Сборник стихов
П. Кузнецов
«Вначале было слово»
Падение Вельзевула
Слово вечно, слово неизменно.
И в нём была, как истина – так Бог.
Он творя пространство сокровенно,
Вселенную лелеял и берёг.
Не было ни смуты, ни сомненья,
Но гордыня с ангелом растлилась.
И не любовь, а горькое презренье
К Господу надменно зародилась.
В светоносной жажде Вельзевула,
С Богом утвердить сопоставленье.
Долгим мраком, молнией сверкнула
Ревностная ярость заблужденья.
Вот Он звезду невинную разъял
И прах её в алмазы, превратив,
Себя с восторгом дерзким унизал,
Треть ангелов в гордыне, совратив.
Пали перед ним, как перед Богом
Лишившийся тепла и чистоты,
В ложности величия убогом,
В непримиримой бездне пустоты
Мрачен дух его самозабвенный
В ревностном порыве заблужденья.
Адом помрачившись во вселенной
Без Бога, любви и снисхожденья.
Правду мира Архангел Михаил
Восстановил пылающим мечом,
Он снял его наряд и удалил
И блеск венца в сиянье золотом.
На небе места больше не осталось,
Где можно б было демоном взрасти.
Вот свергнуты они и содрогаясь
Земля вращалась падшим на пути.
И они с небес в нее вонзились
Чтоб утвердить своё негодованье.
Им, покорившись, люди заблудились,
Забыв Творца, забыв своё призванье.
А Он сказал, что Богом не клянитесь,
Ведь, не дано вам время удлинить
И Демону с надеждой не молитесь,
Чтоб жизнь свою и Землю не губить.
***
Берег забытый, трава изумрудная,
Солнце струится проточной водой,
Как хороша ты, природа безлюдная,
Музыка вечности, мир да покой.
Здесь не проронится слово заветное
И не нарушит её тишины.
Не затуманится гладь безответная
Отблеском счастия или вины.
Только искрится струя серебристая,
Будто бы просится что-то понять.
Ветер за небо, да воля лучистая,
Дальняя в пениях птиц благодать.
Их радость простора, всеславие жизни.
А где-то чуть слышится шум от дорог,
Такой беспредельной и горькой Отчизны,
От потрясений, невзгод и тревог.
***
«Вначале было слово, и слово было у Бога,
И слово было, Бог»
Евангелия от Иоанна гл.1 ст.1
В печи горят дубовые поленья,
А ночью дождь по крыше шелестел.
Природа вся, как в первый день творенья,
Ещё её туман не просветлел.
В начале дня он пал перед рассветом.
С веток капли медленно слетают
Словами, что не сказаны «поэтом»
И у земли беззвучно замирают.
В немой любви, без тени огорченья,
Но жизнь – игра и сцена без конца.
Круговорот и жажда накопленья,
Потерянность и поиски Творца.
У самой колыбели было слово,
Взлелеянное Богом на груди.
А вот теперь безжалостно – сурово,
Дела идут за словом, впереди.
Оно же будет вечно, лучезарно.
Его б росой умыться навсегда,
Лишь только время больно и печально,
Стремительно несётся в никуда.
И некогда в нём встать, остановиться,
От бега просто перейти к ходьбе.
Понять себя, поняв, остепениться,
Чтобы потом не сетовать судьбе.
Слова мои, кому-то слушать странно,
Но ведь душа, ничья душа не спит,
И камертон зачем-то неустанно,
Как колокол без устали звучит.
***
Вот опять октябрь над головою.
И лес стоит под дымкой золотой.
И ностальгия, захлестнув собою,
Несёт, качает тёплою волной.
Глазами, может, пращура смотрю
В этот день осенний и прозрачный.
Его рассвет с зарёй благодарю,
Взглядом провожаю лист опавший.
Может быть, в глубинах подсознанья,
Вновь повторяю прожитость отцов,
Не понять нам тайны мирозданья,
Не хватит жизни и не хватит слов.
Пусть простит свободная стихия.
Вот скоро всё умоется дождём.
Только ты, подруга ностальгия,
Ещё махнёшь, в прощании платком.
Как тебя я нынче понимаю,
Мы на одном с тобою берегу.
Эту осень тоже провожаю,
Но с ней никак проститься не могу!
Покаяние
Когда крестили тайно от властей
И тайно, скрытно от властей венчали,
Своих родных и близких, и детей –
Мы будто бы, глаза закрыв, не знали.
Властно было это наважденье,
И не верящий, поверил бы порой,
Князь ли это тьмы и отупенья,
Властвовал над нашей нищею страной?
Сейчас не должен, не могу молчать.
Я говорить давно уже не страшно,
Ведь с покаянья надо начинать,
И душу очищать свою всечасно.
Покаявшись, что тоже был такой,
Когда меня за веру обвиняли,
Я отрекался и кривил душой,
Хотел признать, но силы изменили.
Так сильно общественное мненье,
Противостоять мне не хватило сил.
Ты ж, «Отче наш», а я - Твоё творенье
И так надеюсь, что ты меня простил.
***
Известно всем, что дважды два – четыре,
А синус тридцати - одной второй.
Вот так легко бы было в нашем мире,
Как в формуле и ясной, и простой,
Понятна для ума и без изъятья
Ряд вечных истин не покинуть ей.
Лишь сердцу без любви и без объятья
Прожить на свете всё-таки сложней.
Пусть эти цифры всё сильней и строже
Во всей вселенной тайны осветят,
Но мне сейчас милее и дороже,
Один твой чуткий, несказанный взгляд.
Когда мелькнёт в нём прелесть состраданья,
Желание помочь и оживить,
Мои слова, как и моё молчанье,
Его нельзя за это не любить.
Хоть просто всё и дважды два – четыре,
Как в вечности задумано Творцом,
А ты стоишь в прекрасном этом мире
С, обиженно-нахмуренным, лицом.
А может быть, и я тому причиной,
А, может, тайна гложет – не сказать.
Что ж, не грусти, родная, журавлиной,
Здесь на земле нам песни не понять.
И, если, зная это, получу
Отвергнутое «нет» - то не заплачу,
А только разве сердцем заплачу
За прошлую любовь, за неудачу.
Уже не счесть кругов, что отсчитали
Две малых стрелки на моих часах.
О, как жалеем мы, что потеряли
Здесь на земле, а ищем в небесах.
Я встану рано утром на рассвете,
Блестит роса, туманится в полях.
За городской чертой, на белом свете
Лишь стрелки убегают на часах.
Да, это так, что дважды два – четыре,
А синус тридцати – одной второй.
И жить легко бы было в нашем мире
По формуле бездушной, но простой.
Расстрел адмирала
Уж наглухо ворот застёгнут,
И чист адмиральский мундир.
А месяц подковою вогнут,
И рядом идёт конвоир.
Колеблются мерно винтовки,
И тускло мерцают штыки.
Солдаты – учтиво-неловки,
Простые видать, мужики.
«Полковник, по чести устава
Нельзя нам его нарушать,
И вы не имеете права
Команды при мне отдавать.
Но дело останется делом,
Не надо тревожиться вам,
Позвольте мне - этим расстрелом
Я буду командовать сам».
Нестройно взметнулись винтовки.
«Готовься и целься, и пли!»
Вот прах, и белеют осколки
От совести Русской земли.
Звезда его в небе сияет,
Она высока, высока.
Я вам рассказал, кто не знает,
Советский расстрел Колчака.
От этого дня и от часа –
Останется горечь всегда.
Останутся звуки романса –
«Гори, гори, моя звезда».
Тебе
Умолкнут прожитые страсти,
Далёкий призрачный туман,
Как тень несбыточного счастья,
Любви и верность, и обман.
Порывом искренних желаний,
Листком осенним унесён,
Туда, где ветер расставаний
И встреч волнующий закон.
Вот вновь верба под бахромою –
Несмелой прелести весны,
Опять сиреневой волною
Её сады обнесены.
Вот снова путь, прозрачны дали,
Светлеет дымкой благодать,
А ты стоишь в весенней шали
И что-то хочешь мне сказать.
Да что же сердце беспокоит?
Его обида не затмит.
Пускай печаль оно не помнит,
Наветы жалкие простит.
Твой океан души, как вечность –
Простор мечты без берегов,
Его влечет, влечет беспечность
То ль заблуждений, то ли снов.
Какую часть, какую долю
Просить в изменчивой судьбе?
Я всепрощение и волю –
Хочу - себе, хочу – тебе.
***
Иду я по краю тропинки,
Где ветер играет травой
И нежно ласкает былинки
Своей неуёмной рукой.
Как в море – волна за волною
Зелёную гладь освежит.
Игриво, одна за одною,
С рябинкой волна пробежит.
И брызнет её неуёмность
Там, где одуванчиков ряд,
Целуя в незрелую желтость,
Их яркий весенний наряд.
Волнуйся, волнуйся равнина
Под зыбким своим ветерком.
Ты мне всё равно не чужбина,
Ты мне – и Отчизна, и дом.
И хватит мне в жизни восторга
Всегда любоваться тобой,
Так будь же всегда, ради Бога,
Такой же невинно-святой.
***
Разлив бутылку, до последней рюмки,
Уже ничто не выжать из стекла,
Вот я готов, как к встрече, так к разлуке
И не жалеть сгоревшего дотла.
Пусть будет суд – не бренность осужденья,
Приму его с открытою душой.
Как неизбежность жду его решенья,
Которое назначено судьбой.
Но знать хочу, что никому не должен.
Хочу понять, что всё ещё в долгу.
И, может быть, быть может, я спокоен,
Хотя найти покоя не могу.
Так кто же ты, невидимое нечто?
Зачем в глаза с укором смотришь мне.
Глядишь с упрёком, не сказав за что-то
Последней каплей в выпитом вине.
***
Пора, пора – избави меня, Боже,
От похвалы, обмана и упрёков,
От нищеты и от богатства тоже,
И от жестоких жизненных уроков.
Пусть слабость человеческих желаний
Свободной воли сердца не смутят.
Всегда во мне загадочный и странный,
Запавший в сердце, твой тревожный взгляд.
Последний раз, с волнением читая,
Уносит ветер наивные мечты,
Уносит прочь, ничем не заменяя,
И сожалея, рву измятые листы,
Фатальна жизнь, фатальна без предела,
Но, только всё в ней повторится вновь…
Пускай струной гитарной отзвенела
С тобою встреча, разлука, и любовь.
Я нахожу в ней смысл и одинокость,
Забытую несказанность волнений.
Благословляю ту любовь и юность.
Неповторимость прожитых мгновений.
8 марта на мосту
Горят огни. Незыблем мост лежит.
Река под ним ещё не обмелела,
Бежит она, без устали бежит,
Скипаясь на мелях ошалело.
Ей дела нет до света и машин.
Она бесстрастна и неповторима.
Ей дела нет до яркости витрин,
Она увы, как люди не ранима.
Восьмое марта, вечер городской
И в тишине туманного заката
Я в сумерках над городою рекой
Бегущей неустанною куда-то.
Мне поёт свободная стихия,
Зная тайны лет из вечностных глубин.
Посвятил сегодня ей стихи я,
Верный сын её и друг, и гражданин.
***
Засыпало снегом край Краснодарский
И нереальность, как призрак светлеет.
Под Рождество, Новогодний, январский
Снег молчаливо белеет, белеет.
Думалось день, ну другой – и подтает,
Но снова насыпало, да с ветерком.
Все же зима нам тепло оставляет,
На русское наше «авось» и потом.
Здесь одиноко, безмолвная свежесть,
В ветвях, под окнами снегири, снегири.
Темным платочком порхают в заснежность,
В холодное утро, с началом зари.
Где та тропинка, в сугробах невинных?
Куда же ведёт? От тебя ли, к тебе?
В этих просторных полях и пустынных,
Да в нашей с тобой непонятной судьбе.
***
Две линии, две параллельные
Уже в простор галактик унеслись.
Но им дано в определении,
Не прикоснуться вместе, не сойтись.
Навеки их наука разделила
И никакого шанса не дала,
Чтобы и точка их соединила,
Чтоб даже в точке их пересекла.
Темнеет пруд. Две белых лилии.
Но разгадать той тайны я не мог.
Чернеют на сердце две линии,
Их начертил и создал тоже Бог.
Бьется мысль и задаёт вопросы,
Никто на них ответа не даёт.
Зимние снегов молчат заносы,
Молчит ночи таинственный полёт.
Кажется, разверзнется мгновенье,
Текущее изменится, пройдёт.
Суетность разумного творенья
Покой и волю снова обретёт.
Ночь пока мне не даёт ответа,
И знания всевластные молчат.
А со звезды, с мерцающего света
Глаза на землю скорбные глядят.
***
Только тщетность так неумолима,
Как горделиво пошлое богатство.
Пролетают с каждым годом мимо,
Забытое, покинутое братство.
Выпал первый снег. По лесу бреду.
Иду один в задумчивую снежность.
Ещё пока, что в ноль восьмом году,
В пустынную, желанную безбрежность.
А старый год, прощаясь с декабрём,
Под скатертью, спокойно, молчаливо,
Уходит с первозданным торжеством,
Уходит сам в века не суетливо.
Дни бегут красиво и бесстрастно.
А события – но то, удел людской…
Время, время, как ты безучастно
Над суетностью, гордыней и враждой…
И, без позволения вторгаясь,
В сокровенную, немую ипостась,
Я хочу, чтобы пришли раскаясь,
Перед совестью и Богом, помолясь.
Все! Кто там живёт, на Украине,
Кто где-то рядом иль в Грузии живёт,
Поняв, что и присно и поныне,
Как не делились бы, но мы один народ.
Соловки
Призрак бродит по Европе,
Призрак коммунизма.
К. Маркс
Свет из млечной глубины в меня упал,
Зеркалом на небе отразился.
Долгий, долгий путь к голгофе указал,
Вел меня, и я не оступился.
Да кто же был, на ней не изгоняем,
Кто благородством лавра пренебрёг?
Страданием её благословляем,
Себя от осужденья уберёг -
Забудь, молчи. Но камни не ответят
За тех, кому был дорог даже прах
Отчизны, за которую заплатят,
Собой, её сыны на Соловках.
А всем, которым совестно стыдиться,
За давностью хотелось б замолчать –
За этот грех, уже не отмолиться,
Но за него нельзя не отвечать.
О, призрак Маркса знает очень много…
И кто в Европе вместе с ним бродил,
Чтоб строить коммунизм - отвергнув Бога.
Сколь за идею - крови он пролил?
Кто, завязав глаза свои навечно,
Гордою повязкой атеиста
Выстрелил по Родине картечью
В ленинском заряде коммуниста?
***
Упавшие колокола забили…
Голодной смерти прокатился стон.
Твои, Россия, родники застыли
Под этот долгий панихидный звон.
Под сводами рождённых новых правил,
Все лозунги сбылись наоборот.
А коммунизм желать себя оставил,
Где только Ленин всё ещё живёт.
О, как устала Русь от потрясений.
История ответит – чья вина?
Кому был нужен свитый роком гений,
Чтоб началась гражданская война.
И трудно, трудно с прахом распрощаться,
Предать земле, кого постигла смерть.
Пора бы идолам уже не поклоняться
И деспотов пора бы не терпеть.
А всем, кто, загнивая, долго врали,
Ограбив богатейшую страну –
Пора понять, что руки умывали
Вы за свою безбожность и вину.
Один Господь судить всё это волен.
Во мне же сердце русское стучит
Где у разбитых, крёстных колоколен
Оно всё помнит и обо всём болит.
Не скрыться тем под тогой* сожаленья
Кто в беспределе святость увидал.
И поздно им уже просить прощенья
У тех, кто невиновно пострадал.
Ну что ж, давайте подведём итоги,
И, если ложь была в моих словах,
Я памятником встану у дороги
За ссыльных всех погибших в Соловках.
* Тога – древнеримская одежда
Четырехугольник
И вставала рано,
У окна ждала,
С болью от обмана
Тайну берегла.
Сердце не остынет.
Он ведь в нём поныне.
Может быть приедет
На своей машине.
Как листок дрожала,
Словно от проклятья,
Но всегда бежала
Ты в его объятья.
Вечный треугольник,
Только много шире.
Здесь и я заложник –
Тут угла четыре.
Эх, любовь-разлука,
Нет, не обойти.
Вот такая …..,
Лучше не найти.
Все-таки умела,
Все-таки могла –
И его любила,
И со мной жила.
Первый раз такую
Я боготворил.
Вот теперь ревную,
А тогда – любил.
Дерзкими руками
Тело обнажил.
Жадными губами
Нежно целовал.
Эх, любовь-неволя,
Что же тут сказать?
Золотая доля,
Только не понять.
Может быть соткалась
Вся она из снов.
Может быть сложилась
Из моих стихов…
***
Петь по-свойски, даже, как лягушка
С. Есенин
И милость не любил, и жил упрямо,
Считая милость за ненужный хлам,
Но этот путь ведёт всегда от храма.
Нет, не ведёт дорога эта в храм.
Сейчас смотрю на те же заблужденья,
На алчный дым от желчных сигарет,
И знаю, не дождаться снисхожденья,
Где ранит слово, а не пистолет.
Прискорбно знать, чтобы унять бездушье,
Нужны страданья, окрылённый взор,
А, ведь, у нас чиновничье удушье
Живёт в России, как её позор.
Давно-давно природа мне подруга.
Здесь мир иной, и дышится легко.
И нет вражды, пускай хоть нет и друга,
Но светит купол неба высоко.
Где тишина настойчиво стучится,
Прося ей дверь открыть, чтобы войти,
Душа моя к Всевышнему стремится
Без обходного, скользкого пути.
Как хорошо дробит трудяга-дятел
По лесу дробь из мирного ружья,
А горизонт в безоблачности светел,
Как нынче жизнь в безлюдности моя.
Пускай слеза пробьёт от вдохновенья,
И ангел осенит своим крылом -
И в эти благодатные мгновенья
Не надо ждать и думать о другом.
Избавь лишь Бог элитного снобизма,
Я буду петь, но голосом своим.
Живёт во мне ограненная призма
Желаньем правды, светом не земным.
Мартовская непогода
Раскатисты, стремительны порывы.
Неведом им забывчивый покой
Под вешние спокойные разливы,
Под тёплым солнцем с талою водой.
Я, под эту музыку Бетховена,
Стою наедине с самим собой.
В ропот ветра стонет непогодина.
Звучит, звучит соната надо мной.
Нет, не уймётся звук её печальный.
Ему не нужен лучезарный день.
С родни ему и близок Север дальний,
И облаков клубящаяся сень.
Его стихия – вечная невзгода
И странная мелодия души.
Шуми, шуми, играя непогода,
Наперекор безоблачной тиши.
Какое торжество и необъятность.
И эта воля – нет нигде такой.
Волнуй меня безудержная властность
И вместе с ней живи, живи со мной.
***
Дерзко загадочно-странный.
Не взгляд, не улыбка, не взмах,
А все-таки мило-печальный
Огонь в твоих карих глазах.
И я в преклонении тронут,
Сражен, очарован, распят…
И снова в безжалостный омут
Стихи мои с сердца летят.
Пусть это мгновение только.
Пусть это вселенная вся,
Мне радостно, нежно и горько
Жить, ничего не прося.
Ты снова и снова уходишь
В спокойной и ясной тиши,
И снова, и снова уносишь
Свою бесконечность души.
Тебя ли увидел Есенин,
«Звезда ты моя, Шагане»?
Как будто Персидские тени
Реальны и сбыточны мне.
Как этим тревожащим взглядом
Ты дерзко пронзила меня.
Вот вечер, мы близко, мы рядом,
Сгорю от твоего огня.
Молитва
Нельзя терпеть мельчающих в корысти
Иль угнетённых горькою враждой
И я прошу – Ты их, Господь, очисти
И от себя, хоть на день, успокой.
Откуда – ненасытность этой страсти
С подобием свободы и любви?
Какой же служат Родине и власти?
Ты сердце их, как в детстве обнови.
Мне силы дай за зло не огорчаться,
Упрёком на упрёк не отвечать.
И научи о них, за них молиться,
В значимости невежество прощать.
О, как же ты, свобода, гениальна…
И в верный посох честь тебе дана.
Я нынче встану этим утром рано,
Чтоб слышать, как звучит её струна.
От лицемерья, взглядов опостылых
Уйду навек и не вернусь я к ним.
Но только дай мне взмах крылов орлиных
И озари сияньем не земным.
Не оборвись в предельном напряженье,
Не гасни чистый поднебесный свет.
Найду в тебе и мир, и вдохновенье,
И Божий на сомнения ответ.
***
Всегда просить Всевышнего не рано –
Не дай мне, Бог, надменной красоты,
Чтоб не дарить классичностью Монблана
В состишьях строк фальшивые цветы.
Нести дано поэзию не многим,
Она всегда с израненной душой,
Как заповедь блаженства над убогим
И, как упрёк, кто горд самим собой.
Открыта настежь дверь, пускай в неё войдёт,
Кто трапезу со мной мою разделит,
Кто сердцем чист, кто честью не солжет
И праведное грешным не заменит.
И если ты, такой же в жизни путник –
Зайди сюда, где огонёк горит,
Здесь со свечою праздничною столик,
Накрытый белой скатертью стоит.
Страницы Блока вместе полистаем
И проповедь нагорную прочтём.
Сгорит свеча, мы новую поставим,
И ладан на кадильнице зажжем.
Вот настежь дверь. Её не закрываю.
Я всё открыл, мне нечего скрывать.
«Лишь зная то, что ничего не знаю»
Могу любому сердце открывать.
Не потому-ль свечою освещенный,
Здесь Лермонтов уже не одинок.
И в тишине горит благословенный
Его пророческий, мятежный огонёк.
Он в дымке лет, наверно, не растает,
Напомнив нам о веке прожитом,
Где белый парус всё ещё витает,
Как прежде где-то в море голубом.
Фальсификатор второй мировой
Пишу я о вас, Ветераны.
И с буквы заглавной пишу.
Прошу континенты и страны
Погибших почтить попрошу!
Те стали давно стариками,
Что выжили в этой войне.
Сейчас Вы ещё между нами
В вами отбитой стране.
Для многих уже позабыты
И слёзы, страданья и кровь,
Которая в землю пролита.
История пишется вновь.
Во славу Российского флага
Прах их зовёт от земли,
От Волжских твердынь, до Рейхстага,
Что вы, как солдаты прошли.
Опомнись, в кощунство упавший,
Историк с неверной душой,
Тебя упрекает, как павший,
Свидетелем будет живой.
Ведь не вы, а они умирали,
А это нельзя оболгать,
Ведь не вы свои жизни отдали,
И вам ли их славу отнять.
Мужчины, мальчишки, солдаты
И жены в неженском труде –
Все были войною объяты,
Была она с ними везде.
За те, всенародные муки
Не стыдно нам с болью сказать:
«Вымойте совесть и руки,
Чтоб чисто и честно писать».
***
Вот домик стоит с мезонином,
Что Чехов ещё описал,
И в этом рассказе старинном
Я имя твоё прочитал.
Прошла наша юность, и руки
Другие ласкали тебя.
Ты помнила боль от разлуки,
Чисто и светло любя.
У домика, там, с мезонином,
Черёмуха не отцветёт,
А где-то в строю журавлином
Тебя моя память найдёт.
Быть может, на станции дальней
Названья, которой не знаю
Тебя, как попутчик случайный
Ещё один раз повстречаю.
А, может, и как обещала,
Наступит заветный тот час,
За то, что судьба разлучала,
Обрадует встречею нас.
***
Глядит в глаза мне безразличье,
Острее жала и сильней огня.
Приличье это ль, неприличье
Невольно, больно ранило меня.
Думал я, в чем святость и порок,
Как найти его преодоленье.
Жизнь уча, как заданный урок,
Многое не понял, к сожаленью.
Вот ещё всего один вопрос:
Истина? Зачем она распята?
Но на него, когда-то и Христос
И слова не промолвил у Пилата.
Тогда открывши книгу книг,
Чтобы понять людское счастье,
Ответ пронзив, в меня проник
«А Суд вы Господу оставьте».
Поймёт ли это всяк живущий,
Что есть терновый, но венец.
И есть один, как хлеб насущный
Один венчающий Творец.
На детском утреннике
Памяти А. С. Пушкина
Глаза ребятишек наивно блестят
Озорных от веселья и бега.
«Князь Игорь и Ольга на холме сидят,
И дружина пирует у брега».
Их Пушкин чрез много веков увидал,
Русскую быль от начала,
И чёрная речка, как черный провал
Роковые мгновенья считала.
Пока тишина этой белой зимой
Пистолеты заряжали уже,
Франтоватый Дантес и Пушкин живой.
Секунданты шаги отсчитали.
Он ранен смертельно, ещё не убит,
А у барьера остался Дантес
В надежде на счастье, на промах стоит,
Но лира и песня упали с небес.
Назначена каждому эта река.
Наш, рождённый Россиею, гений,
Чья честь оказалась на взводе курка
У безжалостных сплетен и мнений.
***
А звезда, моя звезда высоко.
Путь её не прост и не знаменит,
Но она мне светит так одиноко,
Мерцает, таинственно горит.
Там есть храм, а в нём исповедальня.
Двери храма ангел отворил.
Сожаленья, радость и страданья
На алтарь, как совесть положил.
Вот растаял и век скоротечный,
Вот и песня мне уже не слышна.
Нет, не нужен мне берег турецкий,
Нет чужая страна не нужна.
А мила мне полянка с брусникой,
Где берёзки трепещут листвой.
Там, в сторонке моей позабытой
Кто-то машет призывно рукой.
Тут есть храм, а в нём исповедальня.
Двери храма ангел отворил.
И берёзок русское сиянье
Он листвой резною окропил.
Пророческий голос кукушки.
Кого же он кликнет с тоской?
За дальнюю даль, у опушки,
Заросшей весенней травой.
Качается зыбкая нежность,
От ветра волнистая дрожь
В полях, где покой и безбрежность,
Где спеет пшеница и рожь.
Да, был я парнишка Советский,
Прошла Мировая война,
И знал, что ни берег турецкий,
Ни Африка мне не нужна.
Но струны ещё не порвались,
Гитара звучит и звучит.
И Родиной сердце оплавясь,
Уже никуда не спешит.
Зарисовка
В веках была моя Россия
Колос на глиняных ногах.
Столбы бежали верстовые
В, дождями вымытых, полях.
Эх, бездорожье с бездорожьем,
У речек сложенные хаты.
Славяне жили не безбожно,
Душой и Господом богаты.
За этот быт, Патриархальный
У древней, русской старины,
Сегодня в этот век пространный,
Мы цветом в поле рождены.
***
Вот остановка, ей нет уж названья,
А рельсы уходят, рельсы бегут.
Позабытые, близкие, дальние
Хоть на минутки встречаются тут.
Но к ней не нужно долго собираться,
Да и билет не надо покупать -
Чтоб с юностью своею повстречаться,
Чтоб школьные задачки порешать.
Вот и ты на этой станции сойдёшь
В ясном свете зрелого заката,
И знаю, верю, любимая, найдёшь,
Что нас с тобой тревожило когда-то.
В лёгком платьице из ситца, молодая,
Как будто годы нас уберегли.
А где-то, там, под небом пролетая,
Зовут с собой на Север журавли?
Пускай уже друг друга не узнаем,
На то крыльцо, что прежде – не взойти.
О, как сейчас мы это понимаем
На склоне дня, нелёгкого пути.
Стою на остановке, без названья,
Смотрю, как ты идёшь из далека.
Но это запоздалое свиданье
Уносят журавли под облака.
Моему другу Леонтьеву Николаю
Багрянцем веет осень на дворе,
Уж дни её становятся короче.
Стоит погода нынче в ноябре,
А впереди сумеречные ночи.
Я так декабрь за это не люблю,
Хоть это месяц моего рожденья.
Считая дни, часы всегда молю,
Когда они начнутся с прибавленья.
Сегодня же, услышав голос твой,
С Гурзуфского морского побережья,
Как в юности, такой же молодой,
Я жду к себе тебя из зарубежья.
А ты, мой друг, скорее приезжай.
Какая радость, встретиться с тобою.
Мы вспомним наш, уже минувший, май,
И осень нам покажется весною.
В России все умеют отмечать, -
Привычно старт, ещё привычней финиш.
За вас, друзья, я тост хочу поднять,
Ты, думаю, Господь, меня услышишь.
Не забыть, я часто вспоминаю
Дальний Крым, Медведь – гору и Партенит.
Страницы забытого пролистаю,
Где в кипарисах ветер шелестит.
И где зимой, когда уют остынет,
Я уходил к безлюдным берегам,
Чтобы понять, как трепетно волнует,
Простор бескрайний, отданный волнам.
О, море, море! В порыве безупречном
Бьёт причал упорною волной
И говорит, взволнованно о вечном,
Лаская берег пенной сединой.
***
Повисло небо. Тучами закрыто
Солнце хмурого, неласкового дня.
За камышом, где озеро разлито,
Их отраженье смотрит на меня.
На гладь его, редеющее лохмятся,
С прозрачным всплеском капельки дождя.
Забыть бы всё, забыть и затеряться
В весеннюю безбрежность уходя.
В дубах могучих участь вековая,
Торжественность, незыблемый покой.
О, ты природа, русская, родная,
Как мне легко всегда легко с тобой.
Но нужно вновь садиться в электричку.
И снова ехать к городским стенам,
Чтобы платить за вечную привычку
К уюту, магазинам и друзьям.
И ждать, когда, но все-таки, приснится
Туманистая утренняя даль,
Родное поле – раненая птица,
Зачем-то непонятная печаль.
***
Новый день. Рассвет в окно стучится,
Теплеет даль свободная полей.
Это мне привет из них струится
От бывших и оставшихся друзей.
За то, что где б, наверное, не жил,
Каким путём бы трудным не шагал –
Я дружбу свято, бережно хранил
И никогда друзей не предавал.
Жаль мне тех, в ком нет великодушья,
Кто корысть поставил во главу угла.
Их уже, как увянувшие листья,
Во мне печально память замела.
Должен знать, однако, непреложно,
Что совесть ни на что не променять.
Будет с ней, конечно, невозможно,
Себя, прощая, друга – не прощать.
***
Не берёг я молодость и юность.
Стихи забыл, в поездах растерял.
Была бы в этой жизни повторимость,
Как многое б местами поменял.
Не признав глагол, который лечит,
Дарит жизнь, храня, животворит,
Со скупой приставкой – искалечит,
Как огонь, сожжёт, испепелит.
***
Берегите любимое слово,
Берегите любимых своих!
«Я – люблю тебя!» - снова и снова
Повторяйте при них и без них.
И не надо ни денег, ни знаний,
Чтоб, любя, дорожить и беречь,
Вот тогда, лишь «число расставаний,
Будет равным количеству встреч».
***
Вам я скажу, а кто меня услышит,
Кому служу и верую во что?
Что угнетает или беспокоит,
Как в жаркий день не снятое пальто.
Уже весна, вот радостно синица
Выводит в хоре птичьем свой мотив.
Поёт не озабоченная птица,
Любуясь всем, ничто не разлюбив.
Ещё скажу: « На время отвлекитесь
От преимуществ споров и вражды.
И в этот мир весенний окунитесь,
Набрав глоток его святой воды».
Пусть каждый встанет утром и увидит,
Что эта жизнь прекрасна и всегда
В ней чистота божественная дышит,
Куда заходят люди иногда.
Ну здравствуй, утро! Я тебе скажу
Во всём твоё дыхание прекрасно.
И вот ответ – ему я и служу.
И может быть, надеюсь, не напрасно.