Монголо-татарского лета
звенела в ушах тетива.
Темнело сознанье от света,
судилище зной затевал.
Кургана мамайского насыпь
горела, как загнанный конь.
Шипела ростовская трасса,
гадюкой скользя над рекой.
Как будто из бронзы отлитый
стоял в гимнастерке старик
и песенно Небу молитвой
души исповедовал крик.
В плену, на войне и на зоне
сполна пролетарий познал
народную долю изгоя
и в чём она русских вина.
Как угли, таясь в пепелище,
глаза говорили печаль.
Пропавшей империи нищий
судьбой за грехи отвечал.
Не дал горемыка потомков,
один в этом мире как перст
пронес унижений котомку
и вечного крайнего крест.
Июньское солнце не грело
убитую холодом плоть.
Просил фронтовик, чтоб скорее
дал высшую меру Господь.
От слов тех мороз шел по телу.
Из ямы людской долговой
покаяться миру хотелось
солдату войны мировой.
Медалей советскую звездность
крестом на себе осенив,
Он вытер последние слезы
и рухнул на паперть земли.
Не сломленный горем и лихом,
на щит кротко мощи сложив,
ушел навсегда из-под ига
хранитель России - мужик.