Однажды, в размышленье погруженный
я испытал желанье закурить,
и видел я: во мраке подсознанья
ехидный глаз зажегся, голова
змеиная из мрака проступила,
дразня меня раздвоем языка,
но размахнувшись, мощно я ударил
в прищурый глаз, и тут же, отделившись
от телесов, глава преобразилась
в подобье жабы
и ушла в глубины,
и вместе с тем желание исчезло….
Однажды, в размышленье погруженный,
почувствовал я в сердце чистоту,
и видел я: душа моя сидела
на каменной ступени; белым светом
она сияла.
Белые одежды
запятнаны растекшеюся грязью,
лицо ее жеманно и капризно,
и маленькое зеркальце в руках.
И смотрится она в него.
Вокруг глаза чудовищ разъяренных,
оскаленные пасти, когти, зубы
от света отступают в темноту,
но снова, свирепея, тесным кругом
сжимают свет.
Жеманница не замечает их.
Вдруг в черном круге вздрогнула рука,
и зеркальце ее, упав, разбилось,
и сразу стала тьма…
И видел я: вверху, под облаками
лечу туда - к уступчатой стене,
где ждет меня, вздымаясь, словно пламя
огромный красный всадник на коне,
я мал и тверд,
доспех мой ржав и темен,
а конь мой бел,
лечу я как стрела,
а он велик,
воздушен и огромен,
и все растет, вздымаясь как гора,
и клочья туч со свистом рассекая
лечу к нему
и лишь в последний миг
я узнаю, копьем копье встречая,
как мал я сам
и как мой враг велик;
удар был прям,
я содрогнулся духом,
а красный конь
как водопад взревел,
и на меня обваливаясь рухнул
и я стремглав
на землю полетел…
И я упал,
подняться попытался,
но вздрогнув, замер.
Долго я лежал,
но красный конь вверху не удержался
и вслед за мной
огнем на землю пал,
он был тяжел
как туча грозовая,
увяз по пузо
в тине и в золе,
и, твердости нигде не доставая
как бы в болоте
стал тонуть в земле,
и сгинул весь…
Мой конь как на прощанье
похрапывал, сопел и землю рыл,
ржаные ноздри теплое дыханье
вернули мне,
и я опять ожил,
и я ожил!
дул теплый, свежий ветер,
он разогнал
пожарища и дым,
и мой доспех
стал первозданно светел,
посеребренный солнцем золотым…
***
Портал Большого Театра, квадрига
Ты спускался из солнечной славы, -
он пророс на пути из могил,
Ты летел на конях, величавый, -
он коней за узду ухватил,
с головой из коричневой тины,
с кулаком из уральской брони,
почему Ты бежишь на вершины?
Почему Ты колчан уронил?
Где твой лук, покоритель Вселенной,
почему ты бежишь, Апполон,
видишь, вон из державы подземной
восстает твой старинный Тифон!
Опалив голубую планету
сонмы душ в челюстях прожевав,
понеслось по горючему свету
чудо-юдо о трех головах,
он когтит необъятное небо,
распластав под хвостом материк,
всех охочих до зрелищ и хлеба
упивая от пота земли,
Обернись, Апполон и не бойся,
поубыла змеиная стать
поредело драконово войско,
он обрюзг и не может летать,
обернись, и исполненный силы
на подземное воинство грянь,
Апполон, обернись Михаилом,
Обернись и Георгием стань!
Зазвенят светоносные стрелы,
заиграет заоблачный звон,
и под натиском юности смелой
в водах Стикса утонет дракон,
дай же сбыться желанной надежде,
пусть во все удалые концы
по Охотному ряду, как прежде
зазвенят по утрам бубенцы!
1976
Метро
У двенадцати созвездий
ты украл узоры жизни,
у семи планет сознанья
ты украл цветы развитья,
как броней от яри неба
ты укрылся пентаграммой,
ты украсил стены смерти
рожью Матери-Деметры,
тридцать лет прошло, как брат твой
проглотил, ревя от взрывов
триста тысяч беззащитных,
обреченных в жертву водам…
Знаю я, что ты недаром
в блеске мраморных узоров
затаившись молчаливо
поджидаешь урожая,
но когда, пройдя Ворота
в паутине храма смерти
замятутся стаей души
без надежд пробиться к жизни,
я сойду в тебя как Калев,
я разрушу своды знаков,
я смету мечом сознанья
злую магию узоров,
и тогда, как стебли хлеба,
заточенные под землю
стаи душ взойдут для жизни
по уступам поднебесий.
1973
* * *
И смерть как бородатый старый дворник
Метлой сметает в огненную яму
Отцветший мусор жизни,
Чтобы он
Не преграждал путей для жизни новой,
Но в огненном аду преобразившись
Для жизни новой
Трепетно восстал….
Как вялый лист на вечном древе жизни
Я отпаду,
Но суть моя вернется
К началу бытия,
И цель моя - пробиться к этой сути,
Тогда я буду вечен,
Буду вечен,
пока мое сознание при мне
И служит, если же заснет,
То для чего и вечность,
Разве смерть
Не вечный сон распавшегося тела?
1999