Терна нимб, как тугая лоза,
Оплетает вискИ кружевами.
Там - Гудзон, у меня лишь Нева,
И не свидеться больше нам с вами.
Чернота океана не в счет:
По воде мы ходить не умеем.
Там вам - слава и давний почет,
У меня - краснобокие змеи.
Пять седых недоверчивых букв
Прорастили в навязанных узах,
Заглушили бунтующий стук -
И живем все покорно в Союзе.
Вы - отосланный в мир генерал
С уточнением вражеским - "белый".
Нам про Запад партийный сказал,
А чего, может, сам он не ведал.
"Возведенный детьми казнокрадов,
В нечистотах погрязший и в банках,
Там живет вольнодум-беспорядок
В недрах сытой страны-самозванки".
Я согласно молчала, не слушая
Пресный вздор грасногрудого Клевера.
Поднялась, грациозная: "Скучно мне.
Я не так представляла прерии".
Я не так представляла Отчизну.
Не внимала сухим, вороватым.
В дружбу верила - святую, чистую -
Что крестила детьми Арбата.
Что летела над бульваром, звонкая,
И плелась золотой косою,
Когда вместе текли мы в конке
По Тверской, да за Моховою.
Подросли. Вскоре свитки писем
Превратила гражданская в строчки,
Отпечатанные бисером,
И украла родимый почерк.
Когда красный огонь разгорелся,
Пред судьбою все равными стали.
Только крыша подлунная помнит,
Отчего не уснуть нам ночами.
Ты пропал. Как чугун, неизвестность
Пригибала, тащила в низину.
Выть, кругами прочесывать местность -
Лишь бы ты безвозвратно не сгинул.
Спину прямо держала, как в детстве,
Когда строго бранили за кляксы.
Рук былых белизна где, ответьте?
А соседи сточили все лясы.
Запестрели газеты ужаленно:
"Враг народа наказан! Сослали!"
Континенты соседние, сжальтесь!
Наведите мосты нам из стали!
Я не знаю, как дни коротаешь,
Жив иль там уж теперь, где спокойно,
Где блюстители жить не мешают,
Проверяя на прочность конвоем.
"Что за дерзкие речи, гражданка?"
Подошли и без слов увели.
Шелестела толпа: интриганка! -
Я лишь помнила детские дни.
___
Я б письмо это перекрестила,
Уложила в белёсый конверт.
Адреса только вот позабыла,
Как и наш новогодний портрет.
Спину прямо держу я, как в детстве,
Когда гордо вручали подарки.
Лист бумаги трясется, как стебель,
Над казенным тюремным огарком.