Эта страничка была создана теми, кто любит стихи Аллы Айзеншарф.
Сама Алла Наумовна не бывает в интернете, книги её стихов были выпущены небольшими тиражами...
Стихи публикуются с разрешения Аллы Айзеншарф.
Хочется верить, что они найдут здесь своих читателей, - так же, как нашли их в оффлайне.
==============================
Стихотворения Аллы Айзеншарф из сборников «Ночь охранная» и «Из дерев»
==============================
* * *
Так высоко они стояли,
Сияли светом облака.
И так смычок вела рука
От удивленья до печали.
И было явлено начало:
Трава, дыхание, строка.
* * *
Как долго говорю с тобой, как долго...
Уже умолкло всё, что пело прежде.
И только где-то скрипочка надежды
В ночном окне высоком не умолкла.
А может, это голые деревья
Пускаются в осеннее кочевье.
* * *
Уже разгорается утро,
Сдувает пугливую тьму.
А небо такое, как будто
Ещё не молились ему.
И росная звёздная россыпь,
Как искры вселенских огней,
Ещё не осыпалась оземь
В молчанье могил и корней.
* * *
Какой огонь, какие войны?!
Всё тихо, царственно, достойно, -
Так зелены и терпеливы
Стоят высокие крапивы.
Пускай в тени, пускай в опале,
Но только чтоб они стояли.
* * *
Гаснет день, и каждый след
На земле утрачен.
Колыбельный, жёлтый свет
Темноту раскачивал.
Проходивший с фонарём
Сторож или странник, -
Мы его не вспомним днём,
Каждый днём – избранник.
Нам не вспомнится, как он,
Погружаясь в полночь,
Тьму раскачивал, как звон,
И не звал на помощь.
* * *
Боялась тишины, стыдилась пенья,
Ещё несносней – ропот или стон.
Со всех сторон, куда хватало зренья,
Всё было без названий и имён.
Я прикасалась к травам и деревьям,
И странной силой полнилась рука.
Я отправляла в новые кочевья
Озвученные ветром облака.
- Ты узнаёшь меня, праматерь Хава? –
Но безответны сердцу небеса.
И тот, кто слева – брат тому, кто справа,
И оба молча смотрят мне в глаза.
* * *
Сгорает всё – молитвы и поверья,
Невидимый – глаза нам застит дым.
И впереди бессмертья и беды
Летят по ветру золотые перья.
Заря какая! Ах, как мы горим!
Как в небе повторён Ерусалим!
* * *
Ушёл мой народ, и улёгся песок, и отныне
Какой ещё срок мне бродить в окаянной пустыне?
Рабыне дорог – для чего мне, о Бог, твоя манна?
Я памятью стану.
* * *
В раю не место, переполнен ад, -
Я разделяю горнюю тревогу.
Оглядываюсь тихо на свою дорогу,
И не сужу, кто прав, кто виноват.
Безропотно я дни свои влачу,
И не молчанья – тишины хочу.
* * *
Так тихо не ходит никто, даже ветер не ходит,
Так тень не скользит по вечернему стойбищу вод,
И лист золотой не сужает круги в хороводе.
Так время плывёт мимо белых и чёрных ворот.
Муза
Сама двух слов не произнесши вслух,
Так чья ты тень? Чей ты бесплотный дух?
Кошмар внезапный, ангел в два крыла?
Рыдальщица у чёрного стола?
Висят все маски скорбные твои
В раскидистых садах моей любви.
* * *
А знаешь, ничего не нужно,
Когда и так немного есть.
Мы перед смертью безоружны,
На краткий миг возникнув здесь.
Как озерцо в стране скалистой
Среди беззвучия снегов,
Где всё так празднично и чисто,
И несвободно от оков.
* * *
Тополей незажжённые свечи
Я, быть может, ещё воспою,
Если будет когда-нибудь нечем
Мне закончить молитву мою;
Мужичка-муравьишку под ношей
И весёлый ромашковый сон,
И тебя, что случайно заброшен
В этот день из каких-то времён.
* * *
Может, смерть, а может, Ангел ночи
Прикасался к моему плечу,
Потому что так горели очи,
Задувало белую свечу.
Проплывали тени, как коряги,
И когда рассеивался мрак,
Что-то возникало на бумаге;
Не стихи – смятенье, росчерк, знак.
* * *
Взвивается птица кругами ввысь.
А трубные звуки не здесь, не здесь.
И если не снится, то это – жизнь,
А может быть, песня. А может – Песнь.
* * *
Живу за пределом острожным
На выжженной этой земле,
С душой колдовской и таёжной,
Как уголь мятежный в золе.
Живу у всего за пределом,
Рассвет ли, закат – не уснуть.
И всё бы, чего я хотела, -
Чтоб здесь и окончился путь.
* * *
Ложится ночь на полотно
Мазками чёрными и красными.
Костра горящее крыло
Ещё кричит во тьму бессвязное.
Швыряет искры ночи в пасть,
И стынут звёзды, кружат перья,
И тщатся, белые, упасть
На холст, на вымысел, в поверья.
* * *
Сыростью веет, и тихо так, тихо
Что-то заводит своё комариха,
Что-то трубит о грядущем покое.
Пусть себе. Главное - нас уже двое.
Небо темнеет, и значит – так надо:
Встретиться в звёздах с мерцающим взглядом,
Всё рассмотревшим – земное, земное...
Пусть себе. Главное – нас уже трое.
Ночь. Растворилась во мраке дорога.
Трое. А это не мало? Не много?
* * *
Здесь вечность дробила каменья,
трубила и била оплечь,
от первых костров до возжженья
высоких и царственных свеч.
Лицо от личины до лика
оплавлено в этом огне.
И вот она – тяжкая книга
о Нём. О тебе. Обо мне.
* * *
И что за вечер! Тёмный купол
Блистал вселенской мишурой,
И мир кружился сам собой,
И что-то повторяли губы.
И в берег плакался прибой.
И рыбина в предсмертном блеске
Всё шире раскрывала рот,
И глаз её, как око фрески,
Не умещался в небосвод.
* * *
Ночь приходит, и над нами
Лунных листьев лепет влажный.
Мы ещё не знаем сами,
Как нам это будет важно.
Этот вздох, прикосновенье, -
Ах, как сердце время слышит!
Только голос, только пенье
И обманчивей, и выше,
И страшнее слёз на лицах
И огня, что корчит струны.
Ночь охранная вершится.
Дрожь и лепет листьев лунных...
* * *
Мне показалось, будто это ты
С цветами белыми стоишь сейчас за дверью,
И так был жуток этот миг доверья –
Лететь к тебе и падать с высоты,
Раскинув руки и теряя перья.
* * *
Тяжелей покаянья,
невозвратней времён –
тишина узнаванья
тех, кто не был спасён.
И бессонною ночью
у окна в черноту
ты не жди, что воочью
переступишь черту,
оземь кинешься в ноги
и отмоешь слезой
каждый след на дороге
не спасённых тобой.
* * *
Так небо или степь? Он так далёк
замедливший паденье огонёк.
Там темнота на звёзды раскололась,
и ветер или эхо – чей-то голос
в ночной степи, как странник, одинок.
* * *
И этот день уходит понемногу
в торгах, молитве, в песнях и пальбе.
И кто молчит, тот говорит о Боге,
а говорящий – больше о себе.
И пыль клубами всходит над дорогой,
и кто-то тонко плачет на трубе.
* * *
Что думает вода, когда над ней
ночное небо крылья размыкает,
когда в осенней сутолоке дней
несутся листья, пропадают стаи,
и с берегов недвижных нависает
вдруг танец оживающих корней?
* * *
Белый вьюнок
к замшелому камню прижался
в детской печали.
* * *
Твоя смятенная рука
вдруг на плечо моё ложится.
Так на закате лепит птица
крылом усталым облака.
Так осторожно ищет взгляд
глазок небесний в разнотравье.
Лежит рука, и мир исправлен.
И только память невпопад.
* * *
Сколько ни стой у моря,
только волна приходит.
В полночь – лунная пена,
в полдень – зеленоводье.
Сколько ни слушай ветер, –
птица стенает, птица.
Тот, кто на зов ответил,
в небе сейчас кружится.
Сколько в глаза ни смотришь,
ах, золотые кони!
Ах, молодые! Вот лишь –
вынесли б из погони...
* * *
Сядь около, как в лодке на реке,
и ничего не говори, пожалуйста,
не отзывайся даже самой малой малостью,
пока рука приветится в руке.
Пока неповторимый этот миг
нас двух в неизречённости застиг.
Перед войной
Был ветер, ветер, и неосторожно
день разгорался, как последний день.
И говорила об одном и том же,
о чём-то женском, тучная сирень.
Вздымала руки, осыпала росы,
пчёл зазывала на корткий пир.
А мир ещё не чувствовал угрозы,
ещё сиренью задыхался мир
и в спальне лепестки кружил без спроса.
* * *
Осень, осень – лохмотья и лохмы,
и дождя незатейливый сказ.
До безумия сучья усохли
и цепляют нечаянно нас.
Всё, что должно, уже приключилось
с листопадом и птичьим гнездом.
Вон как ветер припас под окном
золотую и медную милость.
Друг мой, долго тебе ещё снилось
небо звёздное с острым серпом?
* * *
Говорю себе: «Сон - и не боле.
И не верь этим снам, не верь.
Может, где-то в пристрелянном поле
плачет маленький раненый зверь.
Может, ветка скребётся о ставню,
может, кто-то по крыше идёт?»
Как ты мог меня с этим оставить
на всю ночь, на всю жизнь напролёт?
* * *
Я терпелива. Что мне времена?
Что мне сейчас в их стойбище убойном?
Прошла война – и кончилась война.
Потом другие приходили войны.
Горела, умирала и стократ
душа, измучась, покидала тело.
А что живу, – ну кто же виноват?
Вон сколько гор, как я, окаменело.
* * *
Я не знаю, как иначе
эту жизнь прожить мою.
Плакать хочется – пою,
а любовь нахлынет – плачу.
Перед праздничной толпой,
на лугу перед покосом
я стою, как на погосте,
с непокрытой головой.
* * *
Две тайны на земле, две тайны –
любовь и смерть. В чаду, бреду
одну открыла я случайно,
и за второй с тех пор иду.
Она же, вдруг меняя лики,
ветра, огни и времена,
одна любви равновелика,
и неподвластна ей одна.
* * *
И что ей, бесплотной, за дело,
куда её ветры несли?
Она до земли долетела,
от неба до самой земли.
До чёрной, в исплаканных травах
и в корчах застывших корней.
Есть что-то от высшего права,
от высшей свободы у ней.
* * *
Круги взволнованные вальса,
биенье ласковых ладош.
Он по-апрельски был пригож,
и мне повесою казался
неудержимый этот дождь.
А он – небесный свой предел
вот только что преодолел.
НА КЛАДБИЩЕ
Что-то дни здесь делают –
завтрашний с вчерашним?
Поливают белые
в головах ромашки.
Обтирают мрамор,
зажигают свечи.
Всё готовят к самой-
самой главной встрече.
Низко тучи грудятся,
птицы в них – пророчицы.
Здесь такое чудится –
уходить не хочется.
* * *
Я не лукавлю – смерти не хочу
как подаянье или как награду.
Но чтоб она была мне по плечу,
мне жизни бремя вынести бы надо,
и чтобы всё, что скроется из глаз,
душа запечатлела про запас.
Муза
Сама двух слов не произнесши вслух,
Так чья ты тень? Чей ты бесплотный дух?
Кошмар внезапный, ангел в два крыла?
Рыдальщица у чёрного стола?
Висят все маски скорбные твои
В раскидистых садах моей любви.
* * *
Наверно, так остыли небеса,
так задолжала вечность у мгновений, -
горят, горят великие леса
в своём земном последнем исступленье.
А тут и я в печи поленья жгу
и как-то жду с собою примиренья.
* * *
Здесь вечность дробила каменья,
Трубила и била оплечь,
От первых костров до возженья
Высоких и царственных свеч.
Лицо от личины до лика
Оплавлено в этом огне.
Такая тяжелая Книга
О нем, о тебе, обо мне
* * *
Когда моих уставших ног
Волна соленая коснется,
И в ней веселый слепок солнца
Мне поднесет зачем-то Бог,
Склонюсь в молчанье над водой
И протяну к ней тихо руки:
Лицо твое и голос твой!
Как все знакомо! Боже мой,
Круги расходятся на круги.
* * *
Здесь дымны торжища и суетен народ,
И города и кладбища безлики.
И где-то здесь живет несчастный Тот,
Начало и конец вписавший в Книгу.
Здесь я живу, и с некоторых пор
Я с Иудейских не спускаюсь гор.
* * *
Один — Един - наедине...
Как просто все. И что за дело,
Над чем витает дух?! И тело
В каком корежится огне?
Наедине. Как свод высок!
Как голос слаб, молящий Бога,
Чтоб Друг, махнувши мне с порога,
Не вспомнил, как он одинок.
* * *
Я все равно всегда и всюду с Вами.
Непоправимо, как любовь и смерть.
Зачем же тщусь какими-то словами
Являть себя, и царствовать, и сметь,
Из-за плеча косым и узким взглядом
Ловить чужой улыбки торжество?
Печаль — мое высокое родство,
И с ней соперниц не бывает рядом.
* * *
Нет, нет, мы вовсе не устали –
блудницы, шоу, фестивали,
фалафелем набитый рот
Уже Мессию не зовет.
Однажды приобщенный к чуду,
от пастбищ взмывший в небеса,
ты все забыл: куда откуда
еврей, господняя слеза.
* * *
Я не в силах притворить окно.
Отчего так грустно ожиданье?
Видно, все уже сотворено
до пылинки в этом мирозданьи.
Вот она — летящая звезда,
шепот ветра, птичий смех сирени.
Вот они — мятущиеся тени:
маски скорби, тайнопись стыда.
Друг мой, Друг, зови ли, не зови,
ожиданье — миражи слепые.
Где в земной мистерии любви
блеск и одиночество Мессии?
* * *
Красным обозначены эпохи,
красное с небес течет в поля,
а ученики всё так же плохи,
так же хороши Учителя.
---
http://www.stihi.ru/2009/07/02/1023