Ах, как мне грустно! Как грустно мне. И я только сегодня поняла, почему.
Не потому, что я наконец постриглась "под мальчика", невероятно похорошела и постройнела и одиноко иду по весенним улицам, ловя взгляды пробуждающихся от зимнего сна мужчин - мне это совсем не нравится.
Просто я наконец поняла, что рассталась с моим Соколом.
Последний раз я была там около трёх месяцев назад.
Разрытость и неустроенность дорожных трасс пробили меня на слезу.
Строительные машины то молчат, то снова начинают работать.
Переходы перемещаются по странным физическим законам. Они как лестницы Хогвартса - то здесь, то там, то вообще нигде. Когда поднимаешься по ним, лучше не смотреть вниз, на игрушечные автомобильчики под ногами. Лучше не смотреть вверх, потому что задранные в извращённом городском экстазе ветви пыльных деревьев пугают не меньше. Не смотреть под ноги. Только не смотреть. Позволить завязать себе глаза, и чтобы кто-нибудь ласковыми руками привлёк к себе и вёл, вёл, вёл вверх, вверх - всё вверх и вверх, не хочу вниз, не хочу, не хочу, не хочу. Там, вверху, я могу закричать - то ли от страха, то ли от горя, то ли от наслаждения. Не пугайся, мой недолгий поводырь - я отпущу тебя, как только ты попросишь. Я не боюсь упасть - я хочу этого. Это только вначале больно, а потом нет.
Я работала на Соколе тринадцать лет. Вот столько лет назад я приехала сюда в первый раз, неуклюже беременная первенцем, и проковыляла к лифтам, сказочной скоростью поднявшим меня на пятнадцатый этаж высотного здания из стекла и бетона.
Только теперь я понимаю, как полюбила я этот зачарованный мистический район. Он такой, потому что другой. Он отличается от всех других районов и кварталов Москвы. Потому что полон очарованием. Он очарован кладбищем ветеранов Первой Мировой войны – сквером вокруг кинотеатра Ленинград. Во всяком случае, тот бывший китайский Арбат Престиж стоит на костях, как и соседние сталинские дома.
В этих двориках иногда пилось пиво с девочками. И на строительстве Метро Маркета пилось пиво с девочками. Неважно, что крайняя разница в возрасте между нами - 16 лет, и наши дети взрастают друг за дружкой, как грибы под дождём. Мы – девочки-коллеги. Мы - вечные девочки района Сокол. Он - наша жизнь и наша судьба.
Дворики, в которых шум Волоколамки и Ленинградки таинственным образом исчезал и полностью трансформировался в мягкий обволакивающий покой... Скамейки, где мы сидели, на полчаса погружённые в свой девчачий мир, и никто нас не беспокоил. А милые мужчины - любимые, мужья, сыновья - ненадолго оставляли наши мысли и души, потому что прыгали и шипели на наших языках, как аспирин УПСА.
У какого такого пса? Не помню.
Здание на развилке двух дорог. Говорят, что кладбище плюс развилка плюс подземная речка, загнанная в трубы - я не знаю, как её звали, - чудное место. Оттого иной раз ноги в конце дня наливались свинцовой тяжестью, и что-то странное давило на грудь, и безумные мысли бились в черепе и, прорвавшись в грудь шейным отделом позвоночника, играли сердцем, как шариком для пинг-понга.
Трамвайный круг, переступая который хочется перекреститься, чтобы не чувствовать себя Берлиозом, оглядываясь в поисках Аннушки и шепча: "Патриаршие не здесь. Не здесь. А где - Патриаршие?".
Сокол мой, Сокол.
Там, поодаль на тысячу больших шагов, как у Лукоморья, всё бегут, бегут по стволам Берёзовой рощи – вверх-вниз, вверх-вниз – белки, таская за щекой дарованные детьми орехи, зверьки такие нереально чудесные, что кажутся порой заводными игрушками. Погружён в покой сказочный мир белоствольных берёз, наполненный детскими голосами и мягкими поскрипываниями детских колясок.
Метро. Церковь Всех Святых. Название для ноября. Начало и конец. Попрошайки и стихийный рынок напротив ворот, где торгуют лифчиками, мужскими трусами с пошлыми надписями над беспуговичным надчленьем и панталонами шестьдесят восьмого размера. И множество торговых точек с цветами. Красивыми и ломаными, как обманчивая девушка, или скромными на вид, но ароматными - Бог мой - сшибает с ног сладкий запах.
Я сейчас работаю в промзоне: мимо идущие поезда сотрясают здание так, что на голову сыплется штукатурка со старого потолка, и трясётся в мелком неприличном оргазме стул под моей пятой точкой. Здание Гидропроекта вздрагивало деликатно, но сильно, раз в неделю, и то потому, видно, что мочи уже не было. Его урбанистический оргазм был замаскирован под шорох шин, шум буровых машин и грохот отбойных молотков.
Я смотрю в грязное окно сквозь жалюзи, а совсем-совсем рядом благоухают яблони Посёлка художников, мне кажется, что этот аромат сочится сквозь стены здания, я пытаюсь ловить его ноздрями, а вместо этого вдыхаю аромат скуки, серости и пыли. На карте – мы одна точка. На самом деле я уже давно в другом мире.
Как кисло-сладкий осадок от выдержанного вина в бокале , мой Сокол остался в прошлой жизни. Сердце моё лежит в самой середине трамвайного круга его. Зовёт и зовёт к себе. И обегают мой кровавый мышечный орган, ещё пытающийся скакать, северные московские трамваи. И пока оно там лежит, не будет мне покоя.
Поеду-ка я к Соколу на девичник в пятницу. Поставлю свечку в Храме Всех Святых.
25.05.2009 г.