Она подмигнула ему своим ярким светом той далекой летней ночью его детства. Звезда, смотревшая с неба на дом высоко в горах, окруженный вековыми деревьями-великанами, кроны которых были так широки и крепки, что дети устраивали себе в них жилища. Они жили, словно птицы в гнездах на огромной высоте. Так они были ближе к небу, солнцу и к ней – его Звезде.
Там, на дереве, в своем убежище, долгими теплыми ночами он разговаривал с ней. Она была только его, сияла только для него и только она одна его понимала. Она рассказывала ему о людях и мирах за горизонтом, ведь оттуда, сверху, ей были видны все. Он слушал истории о бедных и несчастных, лишенных и страдающих. О тех, которые будучи слабыми духом, так и не смогли сделать рывок, усилие, чтобы вырваться из рутины и изменить жизнь мира вокруг себя. Система, единожды сложившись, застывает. Их жизни застыли, сложившись в неподвижную фигуру ежедневных ритуалов, как у всех, как по накатанной колее, ни шага в сторону. Они стали рабами своей лени, безволия и жалости к себе.
Его Звезда иная. В ту ночь он обещал ей сделать все возможное и невозможное, чтобы когда-то она засияла еще ярче и озарила этим светом всех тех, кто в нем нуждается. Он обещал ей не быть как они и совершить тот самый рывок. Отдать всего себя на служение ей, чтобы мир стал лучше, чтобы хоть один человек вышел из своей рутинной «системы», вспоминая его имя. Он оставит после только имя, которое и станет его бессмертием. Он обязан свой Звезде всей жизнью, мечтами и чаяниями и долгими лунными ночами, в которые она сделала его иным, не таким как все, открыв то, что неведомо многим. Теперь он должен отплатить ей, обязан сделать все, чтобы ее усилия не пропали даром, оправдать ее надежды. Добро творится жесткими руками, а потому путь его не будет сладок. Он идет по нему уже который год, отдавая себе отчет, что придется избавляться от попутчиков, как бы ни были они милы его сердцу, стереть несколько сот пар обуви, падать, спотыкаясь о камни, и подниматься, изранившись в кровь. Это не важно, все это жалкие мгновения перед вечностью. Он тверд в своем решении, ибо знает свою цель. Но, иногда, он чувствует мохнатые щупальца страха, словно паучьи лапки, подбирающиеся к его горлу. А, вдруг, он отвлечется на что-то, вдруг, забудется и упустит момент? И тогда ему не удастся выполнить долга, просто не успеть его выполнить. А достаточно ли он быстр и ловок, не слишком ли жалеет себя, позволяя роскошь привязаться к спутникам? Быть может, он чересчур расточителен и тратит слишком много времени на остановки в пути. Разглядывает все вокруг и замедляется. А вдруг он не успеет отдать, вернуть, выполнить обещание? Он растрачивает слишком много себя, чтобы объяснить им суть пути, все чаще приходя к выводу, что тратит время впустую. Если кто-то не готов понять, он не поймет никогда. Ему стало слишком сложно переживать обиды тех, кого он оставляет на том или ином повороте, слишком горько их непонимание всей глубины и смысла его пути, его большой цели. Его остается все меньше, он оставляет частички себя на этих поворотах, а будучи неполным, он не сможет исполнить обещание, выполнить долг. Он должен… должен следовать своей Звезде. Только бы смочь, суметь, успеть.
Звезда светила так же ярко, словно каждым лучиком говоря: «Ты сможешь, тебе под силу». Но ведь он уже один на пути и уже не уверен, ведет ли он к цели, еще больше неуверен, что цель того стоила. Ему холодно и тихо, ведь стихли все голоса, даже звуки фанфар невероятного успеха. Лишь ветер приносит откуда-то странно знакомый голос, повторяющий как заклинание: «Я в тебя верю… всегда!»