Получив на руки направление на госпитализацию, я отправилась в приемный покой.
Больница у нас районная, так что можно сказать престижная, и сидела я в очереди с совершенно разношерстной публикой. Не могла отказать себе в удовольствии наблюдения за межличностными взаимоотношениями. Правила миром здесь медсестра, ведущая регистрацию новопоступающих. А сумочка от D&G, модельное платье, стильные солнцезащитные очки в этой ситуации играли вам совершенно не на руку. Полагаю, это связанно с ее (медсестры) осознанием своей несовершенности и, не смотря ни на что, непомерной власти, которая давала ей право также бесчинно выставить вас за дверь, ровно как какого-то оборванного пьяницу.
«Приемный покой» - все равно, что название картины, где на лицах толпящихся здесь людей читались самые разнообразные чувства и эмоции. Молодой парнишка неподдельно корчился от боли, порожденной его сломанной рукой. Добродушный старичок с нетерпением ждал своей карточки – пропуска на 3-й этаж (онкология), а обеспокоенность и блеск в его глазах говорили никак не о примирении с диагнозом, а о боязни не попасть в отделение к обеду. Немолодая пара явно уставших друг от друга похожих людей. Оба хотят закурить, выйти, постоять на крылечке, а не сидеть в душном, обшарпанном, мрачном коридоре. Но повелевающий голос Медсестры приказал ждать. И ни один из них не решается ослушаться, хотя нужно-то все это Ему, а Она пришла сюда с Ним за компанию. И они продолжают мучить друг друга этим томлением. Ужасно! Наверное, Она не может дождаться, когда запихнет своего благоверного в стационар и наконец-то задышит полной, свободной грудью… и ради этой награды она готова потерпеть еще полчаса или сколько там еще потребуется. (Кстати, видела ее позже в магазине. Судя по голосу, взгляду и продуктам, она покупала ему первую передачу – все самое необходимое на неделю, чтоб не скучал.) Еще один парень то ли с флюсом то ли еще с чем-то просто поразил меня своей несамостоятельностью, которая никак не вязалась с его возрастом (на вид 28-35 лет), наряду с его полной дееспособностью… он приехал с пожилым папой, который по привычке таскал за сыном сумки с продовольствием и сменной одеждой. Молодой человек выслушал все указания Гуру-Медсестры с весьма рассудительным и понимающим видом, скомандовал в свою очередь что-то папаше, и они отправились по новому распределению в соответствующее отделение.
Еще одна коридорная картина вызвала у меня неподдельный интерес. «Счастливы вместе», «Служебный роман», «На безрыбье и рак рыба», «Любовь зла», «В семье не без …», ну и т.п. названия рождались в голове, пока я наблюдала, как местный гламурный тракторист (ну или водитель «Скорой помощи») тискает в дверях очередную медсестричку не первой свежести. На нем отливающая золотом шелковая рубаха, джинсовая жилетка, которая совершенно не в тон к его джинсовым штанам, заляпанным соляркой, мазутом или чем-то еще с вытянутыми коленками и ободранными краями брючин. Однако кроссовки его показались мне примечательными. Пожалуй, из-за того, что чем-то (возможно, их первоначальным цветом) они напоминали кроссовки доктора Хауса. Ростом он (тракторист-шофер) чуть выше метра с кепкой, так что он аккурат уткнулся в пышную грудь зажатой в угол медсестры, и она с особой страстью прижимала его к себе, вцепившись пухлыми пальчиками в его кучерявые рыжие, не шибко густые волосы на голове. Ее лицо все перекосилось от переполнявшей ее нежности. Отрывшаяся на них дверь нетактично прервала их прилюдные прелюдии и они, как ни в чем не бывало, направились дальше мимо нас по коридору. Она громко гоготала, когда он со всего размаха ухватил ее за сочно колыхавшиеся булочки, и в тот же миг весь приемный покой озарился его самодовольной беззубой улыбкой.
И все-таки это все счастье! – подумала я, глядя на эту парочку. Как же мало нужно человеку для счастья. И еще, оно настоящее, даже когда вам хорошо, а при этом вам никто не завидует, так даже лучше – значит, вам не желают зла.