От вседозволенности помеченные раем
Любовь забыли, к друг другу охладело понимание
Внимание утрачено в заботах дня
С работы сразу на коня,
От беспробудного спанья опять маршрут знакомый
Уже привычный поцелуй от холуя
В пыли самаритянин в кровоточащих ранах
На кладбище опрыскивая мёртвые тела
Опять гульба
Никто не помнит их имён
Но повод есть поднять знамёна за «Немирофф»
Седая женщина в изорванных чулках
Бредёт среди надгробий и оградок
Дождётся под берёзкой одинокой
Пока вся разойдётся кавалькада
Чтобы покушать хлебных крох, конфет
Бутылки положить в свою авоську
Которые в приёмной стеклотары на деньги поменяет
Купит хлеб
На старость лет совсем оголодала
Квартиры лишена, мужей похоронила уж давно
Детей и внуков было и не мало
Но что-то позабыли все про маму
И бабушку не вспоминают больше
Она приходит в свою одиночку
Садится перед печкой в уголочек
И вспоминает яркие мгновенья
И ждёт быть может зазвенит звоночек
В её входную дверь.
Но только всё напрасно
Умрёт, в ковёр положат, висевший на стене
И вкинут в яму.
От вседозволенности охладевшие стаканы
Порой дороже, чем живые имена.