Иван Николаевич, статский советник
Любил отобедать в трактире порой.
Но, будучи занят по службе, во вторник,
Зашел в незнакомый, что рядом с Невой.
Мореного дуба тяжелая мебель
И скатертей белых прохладная гладь
Внушали уверенность в качествах кухни,
Отведать которой хотелось, аж страсть.
Соседям давно на столы подавали.
К нему, как назло, не подходит ни кто.
Несли мимо носа горой расстегаи.
С кабанчиком блюдо пронес половой.
В хрустальных графинах прозрачная водка.
И сыр со слезой на тяжелой доске.
Нарезанный угорь соседствовал гордо
С осетром, проплывшим как будто во сне.
В обложенных снегом серебряных вазах
К столу подавалась севрюжья икра.
Лосиные губы вареные в сливках
Лежали, грибочки в сметане тесня.
Иван Николаевич мелко крестился.
Но, так как всегда осуждал бунтарей,
Добиться пытался он молча вниманья,
При этом слюной исходя все сильней.
Соседу - гуся начиненного кашей,
Потом кулебяку с визигой ему.
Другому - пирог, что ни кус, то всё краше.
Да раковый суп, и орехи в меду.
А вон показались французские блюда.
Несли их торжественно, как на поклон.
Там устрицы горкой лежат под лимоном,
Из трюфелей соусы с белым вином.
Изысканных блюд ароматное буйство
Слепило глаза и сводило с ума.
И статский советник, забыв о манерах,
Поднялся со стула, надсадно рыча.
Ко мне! Половой! Я хочу... Дайте ж есть мне!
Да где это видано! Что за игра!
Наверно, его прихватил тут удар бы,
Но мы закругляемся, видно пора.
Отсюда мораль: чтобы вас отличили,
И ваших бы чувств разглядели всю стать,
То надо иной раз, плевав на приличья,
Из панциря душу свою доставать.