Заскрипят миражи и ударит заря.
Ты в молчании грешном идешь на костер.
Будет светом объята слепая душа,
Будет плакать и петь красноглазый орел.
Шрам на теле горит, воском плавится дым,
На запястьях браслетами цепи звенят.
Факел тихо трещит, веет злом из толпы.
Шаг вперед, по осколкам, от праведных врат.
Пламя вьется, цепляясь за тонкую ткань,
Гладит кожу, ласкает и просит простить.
Вихри шепчут блаженно: «Люблю. Умирай.»
А орел скрылся в песне, не в праве судить.
Плеч касается длань, тяжко, больно внутри.
Безразличные лица, рассудок под нож.
От полночной любови дожить до зари
Отрекаясь от мира. Тревожная ложь.
Крик казненных детей рассыпает костер,
Этот крик звоном сердца колотит в висках.
Дымным куполом Небо закроет шатер,
На губах горький пепел, свой собственный прах.
Невозможно дышать. Сиплый вздох, слабый стон.
Опуская ресницы блуждающий взгляд.
Заплутавшая птица попала в огонь.
Запах жженых надежд и забытых утрат.
Раскаленный метал выжигает узор,
Как на стеклах рисует Бродяга-Зима.
И последняя песня — и есть приговор.
И последнее Солнце, слепая Луна...