(Не оригинальное название. Адаптированная и сокращенная версия)
Он стоял у окна, смотрел на улицу за его домом, обнесенным забором. На дорогу, справа и слева уходившую вдаль, а в центре в пустоту. Он вспоминал, как давно, может в другой жизни, на Варшавском вокзале он подходил к темно-синему вагону с золотой обводкой по штапикам. Оконные рамы из тикового дерева впитывали солнце. Золото в простенках между окнами отражало облака. Он вспоминал, как брался рукой за полированные входные поручни, смотрел задумчиво на головки из позолоченной бронзы, мельком бросал взгляд на орнамент и заходил внутрь. И мир казался бесконечным. И какой вагон повезет его дальше, он не знал…
Гравий шуршал под его ногами, сквозь него виднелись куски серой земли, с изредка пробивающейся жухлой травой. Полы шинели волочились, пачкались, пот стекал по лицу и черная борода становилась мокрой… Он зашел в вагон желтый вагон второго класса, сделал несколько шагов по тамбуру и оказался в служебном помещении. Справа тянуло смрадом от уборной, слева, в печи грелась вода. Около нее сидели два солдата. Он знал, что еще десять человек находятся в другом служебном помещении на противоположном конце вагона. Он приказал отправляться и один из солдат двинулся к двери, спустился и крикнул машинисту: «Трогай». В коридоре он зашел в первое из трех купе и сел. Путь предстоял неблизкий. Поезд из одного вагона тронулся в путь.
Он ехал почти неделю. Смотрел в окно на страну, родную, чужую, никакую. У таких, как он, нет родины. На полустанках, выходил, окруженный солдатами, шел к начальнику, совал ему в рожу документы, получал, что требовалось и ехал дальше. Он пил воду, ел хлеб, ходил в уборную. Рвал газеты, бросал в угол. Потом медленно шел по коридору в умывальник. Тер руки серым мылом. Вытирал о шинель. И шел обратно. Солдаты в обоих служебных помещениях смотрели с ненавистью и страхом. Даже они, сами чужие в этой стране, считали его еще большим чужаком. И боялись. Его. Невзрачного человека с черной бородой и неизменной книжечкой в руке. Но какое дело ему до них. Фигурок, заметенных снегом этим жарким летом.
Поезд привез его на вокзал небольшого старинного города. Автомобиль уже ждал. Его привезли к большому двухэтажному каменному дому с печными трубами на крышах. Он зашел в подъезд, расположенный по широкой стороне здания. Его уже ждали. Отвели в отдельный кабинет. Принесли чайник с горячей водой, стакан, сахар. Он сел и стал ждать.
Ранним утром зазвонил телефон и он вышел на улицу. Тот же автомобиль доставил его к дому с террасой. Он открыл двустворчатую дверь, зашел в вестибюле, поднялся на девять ступенек и оказался на площадке со светлыми обоями. Он медленно шел по второму этажу. Заглянул в ванную с черной железной колонкой, уборную, прихожую, зал с тиснеными обоями, прошел по гостиной со скрипучим паркетом и камином. Затем он спустился в нижний этаж, прошел через одну комнату с темно-желтым полом и оказался во второй комнате. Он становился у входа и пару минут стоял, глядя кругом. Казалось, что он смотрел и не видел ничего и никого. Но все видел. Потом подошел к стене и задумался, глядя в нечто невидимое, как будто что-то вспоминая, шевеля губами, как будто-то произносил нечто непроизносимое. Он достал чернильный карандаш. Начал писать на стене первое слово и остановился, а потом продолжил. Девять слов, как девять ступенек. Он спрятал карандаш в карман и пошел к выходу, пачкая полы шинели. Люди в комнате смотрели на него застыв.
Через час он сел обратно в поезд из одного вагона. И снова, как в начале пути…
…выходил на полустанках, окруженный солдатами…
…пил воду, ел хлеб, ходил в уборную.
…рвал газеты, бросал в угол.
…и солдаты в обоих служебных помещениях смотрели с ненавистью и страхом
Но какое дело ему до них и страны, заметенных снегом этим жарким летом. На запасных путях Варшавского вокзала он вышел и растворился в темноте. По пожухлой траве, по шуршащему гравию… С небольшой книжкой в кармане, с черной бородой…
В ту ночь я сидел в дорожном кафе. А он напротив меня. Мы познакомились час назад, когда я, остановив машину, вышел выпить кофе. На маленьком телевизоре мелькали какие-то кадры, барменша что-то рассказывала маленькому мальчику, жавшемуся к ней. За одним из столиков сидели пара мужчин и женщина. Я взял кофе в пластиковом стаканчике и сел за столик. Я пил кофе, смотрел на проносящиеся машины и не заметил как он сел. С черной бородой, в длинном пальто. Он начал говорить. Я сначала не слушал. Мало ли сумасшедших. А потом, незаметно, этот рассказ вошел в душу. Кафе превращалось то в поезд, то в особняк с террасой, я слышал скрип ступенек, видел девять слов. А потом он встал и ушел. По гравию, по пожухлой траве. Я вышел и долго курил. Я видел, как к темно-синему вагону с золотой обводкой по штапикам идет человек. Оконные рамы из тикового дерева впитывают солнце. Золото в простенках между окнами отражает облака. Манят полированные входные поручни, головки из позолоченной бронзы с орнаментом. Но я знал, до этого вагона он никогда не дойдет.