Невидимые птицы ветра
не поддаются прирученью,
и ни ответа, ни привета
ни веткам вербы приручейной,
и ни травинкам, вмиг застывшим,
ни васильку, ни Иван-чаю…
Умчится ветер, не простившись,
да в воду канет, исчезая, —
где небеса плывут под вербой,
где солнце в омуте не тонет,
дрожа в сверкании неверном,
в своей расколотой короне,
и свет рождая тот, что светит
в начале — не в конце туннеля… —
к иной вселенной.
Странник — ветер,
в нее проникнув, уж не стелет
ни трав и ни полос тумана,
не освежает глаз болящих…
Он склонен к экзерсисам странным:
к табло неоновым, слепящим,
согнать дождинки на контакты,
шипеньем управлять змеиным —
тревожным кодом, чтобы как-то
виновных или же безвинных
предостеречь…
Но знает кто же,
у ветра азбука какая?
И растерявшийся прохожий
шагнет в шалман к двуногой стае…
Где правит бал кретин с рогами,
и прут копыта из ботинок,
где звуки, как на пилораме,
где поедальный поединок,
где кровь и спирт в одном бокале,
где быть не дьяволом — «без мазы»,
где не нашла коса на камень,
пока не слеп косарь безглазый,
где людоеды лизоблюдам
бросают страшные подачки,
где не к суду, а к самосуду
зовут приказы и подначки,
где…
кто-нибудь из адской зоны
на волю выйдет на мгновенье,
и неожиданно озоном
его одарит дуновенье…
Он вспомнит, что на белом свете
есть белый свет… и золотистый,
и сумрак леса,.. странник — ветер,
и солнце на воде ребристой, —
хоть что-то… есть для человека.
Сама вселенная! Не что-то…
Ну как в аукционе неком
не видеть основного лота?
И не платя, не зная цену,
и не плодя грехов в оплату
за возвращение вселенной,
принять как в детстве, как когда-то,
как дар, как будто так и надо,
мир человека. Зверя. Птицы.
…И распознав посольство ада,
за визу сослепу не биться.
…И ветер замечая в листьях,
в своей вселенной возвращенной,
гадать: куда ему пролиться?
Следить, как он, скользя по кронам,
до самых трав себя низвергнет
и сам себя в ручей уронит, —
где небеса плывут под вербой,
где солнце в омуте не тонет.