Той знаменитой памятной весной,
Когда бои в Берлине отгремели,
Отец вернулся без руки домой
В прожженной и простеленной шинели.
Я помню, как рыдала в голос мать,
И как соседки с завистью смотрели.
И я глядел не в силах распознать
Чужого мужика в сырой шинели.
Все годы той ужаснейшей войны
Отец был для меня лишь фото,
Что каждый раз срывал я со стены
И прятал от бомбежки и налета.
И вот сейчас стоял передо мной
Такой нелепый, жалкий, угловатый
Мать обнимал единственной рукой
И улыбался как-то виновато.
Мать причитала: --Миленький, родной…
Вернулся… Есть Господь еще на свете.
Он успокаивал: --Уймись. Живой…Живой…
Три месяца валялся в лазарете.
И мне сказал:--Иди сюда, сынок.
И вынул из кармана сдунув крошки
Засохший пряник, сахара кусок
Немецкую трофейную гармошку.
Той знаменитой памятной весной
Когда бои в Берлине отгремели.
Отец домой вернулся как герой.
В прожженной и прострелянной шинели…