II.
Стена дерев, копыт удары гулки,
Зефир свистит в ушах: «Напейся всласть!»
Благословенны конные прогулки;
Бывает, их итог – монаршья власть.
По травам сочным – серебром узоры;
Не близок путь, луна, да шпоры, шпоры!
Бродяга-ветер в молодых кудрях. –
Пётр возмужал, уже семь лет в царях;
Порассуждать про порты и портвейны
Не по годам любитель и мастак,
Потешные уж стали нешутейны…
А всё-таки дела его – табак!
Не то грозит фантазиям и планам,
Что делит царство на двоих с Иваном,[15]
Но домом правит Софьино зверьё,
И два царя – лишь куклы для неё.
Ну, к Ваньке – пусть и слаб умом, и болен,
Да оба Милославские – добра;
Кремлёвский круг таким царём доволен.
Вот только норовит загрызть Петра.
Со скоростью безвредной черепахи
Премного-долго нагнетались страхи.
Вдруг двое ворвались, глаза блестят:
«Не мешкай! Извести тебя хотят».[16]
В убежище отныне только женском,
Над коим чёрный ворон всё кружит, –
Уж нет Петра в ночном Преображенском:
Сломя главу, он в Троицу бежит.[17]
*
Наутро весь посад обхохотался:
«Приехал! На карбасе[18] покатался!»
Нарышкиных, напротив, бил испуг:
«Ведь Божье дарование! – и вдруг…».
Покроет ли столь юные побеги
Шершавая и грубая кора?
Ужели волю Альфы и Омеги[19]
Сокроет тьма? Соратники Петра
Сперва притихли, вид у всех смятенный:
Ужели корпус новообретенный
Российского трудяги-корабля
Остался без ветрил и без руля?
Но многие на раз умом проснулись,
И Кремль иссох, захолодел, уснул:
К законному монарху потянулись,
Да Троицы магнит перетянул;[20]
Признайте: человека красит место!
Кремлёвским полсажени до ареста,
Причём иным до дыбы полкнута,
И Соньку не забудут. Красота!
…Совсем недолго пустовала рубка;
Подъём штандарта грозен, как прибой.
Ах, смена власти – что за мясорубка!
И сколько фарша с кровью голубой!
Здесь нужен люд с мозгами, башковитый.
Гляди: Сильвестр! туда же – Шакловитый.[21]
По слабости один допущен пас:
Василия Голицына – в запас.
…Покойно, в дымке утренней кровавой,
Без криков истеричных «Порублю!»,
Овеянный младой и грозной славой,
Из Троицы поехал царь к Кремлю.
Тьма конных, экипажи, лица, дроги…
Пётр едет впереди. Вдоль всей дороги –
Годящиеся возрастом в отцы,
Встречают покаянные стрельцы.
Любой – белей, чем мел, в одной рубахе;
Все, судной ожидаючи поры,
Сложили сами головы на плахи
И рядом повтыкали топоры.[22]
– Для наших душ уж тело – не одёжа.
Премилостив пребудь нам, царь-надёжа!
А коли нет – маленько тормозни,
Да, шаг за шагом, всех переказни!
…Какие мысли просьба породила?
Годами многоустая молва
Во всех концах судила да рядила,
Сколь странно государь ответил: «Два!»
И – что, конечно, не в пример приятно –
Потом добавил более понятно,
Покуда молодая седина
Сбиралася вкруг лиц белее льна:
– Коль вас казню, России быть с прибытком?
Всё! – занавесь задёрнута. Финал.
Но сей феатр запомните с избытком!
И лечь костьми, чтоб я не вспоминал!!
– Да за тебя хоть в первом акте ляжем!
Хошь – в горе, хошь – с весёлым макияжем.
А жить всё будем скромно, не грубя.
Детей вернее нету у тебя!
«Ну, что нам до толпы? – вопрос предвижу, –
Как Пётр?» – Он едет с холодом в груди:
– Люблю ли я стрельцов, иль ненавижу,
Но этих дел развязка впереди.
Прилежно ль, дети, вывели вы строки?
Усвоили ль истории уроки?
Готовы ли ответить у доски?
Ведь если нет – изрубят на куски!
Стрельцы! не загубить бы вам здоровье!
Покорность силе, впереди всего, –
Одно необходимое условье.
Но только недостаточно его.
Легли на плахи, горьки слёзы лили? –
Ко времени покорность проявили.
Но дальше театральный сей приём –
Мы по кускам. Подробно. Разберём.
Пройдут года, случатся беды разны,
Вновь маятник качнётся взад-вперёд,
Вас обуяют многие соблазны,
И – «День настал!» – лукавый пропоёт.
Случай произойдёт – клыком скрипите,
Но главное условие – терпите!
История выносит приговор,
А вслед ведёт искусственный отбор.
*
Finita! Эпизодец разобрали,
В виденья дней тревожных окунув.
А вот стрельцов в итоге покарали! –
Узнаем мы, вперёд чуть-чуть взглянув.
Рыданья, ожиданья – всё смешенно,
Но государь простил их совершенно.
Пришли с огнём, не побоясь потерь,
И он к ним стал суров, как лютый зверь!
…Ты рта не раскрывал, а я уж внемлю.
Поэт, перед читателем стелись!
Что, зверство? – по природе не приемлю.
Но Пётр есть Пётр, а мы разобрались.
[15] После первого бунта упивавшиеся вседозволенностью стрельцы на несколько дней стали высшей властью в стране (поначалу – не без наущения Милославских). 23 мая 1682 г. по их требованию было установлено двоецарствие; 26 мая «первым» царём был объявлен Иван, а «вторым» – Пётр. Наконец, 29 мая стрельцы потребовали «правительство ради юных лет обоих государей вручить сестре их», царевне Софье. Регентство Софьи Алексеевны длилось семь лет.
[16] Возмужание Петра, в играх которого с потешными ковалась новая воинская сила России, всё более тревожило правительницу и её окружение. В 1689 г. сложился заговор, основной и наиболее зловещей фигурой которого стал начальник Стрелецкого приказа Фёдор Леонтьевич Шакловитый (?–1689), ближайший приспешник Софьи. Ш. велел преданным ему стрельцам приготовить до сотни человек из каждого полка, чтобы при удобном случае перебить приверженцев Петра. Однако несколько стрельцов во главе с пятисотенным Ларионом Елизарьевым решились донести царю о готовящемся покушении. 7 августа Софья приказала Ш. собрать стрельцов в Кремль, затем все кремлёвские и городские ворота были заперты. Чувствуя, что решительный момент настал, Елизарьев поспешил известить обо всём Петра. Стрельцы Дмитрий Мельнов и Яков Ладогин были посланы к царю с сообщением, что злоумышленники вот-вот пойдут на село Преображенское, бывшее в ту пору скорее пристанищем, чем резиденцией далёкого от реальной власти юного государя.
[17] В ночь на 8 августа Пётр был разбужен криками о смертельной опасности. В страхе, не одеваясь, он вскочил на коня и ускакал в ближайшую рощу. Ближние люди примчались к царю с одеждой; надев её, Пётр пустился вскачь и к утру достиг Троице-Сергиева монастыря. За неприступными стенами этой обители, одной из главнейших святынь России, можно было прийти в себя и переждать беду.
[18] Карбас – небольшое парусно-гребное судно жителей русского поморья.
[19] Так говорит о себе Христос: «Азъ есмь Альфа и Омега, начало и конец».
[20] Вслед за Петром 8 августа в Троице-Сергиев монастырь явились обе царицы, Наталья Кирилловна и Евдокия. В этот же день прибыл из Москвы стрелецкий полк под командованием Лаврентия Сухарева. Подошли «потешные» полки, доставившие царю и артиллерию. 10 августа Пётр отдал приказ прибыть в Троицу Ивану Цыклеру, полковнику Стремянного полка, к которому принадлежали стрельцы, предупредившие царя в ночь на 8 августа об опасности. Цыклер явился, привёл с собой 50 стрельцов и подробно рассказал о намерениях Шакловитого. Теряющая власть правительница попросила патриарха Иоакима отправиться в Троицу и помирить её с братом. Патриарх уехал из Москвы и сразу примкнул к Петру. Вскоре к Троице отправились ещё пять полковников, много урядников и рядовых стрельцов. В поисках примирения с Петром Софья сама поехала к нему, но была остановлена в дороге и получила приказ вернуться назад. Власть ускользала от неё, и возврата к прежнему не было.
[21] Сильвестр Медведев (в миру Симеон) (1641–91), духовный писатель. Принимал значительное участие в исправлении церковных книг на закате раскола. С 1680 г. – настоятель Заиконоспасского монастыря, в котором создал школу, отличавшуюся латинским направлением. В 1689 г. С., участие которого в заговоре состояло, помимо прочего, в том, что он написал хвалебные стихи под портретом Софьи, противниками всего «латынского» был объявлен честолюбцем и возмутителем, замышлявшим убить патриарха. С. бежал из Москвы, но был схвачен и отправлен в Троице-Сергиев монастырь. Его лишили иноческого статуса, пытали и приговорили к смертной казни. После двухлетнего заключения С. был казнён.
1 сентября 1689 г. в Москву прибыл стрелецкий полковник И. Нечаев, объявивший требование Петра: выдать Шакловитого, Сильвестра и их сообщников. Разъярённая Софья приказала отрубить полковнику голову; на счастье последнего, в суматохе «Дня знаний» в Кремле не нашлось палача.
Пётр снова потребовал выдать главных злоумышленников и повелел служилым иноземцам прибыть к нему. Все иноземные офицеры во главе с генералом Патриком Гордоном, который привёл и «выборный» Бутырский полк, 5 сентября прибыли к Троице. 6 сентября толпа стрельцов в Кремле потребовала выдачи Ш. Не имея более поддержки, Софья смирилась. Ш. был привезён в Троицу 7 сентября. После пытки он сознался в намерении убить царицу Наталью, но отрицал посягательство на жизнь Петра. 11 сентября Шакловитого и двоих его сообщников-стрельцов обезглавили возле монастырской стены.
Одновременно с Шакловитым, но по доброй воле, к Троице прибыл Василий Васильевич Голицын (1643–1714) – фаворит царевны Софьи и фактический правитель России в годы её регентства. От наихудшей участи князя Василия спасло заступничество двоюродного брата, князя Б.А. Голицына (см. примечание 89). В. Голицына сочли непричастным к заговору, но за другие вины (в т. ч. провал совершённых под его командованием Крымских походов 1687 и 1689 гг.) он был сослан в Архангельский край, где и умер через 25 лет. Софье местом жительства был определён Новодевичий монастырь, при этом царевна не была пострижена в монахини.
[22] Эта сцена со стрельцами столь же исторически точна, сколь и театральна.