Джон Рэмбо
Я простой русский парень. Джон Рэмбо меня зовут.
У меня в запасе пара минут.
Сорок гребаных штатов у меня на хвосте.
У меня только нож и кастет.
У меня за плечами Чечня и Афган.
Я угнал грузовик. Я иду на таран.
Я сшибаю с дороги ментовский УАЗ
и нараз снайпера получают приказ.
Если я лажанусь, если пуля убьет,
то за мной прилетит голубой вертолет.
Мой полковник прибудет за мной
с крылышками на погонах или за спиной.
- А куда мы летим? Это что там за свет?
- Подожди, все узнаешь. Там вскроем пакет.
Джеймс Бонд
Он не слыл недотрогой, ходил напролом
сквозь калитки, заборы и прерии.
И купил себе в Лондоне дом,
и был Рыцарь Британской империи.
А в карманах - вальтер, а, может, наган,
шифры, ампулы, презервативы.
Собирался по осени прыгать в Иран,
загорело-спортивно-красивый.
Но однажды он будто очнулся от сна:
парковал свой астин мАртин или мартИн,
а она сидела за столиком у окна,
и совсем не глядела она на мужчин.
А она положила щеку на ладонь,
и была лучше денег, данных и цифр.
Он поплыл к ней, как бабочка на огонь,
обронив по дороге секретный шифр.
И глядел изумленно, как Кант или Конт,
и влюбился без дураков.
- Бонд. - сказал девушке. - Джеймс Бонд.
- Off. - сказала девушка. - Fuck off.
Мигрант
Предвоенной весной он родился в горах,
там, где облаком бродит над гребнем Аллах.
Он растет, занимается выпасом коз,
ждут его уже армия, свадьба, совхоз.
Но империя тихо уходит домой.
Рядом бой, и становится плохо с едой.
Он берет у отца его старый рюкзак,
мать целует, и так покидает кишлак.
И до станции парня подвозит КАМАЗ
с перерывом в пути на ремонт и намаз.
Стаей юркой беспаспортных птиц
караван их проходит сквозь пару границ,
и в конце длинной лестницы рельсов и шпал
видит Кремль. Это значит - Казанский вокзал.
Видит город, который зачищен под нуль,
и его бьет по почкам случайный патруль.
Он кирпичную кладку кладет не спеша,
и хозяин не платит ему ни гроша.
И в Малаховке где-то он строит забор,
слышит ночью созвездий ликующий хор,
к продавщице ларька на свиданье спешит,
нож втыкает в него подмосковный фашист.
Он хрипит, но больница его не берет,
он в ментовском "козле" на рассвете умрет.
Но зато в алычевых хмельных небесах
уже ждут его Будда, Христос и Аллах.
Love story
Он меня добивался, как танк.
И всего-то я год упиралась.
И любви несказанной сорвала я банк,
и осталась лишь малость…
И однажды я виделась с ней:
что я есть – не отрекся, но после
бормотать что-то стал про детей
и с женой не развелся.
А мои пролетали года,
жизнь топталась на месте.
И со мной никуда никогда
он почти что не ездил.
И боялся жены, как огня.
И разбил даже «бумер».
Он обманывал, мучил меня,
а потом взял и умер.
20-й год
Трубач затрубил поутру на ветру
дающими маху губами.
Глаза открывай, надевай кобуру,
вставай под червоное знамя.
Поселок, где полк твой вставал на постой,
прощай, оставайся с покоем!
Короткий поход и по вечеру бой
в горящей степи над рекою.
Цветастый платок на груди запахни,
махни на прощанье рукой.
Ты тоже ей легкой рукою махни:
"Прощай. Запасайся мукой."
Космонавт
Вдруг в груди у себя слышишь хрип:
-Ты приехал, привет!
Ты как Винкль ван Рип
или космонавт, прилетевший через тысячу лет.
Это что за время у вас?
Что вокруг за страна?
Детство глядит из моих глаз
и не узнает ни хрена.
Серебриста, как шлем, моя голова
но внутри у нее - хлам.
Идешь плавать в бассейн "Москва",
а там - храм.
ст. Новокузнецкая. Фролов
Шатнется и лязгнет сквозной перегон
в подземных ходах под. горами.
Шагнешь из вагона на терпкий перрон -
с прожилкой коричневой мрамор.
Подземная речка тебя понесет,
в мелькании джинсов и маек
глаза ненароком подымешь на свод
и видишь там небо мозаик.
На это цветенье огромных щедрот
ты снизу глядишь в высоту:
там в небе лазурном летит самолет
и поезд бежит по мосту.
Внизу поездов непрерывен черед,
здесь хватит железа и так-то.
Но в небе чугун из ковша кто-то льет
и с неба спускается трактор.
А девушек руки срывают плоды
зеленых полуденных яблонь,
и в ласковом свете лепечут сады
и думаешь - рай тебе явлен.
И ты под сияньем небесных даров
идешь в мельтешенье и шуме…
В блокаду их делал Фролов.
Он сделал и умер.
Примечание: Станция московского метрополитена имени Лазаря Кагановича "Новокузнецкая" была открыта в 1943 году. Мозаики для нее сделал Владимир Александрович Фролов (1874-1942), который, говорят, и выбрал для мозаик эскизы Дейнеки. В свое время Фролов участвовал в создании по эскизам Васнецова мозаик петербургского храма Спас на крови. Мозаики для "Новокузнецкой" Фролов делал в блокадном Ленинграде осенью-зимой 41-42 г. Стекла мастерской были выбиты при бомбежках и заколочены фанерой. Фролов написал письмо властям и получил 16 литров керосина. При свете керосиновой лампы он и набирал мозаики. Отправив мозаики на "большую землю", Фролов вскоре умер. Похоронен в братской "профессорской" могиле.
Кинг-Конг
В глаза своей смерти пора уж взглянуть
с вершины Эмпайра. И гордо
ты бьешь кулаками в мохнатую грудь,
пугая рычанием город.
Военно-воздушный летит к тебе флот,
урчит пулемет-парабеллум*.
Но дева, тебя заслоняя, встает
в запачканном платьице белом.
И стало, как в детстве, светло и легко,
душа в тебе будто запела.
И пули целуют тебя глубоко,
сжигая, как молнии, тело.
А летчик ныряет в вираж, словно стриж,
и двигатель нежится в масле.
А ты в потеплевшем просторе летишь,
спокоен, свободен и счастлив.
* - ошибка автора. "Парабеллум" был на вооружении германской армии.