На Итаке прохладнее ночи и тени короче
И теплее оливковый сумрак (О остров! О дом!
Но судьба беспощадна к идущим от берега…). Впрочем,
Я совсем не о том, Одиссей, я совсем не о том.
Да и дело не в том, что слагают ненужную сагу,
Что ослепший Гомер обрывает ладонью струну,
И по-птичьи поет, и глотает соленую влагу,
И твердит про весну, а выходит опять про войну.
Обернешься некстати и вспомнишь в каком-то бараке
До озноба любимый, но всеми оставленный дом.
Только я об Итаке, Улисс, я опять об Итаке,
Я сбиваюсь со строк, я уже не могу о другом.
Я не знаю, как будет: закружится ветер на станах,
Или боги обманут, а сам не сумеешь доплыть.
И качнутся цепные замки в обезлюдевших храмах,
И безумное войско без лестниц пойдет на валы.
И жена твоя, гордая птица с тугими крылами,
Забывая о мертвом, начнет о живых голосить.
Как слепая вода, всколыхнется стоячая память,
И останется вечность, скитаясь, под сердцем носить
Нежилые дворцы, где ни ждать, ни тревожить не станут,
Золотые сады, где немеряны боли твои,
Зеркала океанской воды, заживляющей раны,
И щепотку родной, неизбывной, горячей земли.