Садилось солнце за рекламой,
Что, мол, с жильём уже прогресс,
Не зря же вырубили лес,
Где скоро вспухнет купол храма.
Кровавый отблеск шёл от лужи,
Полдня строчил усердный дождь.
С плаката звал районный вождь,
Чтоб никому не бить баклуши.
Толпа вдоль улиц грязь месила,
Врывалась с гвалтом в гастроном,
Пропахший потом и вином,
Которым от людей разило.
На колумбарий больно схожий,
Всяк дом в закатной синеве,
Тая сомнения в себе,
Кряхтел сумняшеся ничтоже.
Но город, клюнув на дешёвку,
Не видел выше своих крыш.
И человек взалкал, как мышь,
Глядящая на мышеловку.
...День умер.
Городская драма
Который раз влекла во тьму:
Под одеяло иль в тюрьму.
Светилась — лишь одна реклама.