Я все о себе, да о своих занозах-нарывах,
а он не знает, будто, о моих истериках и срывах,
ему все невдомек,
что зря любовью называет, покуда так далек....
Такой прекрасный,
Как бог красив, силен и безмерно честолюбив.
Потому как безучастный
К мытарставам моим, природу их раскусив.
Пока терзаю веки мерной поступью бессоницы,
пытаясь прозой или рифмой душу расплескать по чистому листу
Он водит льдинкой по губам любовницы.
Да что же остается подлецу?
Когда бы не набрал одиннадцатизначный код -
попадает на истерику, на слезы и непонимание
а что он сделает? И как поймет?
Богам ведь не присуще сострадание...
Я требую любви до гроба,
Забывая, что любовь такую нужно заслужить
Он знает, что я недотрога,
Хоть тщательно пытаюсь это скрыть.
Он знает, и ему, видать, еще не приелась
игра задрыпанной актрисы в старом театре
а мне бы хотелось...
Стать как все, но это, увы, наврядли...
От меня не дождешься ни строчки
о том, чем живу, пока не пишу стихов
потому как все мои заморочки
лишь о том, чтоб не видеть снов.
Он не спрашивает ни о чем уже,
И на ночь не остается - работа, говорит.
она ему ближе, наверное, а как же
90-60-90, ноги от ушей, не ходит - парит.
а мне ни холодно, ни горячо
я уже совсем отчаялась, успокоилась
и плакать на его плечо
я чести не удостоилась...
Потому как ему не нравится
Есть пирог вишневый, целовать меня перед сном
Вот он и печалится,
Что приходится навещать мой дом.