… два Рима пали…
Опустилась в прозрачное облако юная Эос,
Чтоб восстать из него ослепительно – пламенным Фебом.
Я теперь – отдыхающий сонный – немного согреюсь,
Оправдаюсь, что жив не единственно северным хлебом.
Погружаясь в прозрачную негу турецкого моря,
Благодарно вкушая турецкие сочные яства,
Я, залётный сюда и расслабленный, вовсе не спорю,
Уверяя себя, что текущее здесь – не напрасно.
Растекаясь под солнечным жаром на белой лежанке,
Бередить себя? бредить? – дерзаю на лежбище лета.
Погружаюсь в дремоту, ещё не горелый и жалкий,
Отдаюсь излученью сугубого фиолета.
Наблюдаю себя уподобленным трупу в пустыне,
Помышляя о солнце в груди и о жале глагола,
Погружаюсь в дремоту всё глубже вдали благостыни,
Не болезный ещё, обгорающий, голый…
Как приблизились вдруг, ниоткуда вошедшие тени?
Шли воинственно сонмы мидийцев, лидийцев и персов,
Шли герои троянские - встать на высокие стены.
Восходил к поднебесию столп от развалин Эфеса.
Полыхали зарницами светочи Кападдокии.
Процветала семья благочестия в древних Патарах.
Просияли восторженно-царственно Миры Ликии,
Прорастая в минувшие дни, и в грядущие – даром.
Трепетал благозвучием имени дивный Фазелис.
Виноградные грозди искрились в подножиях Тавра.
Из ущелья Химеры вернувшимся – гимны пропелись.
Но увяли вдруг образы, как благовонные лавры…
Над святилищем плотно сомкнулись турецкие ночи.
Полумесяц над Тавром рассёк небеса ятаганом.
И туманы под утро упали, как рваные клочья,
И забвеньем окутали горы, и время, и страны.
И упали туманы, как пух от простреленной птицы,
И иссякли источники свежие, вымерло племя.
Кто остался – по норам и кельям стыдливо ютится,
Даже вспомнить боясь, что пропеть, - про минувшее время.
Меч, не знающий милости, крепок, изогнут.
Ятаган – утвердил полноправие грубое силы.
И о чём голосит муэдзин в неприкрытые окна?
«Нам понравилась эта земля, виноград, апельсины…»?
Возрастал полумесяц над Верой, Любовью, Надеждой.
Возрастал полумесяц над куполом Айя – Софии.
Возрастал полумесяц… О, рать благодатная, где ж ты?
Только эхо в ответ, будто сип из придавленной выи…
Обгорелый, воспрянул на лежбище нежного лета.
Оцарапан до крови перстами пурпурными Эос.
Не о Родине ль сон этот был? Этот стон без ответа?
И в ознобе очнувшись, увидевший, чем отогреюсь?