Идём, идём...
сквозь заросли осоки,
через болотных испарений яд.
Людей роняет наш отряд,
как птица – перья.
Нет дороги.
И тело под укусами клещей
в кровавых вишнях собирает соки.
Идём, идём...
Как рок, висит приказ.
Всю жизнь плутаем, словно червь в породе.
Земля обратно забирает нас.
Неразлагаемые, в недрах соком бродим.
У тех, кто остаётся наверху,
проклятье наше будет на слуху.
Идём, идём...
Какой уж канул век?
Своих данайцев пережили.
Мы не входили в воды рек
и будто заново не жили,
перерожденья фокус непростой
нам кажется забавнейшей игрой.
Идём...
Но будто не было следов
до нас идущих, – просто почва сбита
от шарканья босых ступней, подков,
сапог, сандалий, лапотного сита,
когтей...
Земля расписана, как свитки,
похожие на панцири улитки.
Идём, идём...
И вечное «вперёд»
терзает слух легендами о цели.
Но нашу слепоту столетие сотрёт,
и выскажутся те, что уцелели:
один – под Грозным, кто-то под Петром.
Ау-у! Кто пожил в веке «золотом»?
Я свой отряд не брошу никогда, –
в нём мирные жизнь выпекает формы.
Висит над нами яркая звезда,
зверьё залезло в вырытые норы,
но мы идём по кругу, как волы,
а ночью снятся острые углы.
Идём, идём...
Но видится кураж.
За нами время сети расправляет,
готовое нас взять на абордаж, –
и, как пираты, годы лезут стаей.
То – след не онучей, не санный полоз, –
но в старину вбуравившийся голос.
Идём, идём...
Усталость не берёт,
ни спирт, ни голод, ни волна отчаянья.
Путь вязнет у закрывшихся ворот.
На глаз определяем расстояние.
Надеемся, что вынесет поток
спирали на ещё один виток.
Идём, идём...
Желанная одышка,
отёк ноги, томление в боку.
Столетие короткой передышки.
Век иноходь меняет на бегу
на чинный шаг и вид провинциала
с угодливой замашкою вассала.
Лишь был бы мозг охоч до новизны
пейзажа, уходящего, как боли...
Экскурсию к развалинам весны
нам совершить придётся поневоле.
Уходит снег, являются остовы,
культурный слой уходит за гроши.
Падут многовековые оковы,
и новых царств запляшут миражи.
А мы идём,
и будничный прищур
лишь означает наше недоверье
и опасенье, спрятанное в «чур»,
усиленное чувством суеверья,
что нам укажут – стоит лишь дойти –
на опрометчивость при выборе пути.
Тогда нам остаётся объявить
процесс передвиженья – самоцелью
и предписать старательно сучить
ногами находящимся в постели.
И лично проследить за упражненьем ног,
поскрипывая кожицей сапог.
Идём,
а время даже не за нас,
поскольку никому не потакает.
Мы годы оставляем про запас,
как воду, но она всё утекает.
Идём, подтягивая общую подпругу,
но кажется – идём друг к другу.
Идём на Север, Юг и на Восток –
привычные народу направленья.
Как богатырь у камня трёх дорог,
обдумываем шансы на спасенье.
На Западе же, Господи, распад.
Там ходят шаг вперёд и два назад.
Идём, идём...
Нам сорок с лишним лет
глядеть на Моисеевы лохмотья.
Из пункта А в пункт В вручив билет,
нас высадят на первом повороте.
До пункта В сухой пустыни путь
(как избавление от нас самих) явился,
но выяснится, что туда дойдут
лишь только те, кто не родился.
Не в нашу пользу даже мелкий шаг:
шагающий ошибки совершает,
а в результате – нары да барак
перспективы жизни освещают.
Идущий вдоль идущему вразрез
всегда докажет в результате спора:
не может тот, кто честно валит лес,
являться обществу опорой.
Идём, идём...
Не равно ли назвать
падением бесцельное хожденье
по мукам, по инстанциям, в кровать, –
так затухают колебания движенья.
Суставы, мышцы, шестерни – вразнос
( как губы, если каждый день – взасос).
Куда идём, мессиры? Сколько лет
нам кланяться на пыльные строенья,
которыми застроен Старый Свет –
Европа то бишь? – грустное творенье
нерадостного разума в ночи,
когда основа жизни – кирпичи.
Куда идём?
Как не устанем взглядом
промакивать кровавую зарю
между собой и родиной с разладом,
с претензией к генсеку и царю,
набив подковки, чтобы шаг «совдепа»
дробил асфальт не хуже степа.
Что нас вогнало в этот марафон,
поставив на заезды с нашей мастью?
Уменье наше шаркать в унисон?
Напасть российская – власть тьмы?
А может быть – тьма власти?
Играет исключительную роль
судьба через отчаянье и боль.
На смену нам шагает следопыт,
напичканный примерами геройства,
и алый галстук на груди горит
не объясняющий всемирного устройства.
Но близко к нам не сможет подойти.
Короткими штанишками мелькая,
отправится по ложному пути,
заслышав горн (как позывной Мамая).
(Сведи меня Отеческой рукой
на нет – одну из сложных ипостасей,
в которой собирается покой.
Я в этом «быть» случайно протекаю.
Тобою дан отрезок небольшой,
и я шагаю...)
Так ходят, самомнение поправ,
грозя себе разбоем с грабежами,
между собой и бытом тело сжав,
орудуя руками и глазами:
глаза устали фокусировать пороки,
рука мусолит собственные строки.
Увидев ров (а умный не пойдёт, –
он обойдёт), по краю перелеска
идём себе вдоль треснувших пород
положенных на (в качестве довеска)
материковый каменистый пласт.
Пейзаж навеет мысли о погроме.
И тонет бур, как сброшенный балласт,
в распаханном российском глинозёме.
Непрочен здесь не кажущийся быт
с порушенной культурой хлебороба,
здесь каждый в свою дырочку сопит,
как требует всесильная утроба.
А мы идём как мимо блиндажей –
осевших в землю изб и колоколен,
привычные в разрезах этажей
существовать в горизонтали штолен.
Предельно вытоптана плоскость бытия.
Расчёт на неизведанное? Полно!
Зловещая задавленность жилья
накроет с головой, как волны.
Закрой глаза и видится – миражи...
Но в неизбежной тягости квартир
твоя душа измерится метражем
полезной площади плюс ванна и сортир.
Идём, идём...
Мы вкопаны в себя
по шею, это значит – под завязку,
и тело своё бренное любя,
мы бережно предупреждаем тряску.
В галоп? Ни-ни! К труду и обороне
готовься, не вибрацией губя...
Но уже шепчут в ухо, что резонней
нести на полусогнутых себя.
Свидетель наших странствий просквозит
как за окном визжащей электрички,
ведь для него мы, в сущности, транзит
из пункта А – на чёртовы кулички.
Давно платочки, мокрые от слёз,
застыли над просторами перронов.
И мы уедем от судьбы всерьёз,
и лозунги развесим вдоль вагонов.
Идём...
И тут, и там – небытие,
поскольку «быть» – не значит жить на свете.
Описывая наше житие,
у вечности потомок на примете.
Случайный Логос может нас пугнуть,
когда не знаешь – сложится ли путь!
Бывает так: вот путь ведёт в тупик,
об этом знает САМ вперёдсмотрящий.
Но «путь», как образ многоговорящий,
в сознанье заколдованно проник.
Здесь важно всё: работа и семья...
Но скрыв ладонью впадины глазные
(пусть глотку надорвут, крича: «3емля!»),
ведут Россию «зодчие» слепые.
...Не лучше ли быть пугалом в саду,
в прямые руки взяв по параллели,
у всех ворон и галок на виду.
На моей шляпе правит новоселье
залётный воробей из Петушков –
надсмотрщик вершков и корешков.
В такой идиллии стоять одной ногой
и свет дневной просеивать сквозь дыры,
по осени мычать «за упокой»
пустым грядам и вспоминать мундиры,
в которых рвались к жизни на приём,
когда в нас дамы чепчики швыряли...
Всё поросло полынью и быльём,
мундиры стёрлись, выцвели детали.
Какие ветры надо пережить?
Войти и выйти из каких потоков?
И тайно перейти какие рубежи,
чтоб доползти, добраться до Истока?
А нужно, братец, в сущности, немного:
твои ступни да пыльная дорога.
1988 г.