Три трупа висело нелепо на кухне.
Его звали Эндрю.
Его мир рухнул.
Когда надел петлю,
хлюпало брюхо.
Везде спертый запах, как будто старуха
жила здесь. Повсюду зловонно и тухло.
Примите, как есть, с припиской "постфактум" -
он не был помешанным,
не был маньком.
Сбит с толку, опешен
единственным махом -
ошибкой, случайностью, жизненным браком?
Один, тот, который висел ближе к окнам,
кого-то любил прежде,
его било током,
когда, под дождем стоя, промокнув,
она прижималась, рыдала, но толком
никак объяснить не могла.
Но больше боялся, чтоб вдруг, ненароком
вот так, не простившись, ушла.
Другой ненавидел пустых помещений.
Как эти комнаты,
пустых возвращений
в квартиру за городом.
Пил много кофе. Жаждал отмщенья
сам себе.
Ни одной женщине
не позволил надеть ошейник.
И дело было ни в укрощении,
ни в играх в отношения.
Последний - прагматик. Как будто бы циник,
как будто бы сильный.
На деле - всегда меж Харибдой и Сциллой.
Бывал каждый год на Гоа и Сицилии.
Думал о сыне, что будет любимым,
что, если дочка, то имя Кристина.
Пил в одиночестве виски в гостиной.
Себя не простил и его не простили.
И Эндрю смотрел в их глаза неотрывно.
В их белые лица, как будто у мимов,
покрытые клоунским гримом.
Он скрыться мечтал за стенами, за ширмой,
от взглядов жемчужных белков.
Он думал, что это совсем нестерпимо.
Он сам бы их вырвать готов.
Что делать, когда в твоей кухне три трупа?
Кошмар этот не пропадает на утро.
И то, что напротив,
оспаривать глупо.
С опухшими века, вроде
как если бы месяц он пил беспробудно.
Он думал сначала, что жечь будет в ванной
тела целиком, не дробив.
Все это должно и останется тайной.
Он думал разделать на простынях в спальне.
Потом, по мешкам разделив,
пойдет - закопает, где сад.
Его звали Эндрю. Хороший был парень.
Он вовсе не виноват.