*
Не стала ни скрипом, ни визгом, ни воем,
о борт корабля как бутылка разбита
которою ночью...давай же вскроем
мою обветшавшую душу,
она до сих пор не вскрыта,
всего лишь убита
за взгляд и за временный промежуток,
а дальше напоена чаем зелёным,
который я так ненавижу...влюблённым
совсем непонятно подобное рабство;
оно для других, только время лекарство-
залечит, заштопает, залатает.
И станет одной в этом облике легче.
За гордостью нрава погибель витает.
По капле, по нитке, по стрелкам всё крепче
живое души моей горе глотает,
но рвёт и тошнится по-новой слезами,
и я утопаю с пустыми глазами
в безлюдном забвении города ночи.
И будто уже всё равно - без тебя иль с тобою,
поскольку реальность тебя мне не прочит,
а только смеётся звериным оскалом.
И хрустом души моей полнится утро.
Всё это настолько смешно и не мудро,
и блёклым безликим свободно началом,
что я забываю заснуть и проснуться
и вынуть из тела железные гвозди,
которые крепко втыкают без злости,
затем непременно желают вернуться
и просят на ушко забыть о проколах...
А дальше - закружатся снежные хлопья,
покроют могилы и ясли собою.
Давай же по-новой кроить мою душу,
ведь смертных учили не этому в школах-
всё сами постигли. А я не нарушу
собой тишины - потерплю, я же знаю,
что там за чертой, как бы нас ни встречали-
проколы, надрезы покроют пустынной
и всё же меж тем бесполезною плёнкой;
они нам надрезы умело прощали...
Но, знаешь, а ночи как эта, такой же длинной
уже никогда в моей жизни не будет,
и кончится сумрак... со швом на душе и в руке с иконкой.