Поэтическое творчество имеет смысл. Кто бы и что ни говорил. И, прежде всего, – для самого пишущего.
Поэзия – искусство слова. Его не следует использовать в целях пропаганды партийных, классовых, национальных, религиозных или ещё каких-либо взглядов и воззрений. Подобное использование убивает искусство, поскольку оно самоценно и не нуждается в оправдании. Цель искусства – красота. Возможно, не только через молитву, но и через искусство, через поиск истинно прекрасного существует путь к спасению.
Красота, как и любая человеческая правда, как законы, выработанные наукой, чаще бывает относительной. То есть действующей в определённых обстоятельствах или на определённых людей.
Всё, что есть в жизни человека, может быть эстетизировано. И Бродский сто раз прав, утверждая первенство эстетики над этикой. В поэтическом творчестве разумеется, не в жизни. Гражданственность, социальность, столь любимые советскими критиками, вполне могут быть эстетическими феноменами, если за дело берётся истинный поэт. Пусть только пафосное «поэтом можешь ты не быть» больше никого не обманывает. Поэт обязан быть прежде всего поэтом, то есть самобытным мастером слова. Философом и учителем – это уже, если повезёт долго прожить и хватит духу.
Мне всегда хотелось абсолютного, вечного и бесспорного. Красоты, которая не истлеет с течением времени. Так хотеть и мыслить могут только неисправимые романтики, но я с собой ничего не могу поделать...
1. КОГДА ТЕРЯЮ ВЕРУ
* * *
Все слова на «А», как ворона песнь,
в языке родном фиксирует слух.
Одиночество
прогрессирует как болезнь,
и от мыслей отчаянных сводит дух.
Кликну друга – придёт мой законный враг,
пожелает счастья – три раза сплюнь,
а иначе придётся – что так, что сяк,
будто вору за реку бежать Катунь.
Собирать ватагу, пока силён,
и, божась, креститься, идти в обман,
потому как здесь атаман – закон,
и – никто ты, если – не атаман.
октябрь 2008
МЕЖ ДВУХ АТАК
Сбой ритма. Страх, адреналин -
и ночь без сна:
я понимаю, что - один,
что мне объявлена война,
что - в обороне круговой,
что белый флаг не примет враг,
что я живой - пока живой
меж двух атак.
Забыв про всё, чего хотел
от жизни сей,
ложусь за бруствер мёртвых тел
своих друзей.
Не знаю, вглядываясь в мрак,
как жить?
и сколько мне осталось так -
"меж двух атак"?
01.12.08
* * *
Тот, кто был друг, мне перестал быть другом,
подруга книга выпала из рук.
Как старый конь иду по полю с плугом
без пахаря, и мне мешает плуг.
Не снять хомут, не выйти из оглобель,
не оборвать коварную узду.
Есть на земле красивый город Гомель,
но я туда уже не попаду.
Я не увижу то, что будет после,
ни туч, ни солнца, что над головой.
Вся жизнь моя - кривая, как в вопросе,
и клякса - точка как итог кривой.
09.12.08
* * *
Петь как птица? – пой (что по обуху плеть!) –
отовсюду слышу гражданский ор.
Нет, мелодики русской не одолеть:
что ни свистнешь – минор, минор, минор…
Лучший зяблик из тех, кого слышал я,
по весне созывавший своих невест,
пел не ярче чёрного воронья,
предрекавшего гибель мне этих мест.
Вот и думай теперь, для чего живёшь,
коль погибшей страны ты теперь поэт?
Правда Малая или Большая Ложь –
между ними разницы явной нет.
03.11.08
РУССКОЕ ПОЛЕ
Здесь сеять завтра будут вряд ли:
кому он нужен - труд дурной?
Никто не думает о жатве,
строча отчёт о посевной.
Как в шторм расшатаны устои.
И пьян последний человек.
И в поле брошенное сои
под шквальным ветром сыплет снег.
И смысла нет. И всё фатально.
И маргинальный хлещет мрак.
И снег летит горизонтально,
и "всё равно" рисует знак.
И лишь для птицы и для зверя
то, что под снегом, - не потеря.
Когда утихнет этот шторм,
зверь будет рылом рыть, не веря
в свой обеспеченный прокорм.
РУССКИЙ МАРШ
1.
Ровно в семь встаю под вчерашний гимн,
(а пора б и музыку поменять!):
за обрубком суши не вижу Крым…
эх, кого б за это мне попинать?!
Распахнись, пиджак, раззудись, нога! –
Ощущаю подлый избыток сил:
всё никак найти не могу врага,
кто бы счастье в жизни мне заменил!
Заединщик друг раздаёт табак.
- Некурящий я... – Говорит – уважь!
Если в ногу мы, то шагаем так,
что пугает русского «Русский марш»!
2.
Всем, кто молод был и не выжил,
как поэт Уралмаша Рыжий,
я б налил в стопец – по рубец.
Корку – сверху. И – огурец.
За бесславные девяностые,
криминальные и погостные
промолчал бы – ну чтоб без лжи...
Слово взяли б потом бомжи.
За красавцев по пояс в камне
пили б, с пляшущими руками
огурцами вдогон хрустя,
о погибших парнях грустя.
Говорили бы, говорили,
со слезою, в высоком стиле,
принимая вдоль строя стопки
суррогатной, палёной водки.
октябрь 2008
ЗАКАТ
НАД АМУРСКИМ ЗАЛИВОМ
Пробились звёздочки, как гвозди,
с изнанки неба вслед заре,
где чайки то, как точки вовсе,
то, чуть поближе, как тире,
метались... Нет, не пели песни –
вопили... Вдруг в момент исчезли,
и жар сошёл сквозь облака
с ударом первым молотка.
Похоже, это – к распродаже...
Какая вывеска извне
прибита?.. Что, уже не наше
всё, что на этой стороне?
Я, в море камешки кидая,
о вечном мыслю... между тем
и солнце в сторону Китая
зашло –
как будто насовсем;
под красный флаг, в тот рай оффшорный
заводов, фабрик, мёртвых рек,
где в дорогой станок – дешёвый,
как винтик, вкручен человек.
Когда к нему вернётся память,
и лбом ему упрёмся в лоб,
его нам не переупрямить,
и обходных не будет троп.
……………..
Глазея на маньчжурский пламень,
от ново-византийских стен
упорно я кидаю камень,
листая Книгу Перемен,
пока не наступили сроки,
и выбирают якоря
закаты во Владивостоке
в районе фабрики "Заря".
Владивосток, 1 мая 2009 г.
* * *
Вадима Кожинова нет…
И, пусть небезупречен,
любой им названный поэт
был публикой замечен.
И в каждом – Родины простор,
и в каждом – искра божья…
Увы, серьёзный разговор
вести сегодня сложно.
И тонет критик в луже слов,
хохмит с бульвара пресса,
и на базаре нет весов,
чтоб взвесить без обвеса.
ноябрь 2006
КВАРТИРА НА ЭГЕPШЕЛЬДЕ*
А.В.Колесову, редактору
альманаха «Рубеж»
На Эгершельде* вечно сыро,
И кажется, когда туман,
Что с тёплой лоджией квартира
Плывёт в открытый океан.
Во всех шкафах, на книжных полках
Поэты выставлены – сплошь,
Здесь всё в стихах, как ель в иголках,
Так много, что не перечтёшь.
И нет посредственного чтива,
Все стихотворцы – первый сорт,
И вдохновляет перспектива:
Направо – остров, слева – порт.
В своём бессмертии немея,
С живыми не вступая в спор,
Бюст медный Битова Андрея
Глядит над бухтою в простор.
И пью я чай, как в Эрмитаже
Среди пейзажей и гравюр
У друга, Колесова Саши,
На масло мажа конфитюр.
И сладко быть мне в этом мире,
И счастлив я, что невзначай
След в след ступаю в той квартире,
Где Битов с Сашей пили чай.
_________
*Эгершельд – полуостров, окаймляющий с правой стороны Владивостокскую бухту Золотой Рог на выходе из Торгового порта.
июль 2006 г.
2. СПОЙ МНЕ, ЗЯБЛИК
* * *
Спой мне, зяблик, о близкой зиме,
спой о старческой сырости в доме,
спой, родной, чтобы вспомнилось мне
о земле, о лопате и ломе.
Вспомню я механический звук,
о булыжники - скрип нехороший,
как стаканы смыкают вокруг,
как заносится холмик порошей.
Пожалею себя дурака.
Вспомню зимнюю реку с шугою,
как течёт по-над сопкой река
и встречается с речкой другою.
Загадаю - не встретишься ты,
но, когда меня всё ж похоронят
краше дамы, чем ты, мне цветы
принесут и красиво уронят.
Ты пройдёшь, ничего не даря,
будешь долго глядеть мне на фотку,
и последняя ревность твоя
сладко сдавит мне, мёртвому, глотку.
24 октября 2008
НАТЮРМОРТ
Полынь в снегу, торчащая вдоль пашни...
В ней стебель изнутри и пуст, и сух.
Полынь мертва. Но запах, день вчерашний,
чуть горьковатый, сохраняет дух.
Он заполняет соты телефона,
и ухо жжёт, как от укусов ос.
Ты ждёшь ответа, страстно, исступлённо,
на так и не озвученный вопрос.
Моя любовь? Уймись, она – былина,
где тьма повторов и забытых тем.
Я пью вино. Мне нравится картина.
А жизнь, увы, не нравится. Совсем.
06.12.08
* * *
Е.Д.
Мне хочется радости, маленькой, но – для тебя;
похоже, что я и способность к ней как бы утратил...
Я волосы русые глажу твои, теребя:
чего б ты хотела, скажи мне, мой главный читатель?
Вчера – это было вчера, и оно – далеко,
как ночь с этим псом, состязавшимся с вьюгою в вое...
сегодня – иное, кураж, я играю легко:
знакомая сцена, где утром встречаются двое.
О, ты благородна и так образцово скромна,
что мне не составит труда эту радость доставить,
как яркому солнцу, входящему в дом из окна,
на первом стекле растопившему тонкую наледь.
15.11.08
* * *
Проклятье города большого,
"они встречаются" – клеймо,
не от того, что жизнь сурова,
так получается само.
У этих встреч свои законы:
когда очнёшься ото сна,
объятья, шёпоты и стоны,
как лужи, вымерзнут до дна.
Двор городской - как дно колодца.
Осколок хрустнувшего льда
в тебя безжалостно вопьётся
и не растает никогда.
08.02 2009
* * *
Я обживаю свой дом на отшибе за лесом,
шум городской не доносится с бешеной трассы.
Я наблюдаю осенний пейзаж с интересом:
листья дубовые жёлты, кленовые - красны.
А между листьев сигают хвостатые белки,
веером крылья, вспорхнув, распускают сороки.
Мысли о жизни мои суетливы и мелки,
мысли о смерти - напротив, светлы и глубоки.
Вот это место, где встречу счастливую старость:
дети и внуки, приятели, войн ветераны,
гости почётные - всё, что от жизни осталось,
всё, что возможно, включу я в последние планы.
Только тебя никогда я уже не увижу,
что в моём сердце осталось: люблю ль? ненавижу? -
здесь я итог подведу этой повести грустной,
будто Гораций с лопатой на грядке капустной...
03.11.08
* * *
Воскресное утро. Оттаяли окна,
и виден посёлок с бугра…
и, маясь, рифмую…и так одиноко,
как если б я умер вчера
и видел всё то, что отсюда я вижу:
дома у заснеженных рек…
и лыжника с горки… теряющим лыжу
и задом взметающим снег.
Душою, с годами смиряющей эго,
не чувствую прошлого хмель…
и рифмы, отпавшей от рифмы с разбега,
и жизни, утратившей цель.
05.04.09
ЁЛКА
перевод с женского
Блестит смола на свежем спиле
живого дерева... увы,
то не со зла: Вы не любили,
как я – не чувствовали Вы.
30.04.09
* * *
Снег пушистый, хороший
мне ложится на плечи,
но под этою ношей
мне шагается легче.
Легче дышится,
длится
жизнь – мгновеньями, снами,
и так хочется слиться
с тем, что где-то над нами,
с тем, что рядом и всюду,
с жизнью, равною чуду,
прошлым и настоящим
снегом,
косо летящим…
ноябрь 2006
* * *
Дальневосточной государственной научной
библиотеке в г. Хабаровске
Поэты – они как дети,
Верят, что после смерти их будут чтить,
В кабинетах литературы повесят портреты
И школьники будут стихи на память учить.
Читатели ж – полные либералы,
Предпочитают
пошлый роман возвышенному стиху,
Перековывая лирические оралы
На детективы и прочую чепуху.
И лишь в губернскую библиотеку
Вхожу я, зная, что рады мне будут там
И как поэту, и как человеку –
И директор, и её креативный зам.
О, мне достаточно и такого признанья,
Ведь я ж не конченый идиот:
На курсах кройки, шитья и вязанья
Никто не свяжет мне, никто не сошьёт.
И слава богу, что нет там ещё лекала
На деревянный костюм для такого, как я,
Хоть пил я с Моцартом из его бокала
И ел с Шекспиром с его копья!
декабрь 2006
3. ПРОСТО ЖИТЬ
Сегодня у европейских поэтов считается дурным тоном писать рифмованные стихи, потому что все рифмы уже использованы, а «секонд хэнд» – удовольствие для бедных. В другой части света,в Япония, издревле не рифмовали. И рады бы, да язык не позволяет. А в России большинство стихотворцев по сей день рифмует, находя всё более диковинные созвучия на пределе возможного. И правильно делают!
Нет соседей худших для поэзии, чем наш бытовой рационализм, здравый смысл и формальная логика. Уныло ли зарифмованные, оформленные ли без рифм по лекалам Басё, поражённые бациллами предсказуемости, стихи не живут, вянут, как ни поливай их своими слезами.
Рифма – настоящая муза почти исключительно русской поэзии.
Чем больше технических сложностей возникает на пути стихотворца, тем более неожиданный результат он может получить, отключая свой интеллект на решение технических задач, оставив душу в распоряжение чистой медитации. Диковинные словосочетания, незапланированные метафоры и тема, заданная в первой строчке, причудливым контрапунктом буквально сваливающаяся в последнюю парадоксальную строку, могут сорвать аплодисменты публики, или, по крайней мере, на некоторое время задержать её рассеянное внимание.
Только эстетствующие лентяи могут говорить об исчерпанности ритмических фигур в русском стихосложении.
Усложните задачу, выйдите из круга ритмики, заложенной в начале 19 века. И помните, что рифма – всего лишь один из элементов ритма. Почему она должна чередоваться только так: абаб, аабб или абба, как у Пушкина? А почему не попробовать так: абвабв, добавив одну внутреннюю рифму?
Рифмы бывают мужские, женские и дактильные. Представляете сколько ритмов можно создать, чередуя их внутри этого «АБВАБВ», меняя количество слогов между рифмами?
Предлагаемая подборка – здоровый младенец из возможной генерации новой русской лирики. Когда дети-стихи этого поколения вырастут, завистливые стихотворцы всех стран и народов будут изучать русский язык как самый продуктивный для поэзии. Так советская молодёжь 60-70х годов прошлого века заслушивалась британским роком...
* * *
Томлюсь, блуждая, как сновиденье, среди людей,
от урожая до урожая своих идей…
А вот и осень, зима и далее – что, что там есть?
Давайте спросим, того ли ждали от этих мест?
И книга птицей взлетает в небо, крылом шурша.
И, как в темнице, ступает слепо моя душа...
огонь не ярок – на ощупь слово, своё – пишу.
Жизнь – не подарок, но я иного и не прошу!
октябрь 2008
* * *
Когда в забой уходит смена, как Данте в ад,
хор над тайгой в огне Вселенной из жаб, цикад,
всю ночь звучит из тьмы болотной, из скал, где мхи…
И ключ торчит отдельной нотой из-под ольхи.
Чу, под землёй кипит работа в кругу чертей! –
за слоем слой снимает ротор в корнях ключей.
За звуком – звук. Мелеет эхо. И сохну я
без слов, без мук. И сон – прореха небытия.
Как дух мой слаб! С кайлом по нише ползу с трудом,
как вечный раб того, что свыше. Слаб и ведом.
Восторга нет. Проснуться что ли?.. – Глаза открыл
и вышел в свет. Как те, из штольни, кто ночью рыл.
13.07.09 г.
* * *
ВорОны стаями взлетают с кладбища в снегах глубоких
С мест, где оттаяли любви ристалища на солнцепёках.
На лес прореженный, на зелень ельника лёг неба вырез,
не синий – бежевый… глянь, холм отшельника из снега вылез.
Фанерка, досточка, ни дат, ни имени, казённый номер.
Сухарик, стопочка, от рыбки косточка – тому, кто помер.
Эх, не отчаяться б цыгану вО поле, ему поспать бы!
Не получается: мешают воплями вороньи свадьбы.
Летит встревожено по редколесному пространству птица.
Жизнь подытожена, жмуру безвестному спокойно спится.
И ели лапами упали грубыми на крышку гроба.
Над ним с лопатами, ломами гнутыми – три землекопа.
18.02.09
* * *
Звёзд острых покачнётся сфера из-за плеча,
Где мостик – шаткий. Будто вера. И блеск ключа.
Где тёмен лес, а в грешном теле – мольба и дрожь:
зачем ты здесь, в такую темень? Куда идёшь?
И тычась мыслью, кто ты, где ты? который час?
Из тысяч странных и нелепых обрывков фраз,
обрезков смысла и событий. Из слёз, страстей.
Из блеска праздников забытых, из жизни всей
придёшь к тому, что станет ясно, как циклы лун,
что в прошлом было всё – прекрасно, что ты – не юн…
А мозг не спит, и в целом свете нет никого,
лишь мостик шаткий – твой свидетель, а ты – его.
10.06.09
* * *
Снег упал – река чернеет и журчит, где мель.
Вечереет… коченеет над рекою ель.
Иглы ели потемнели, птицы не поют.
Зазвучали в сердце мели, совесть – божий суд.
Пёс бездомный, зверь ли взвыл там? – бегло, и умолк.
Звук бездонный… кто с визитом? Неужели волк?
Зябнет дерево живое, голая земля.
В зимней хвое, в волчьем вое – родина моя!
20.02.09 г.
* * *
С неба сыплет снег… Снега – до колен вдоль тропы.
Вот он, человек, вне казённых стен и толпы.
Свежий снег пушист на ветвях лесных, на домах.
Был ты смел, ершист, а теперь ты сник... Снег. Зима.
А теперь ты рад малости, что есть – не своей.
Так любимой взгляд хочется прочесть вместе с ней,
Так, когда пожил, вывел «итого», сбавил прыть,
И, вздохнув, решил, что важней всего просто жить.
16.02.09 г.
ИЗ КНИГИ «ЗАПОВЕДНИК»
* * *
Мы по площади ночью шагаем торжественным маршем
Приближаются праздники, будет военный парад
Мы подошвы сожгли, мы руками старательно машем…
«Выше голову, воины!» - и сокрушительный мат.
Мы недавно в войсках и ещё не привыкшие к строю,
Как волчата глядим в темноту, выбиваясь из сил:
Там за площадью чёрной, разрезанной белой чертою
Кто-то в доме напротив окно до утра не гасил.
Спит боец впереди, утомлённый вчерашним нарядом,
Справа чахнет товарищ и слева худеет сосед…
Чтоб смотрелись орлами солдатики, перед парадом
Узкогрудым птенцам наложили под китель газет.
И пошли. Согреваясь газетною прозой,
Утешительных сводок, заметок и передовиц.
Монолитно. Внушительно… Мнимой военной угрозой,
Обратив на трибуну равнение скошенных лиц.
1986
* * *
Делаю вид, что смел,
Бойкую речь держу.
Руку твою задел,
Чувствуешь? Я дрожу.
Холод. И как ответ
Дрожь от руки – твоя.
Ужаса красный свет,
Встречная колея.
1987
* * *
Лужа тоненькой корочкой льда,
как ушиб, поутру подсыхает —
застеклившая лужу вода
под подошвой трещит и вздыхает.
Это снова токует апрель,
и, в тоске голубея,
без стука
сердце плавно садится на мель
от саднящего нежностью звука.
1985
* * *
Где вы, звёзды? Темно и пусто.
Передумано всё давно,
И нет силы, сказать, как грустно
Среди ночи смотреть в окно.
Капли редкие, дождевые
О железный стучат карниз,
И, стекая, ещё живые,
Улетают куда-то вниз.
Было – не было. Где я? Кто я?
Над карнизом холодный пар.
Сердце в паузе, млея, ноя,
Каждый чувствует свой удар.
1986
* * *
Воды талые бьются во рву,
Прорезается зелень ветвей –
Удивляюсь тому, что живу
Среди тысячи снов и смертей.
Часто кажется: больше нельзя
Жить и чувствовать муку свою,
Взгляну человеку в глаза –
И легко в них себя узнаю.
1984
ИМЕНИТЕЛЬНЫЙ ПАДЕЖ
Любовь и слава проплывают мимо,
на мандолине сердца ноет брешь...
В фамилии моей необъяснимо
красив лишь именительный падеж.
Прислушайтесь к звучанью — довод веский!
в предложном падеже: о Шепета!
Здесь, как заметил Федор Достоевский,
не правила спасают — красота.
Я не француз — и это твердо знаю,
есть лишь в хохлах далекая родня.
Но я себя упорно не склоняю,
и вам склонять не надо бы меня!
1985
* * *
Прохладно, солнечно и сухо.
Над плавной, медленной рекой
ракита скрючилась старухой
и воду меряет клюкой.
А у воды в застывшем иле
следы от лап, копыт и ног...
Как будто в Лету здесь входили,
и перейти никто не смог.
1984
* * *
Одна ласточка не делает весны
(латинская пословица)
Ах, ласточка черная, первая,— призрак свободы,
а следом другие — накликали вы кутерьму!—
и неба над нами набрякли лиловые своды...
А ветер все гонит и гонит тяжёлую тьму.
Послушай, послушай, как рвано швыряет горстями
холодные капли дождя на карнизную жесть,
как дыбом газеты встают у окна с новостями...
И это начало. И ветер — не главное здесь.
По-царски подходит гроза, тяжело и степенно:
вот молнии миг, вот раскаты отставшей пальбы...
И в ямке намытой, урча, поднимается пена
под жалобный лай водосточной железной трубы.
1987
ПОД ШУМ БЕРЁЗЫ
Шумит берёза на ветру,
и вздорной мыслью сердце ранит,
что если я сейчас умру,
она шуметь не перестанет.
Не перестанет даль глядеть
невозмутимым синим взором,
не перестанет птица петь
в кустах за сломанным забором.
И сядет солнце за горой,
и вновь взойдёт, и хлынет ливень,
никак не связанный со мной -
мир этот слишком объективен!
Лучей вечернее тепло
ловлю лицом и чуть не плачу
под шум берёзы, оттого
что я так мало в мире значу.
Что люди, вроде птиц в кустах,
в плену каких-то личных песен
живут, испытывают страх,
и я им мало интересен.
Всё так. Но сердцу моему,
любить желающему, помнить
та объективность ни к чему,
ей бездны сердца не заполнить.
И сгладить чувств водоворот
не в силах мысль, что всё, мол, тленно,
что даже памятник и тот
в песок искрошит постепенно.
Да что там памятник! Весь мир,
как долгий взгляд сольётся в точку,
нырнёт в одну из чёрных дыр
и там расправит оболочку.
И в обновлённом мире том
настолько будет всё иначе,
что даже знания о нём -
и те ничто не будут значить!
1985
* * *
Меня насильно сделали счастливым
забор и неба серенький навес.
Душа моя созданием пугливым,
что б ни случилось, не ускачет в лес.
Родившись в стойле, я привык к загону.
В загонщике не вижу я врага
и притерпелся к здешнему закону:
чуть отрастут — отхватывать рога.
1987 г.
ИЗ КНИГИ «СУРОВЫЕ СТАНСЫ»
НЕИЗВЕСТНЫЕ ПОЭТЫ
Своенравны волны Леты,
Удивительный народ –
Неизвестные поэты.
Всякий верит, всякий ждёт,
И надеется на чудо…
Только чудо не для всех.
Но бывает. Из-под спуда
Вырывает их успех.
Тот повесился, а этот
Ночью тёмною забит.
Смерть на взлёте – это метод,
Коль не хочешь быть забыт.
Есть пример – и вот ты узник
самых страшных в мире уз:
смерть на взлёте – твой союзник…
но к чему такой союз?
Будто кратер древней Этны,
всюду пепел и зола.
Неизвестные поэты –
я и сам из их числа.
Но и сам себе не ясен:
жизнь ли? бред ли наяву?
нужен труд мой, иль напрасен?
Я не знаю. Я – живу.
1989 г.
ПАМЯТИ ПОЭТА АЛЕКСАНДРА РОМАНЕНКО
т р и п т и х
1. О судьбе
Когда уходит в мир иной
Поэт, с которым был ты в дружбе,
То тень от каждой запятой
В его стихах ложится глубже.
Всё, всё иной имеет вид,
И горизонт уходит дальше,
И каждый оборот звучит
Без прежней кажущейся фальши.
Что изменилось? Ничего.
Ни полслезинки, ни полслова,
И только нет теперь его,
Неисправимого, живого.
Седанских** ясеней листва*
Слетает осенью на землю,
Я слышу прежние слова,
Но жизнь умом как миг объемлю!..
Я несказанно удивлён
Среди рассеянной печали
Той музыке иных времён
И высших сфер, что прозвучали.
И – тишина, конец борьбы,
И зрители благоговейно немы…
Нет, не из слов, а из судьбы
Поэты делают поэмы.
__________
* «Седанские ясени» - первая книга стихов поэта
** Седанка – пригород Владивостока, курортная зона
2. О книге стихов А.Романенко
«ПИСЬМА С ВОСТОКА»
Пейзаж наш – провинции заговор,
Здесь мыслей иное течение.
В Приморье не вишня, а сакура,
И это имеет значение.
Абстрактно и как-то безадресно
Мы пишем не песнями – письмами,
И бьётся взволновано, радостно
Иное пространство у пристани.
Живём себе, напрочь лишённые
Московского горя-величия.
Берёзы – и те у нас жёлтые,
И знаково это отличие.
3. О ПАМЯТИ ВЕЧНОЙ
На мысе Песчаном, на той стороне
И небо, и море в закатном огне.
Он так же глядел вечерами туда,
Где неба огонь отражала вода.
По воле того, кто отсюда незрим,
И мы это море с тобой отразим,
Запутав в сетях стихотворных силков
Струящийся пламень в разрыв облаков.
Коль память потомков, как воздух, легка,
Пусть памятник будет – закат и строка.
О мысе Песчаном, о той стороне,
О памяти вечной в закатном огне.
2005
ПИСЬМА С ВОСТОКА – 2
1.
Уснул посёлок, совсем уснул…
И лишь пролёты лестничных клеток
Летят в ночи сквозь невнятный гул
Разволновавшихся голых веток.
И кажется: ангелы мне поют,
И сердце, млея, стучит в смятенье,
Как будто сердце на Высший суд
Светлые в небо влекут ступени.
А диск Луны до того большой,
Что вспоминаются дни и ночи,
Где одиноко плутал душой
Среди других людских одиночеств.
Только в начале тяжёл полёт,
В миг, когда я от земли стартую,
Но – отрываюсь, и сердце поёт
Песню счастливую и простую!
2.
Где-то на самом краю земли
Город огнями цветными залит,
Маясь, маяк стережет залив
И проходящим судам сигналит.
Всякому, кто одинок, как я
Необъяснимо, всегда и всюду
Будет понятною песнь моя,
Как заходящему в гавань судну.
Город любимый не спит со мной,
Маясь своей непонятной мукой,
Сдвинутый молча на край земной
Спящей провинцией, как супругой.
И так тревожно огонь горит,
И где волна о причал притерта,
Алые блики колеблет ритм
Мощного пульса ночного порта.
3.
За маяком темнота плотней
Но проступает полоской узкой
В тлеющих углях ночных огней
Разоружившийся остров Русский.
У батарейной скалы в прибой
Звезды вычерчивают узоры,
Будто ведут свой последний бой
Призраки острова – комендоры.
Сколько ж напрасно и сил и средств
Вложено! Брошено и забыто.
Сколько умов и людских сердец
Молча о камни его разбито!
Все, что напрасно, пройдет само,
Я не спешу никуда отныне,
Может, и это мое письмо
В мусорной будет лежать корзине.
4.
Русским пора усвоить урок.
Кто виноват, я уже не спорю.
Знаю, что делать… Владивосток –
Самый удачный наш выход к морю!
Здесь и сейчас утверждать спешу
Радость и мысль, что не виснет хмуро,
Пусть, как и все, я порой дышу
Горькою славою Порт-Артура!.
Главное то, что любовь со мной,
Не отпускает, как ветер парус,
Счастье соленою бьёт волной,
Мне - хорошо! и я улыбаюсь.
И наступившему радуюсь дню,
И все по-новому понимаю,
И никого ни в чем не виню,
И обвинения не принимаю.
пос.Восток(бывший Восток-2) – г. Владивосток,
2005-2006 гг.
* * *
Вновь туман полмира опоясал,
и земля в него погружена,
и волна в стремлении неясном
в этот миг особенно нежна.
Бьётся в твердь, дробясь в сердечной муке,
содрогаясь в страсти, льнёт и льнёт,
так, что камень обретает руки,
и в объятья с мукою берёт.
1992
* * *
Хор золотистых звёзд
Острые шлёт надежды,
Чёрта бегущего хвост
Утро уже не держит.
Тычется в тверди гром,
Ест естество моё магма –
Больно! И под пером
Ярко горит бумага.
1991
* * *
У тебя другой, а я не верю,
что под прошлым – жирная черта,
всё стою, униженный, под дверью
с онемевшей третью живота.
Так стоят зарезанные насмерть
перед тем, как рухнуть вниз лицом –
им не жить и женщин не ласкать им,
но они не ведают о том.
1994
* * *
Срезал насухо бритвой щетину со щёк,
поплескался, лицо себе вытер,
чиркнул спичкой, конверт неотправленный сжег,
впрыгнул в брюки и вынырнул в свитер.
От любви, как от водки вчерашней, тошнит,
и себе я противен, трезвея,
и раскаянье злое меня потрошит,
как охотник убитого зверя.
1992
* * *
Не стану я иным,
Не станешь ты иною –
Иди путём своим,
Не мучайся виною.
И пусть ревниво плоть
Горит любовным ядом,
Храни тебя господь
Любовью тех, кто рядом.
1995
ПРО ВРАЧА
Я себя не узнаю,
Мыслю медленно, как даун.
Поперек пути стою,
Перед мордою – шлагбаум!
Звёзды в небе грозовом
Утром медленно линяют
Я всё думаю о том,
На кого меня меняют?!
Сердце бьётся – глупый труд!
Эта страсть меня погубит,
Мимо женщины идут,
Ни одна меня не любит!
И предвидя сгоряча
Подступающую кОму,
Крикнуть хочется: «Врача!»
Врач на вызове к другому.
декабрь 2004 г.
* * *
Вечерняя звезда
Над городом встаёт
И чёрная вода
В бетонный берег бьёт.
Буксир в морском порту
Простужено басит,
Что любишь ты не ту,
И что другой с ней спит.
Молчи, молчи, не плачь!
И думать не спеши,
Любовь – есть лучший врач
Погубленной души.
Сейчас всего важней,
Что ты с надеждой ждёшь
И думаешь – о ней,
Все остальное – ложь!
То плача, то визжа
Покачиваясь, прёт
Трамвай из виража:
Она тебя не ждёт!
Молчи, молчи, и впредь
Ладонями не тронь,
Когда придёт смотреть
На жертвенный огонь.
Как тёмная волна
Бетонный парапет,
Она любить вольна
Того, в ком сердца нет.
И волен ты любить
У неба на виду,
Иль гвоздь забвенья вбить
В холодную звезду.
Декабрь 2004 г.
* * *
у моря
я лечь хочу камнем,
большим,
и бунтующим волнам
в беспамятстве ясном
веками
внимать,
оставаясь безмолвным.
хочу,
чтоб средь общего ритма
слияний и разъединений
души моей грубой
молитва
звучала,
не зная сомнений…
1986
* * *
Удивляюсь, но рифм перекрестье,
словно снайперский, точный прицел,
ловит миг, оставляя на месте
даже то, что понять не успел.
Смутный контур летящей идеи
понимаю я лучше порой,
в стихотворные глядя трофеи,
в эти чучела жизни живой.
2005
ИЗ КНИГИ «ФОТОГРАФ БАБОЧЕК»
* * *
Слагать стихи, всё побеждая духом,
и о себе блаженно позабыть…
Мой идеал – быть зрением и слухом,
а телом, по возможности,
не быть!
Случись беда, стекло наружу тресни,
я окажусь во власти миража.
Там жизнь как есть. Она не лучше песни.
Она конкретней, как удар ножа.
Как быть мне там, где нет последней строчки,
берущей в плен незрелые умы,
где запятые – сплошь, а после точки
«я» неизменно переходит в «мы»?
октябрь 2007
СЦЕНАРИЙ ЖИЗНИ
октава октав
1.
В далеком детстве я блуждал Колумбом
По огородам, парникам и клумбам
И познавал, на что способен лишь
Без логики блуждающий малыш,
Загадку роста, а потом – цветенья.
Язык имело всякое растенье,
И каждый лепетавший лепесток
Внушал любви божественный восторг.
2.
Я наблюдал в тени прибрежной рыбу,
Чье тело по малейшему изгибу
Перемещалось по теченью вверх…
Я жил отдельной жизнью ото всех.
Мне взрослых мир был меньше интересен,
Не понимал я их застольных песен,
А междометий пьяный матерок
Я слышать вообще тогда не мог.
3.
Под крышей у торчащего стропила
Гнездо из глины ласточка лепила.
К июлю неокрепшие птенцы
Летели в парники на огурцы.
Им не хватало силы для полета,
И начиналась у котов охота.
Я палкой гнал котов из огурцов
И плакал, защищая тех птенцов.
4.
Когда краснели клены у ограды,
И так игре мальчишки были рады,
Я, отрешенно листья вороша,
Уже подозревал, что есть душа,
Растущая, как ствол, листву меняя,
И твердо знал, что жизнь моя земная -
Не все, что есть, что весь я не умру
Что в эту жизнь я прежде вел игру.
5.
Я как бы помню, жизни был сценарий,
И перед тем, как быть, его сыграли.
Там было хорошо. Здесь роль свою
В спектакле жизни я не узнаю.
Лишь в раннем детстве было все по роли.
Потом меня безнравственно пороли,
И, видимо, в программе вышел сбой.
С тех пор я не в ладу с самим собой!
6.
Когда в своих поступках ты не волен,
То жизнью этой чаще недоволен.
А был ли счастлив эти я года? -
Скорее «нет…», чем, сомневаясь, «да!»
Совру ли я, не грянуть в небе грому,
Но коль о том же спросишь по-другому:
А был ли я любим? - То мой ответ,
Скорее «да…», чем, сомневаясь, «нет!»
7.
Сценарий я забыл, следы запутал,
Не расплатился по последним ссудам,
Хотел, как лучше, а потом вспылил:
Дом не построил, дерево спилил.
А сын растет, хотя и нет контакта.
Жизнь происходит, но случайно как-то,
И шаг широк, и всюду – не туда…
С чем я приду в день Страшного Суда?
8.
Чем старше становлюсь, тем чаще детство
Я вспоминаю, как священодейство:
Кусты, деревья, травы и цветы –
Я с ними, как с друзьями, был на «ты»!
На сцене быть недолго мне осталось,
Хотел бы отыграть достойно старость,
Последнюю воздавши телу честь,
Сценарий жизни снова перечесть.
Июнь 2006 г.
* * *
Нас всё меньше и меньше, и – шаг до беды,
время наши повсюду стирает следы,
как в китайском Харбине, где даже не мстят, -
камнем с русских могил тротуары мостят.
Остров Русский – ау! – бастионы пусты,
не разводят старшины бойцов на посты,
лишь, забывшись, в туман, как имперский сапог,
лижет море Японское – Владивосток!
Под «Прощанье славянки» ушёл гарнизон,
зарастает полынью у штаба газон,
и в казармах разбитых ночуют бомжи,
видя спьяну имперские сны-миражи.
январь 2007 г.
* * *
...снится мне, будто я не валяюсь в яме,
а в Японии живу в городе Тояме
(В.Казакевич, "Жизнь и приключения беглеца",
книга стихов, 2006)
Ярко-красное солнце
в закаты
долго тонет, касаясь воды,
и в прудах разноцветные карпы,
морды высунув, просят еды.
По-японски Тояма не яма,
по-японски та яма - гора.
Долго к смыслу всхожу я,
упрямо
повторяя двустишье с утра.
С беспримерной тоской очевидца
в суд за шиворот слово влеку,
а оно, упираясь, ветвится
и рифмуется через строку.
На горе у восточного храма
одуванчики стали седы,
засевается ими Тояма
до взбивающей пену воды.
Забредут через вечность славяне -
одуванчики!.. Славы цветы
встретят их, как родных, на поляне
у забытой могильной плиты.
май 2007
* * *
Одинокая чайка металась у кромки залива,
будто что-то искала и верила: можно найти!
Ты сказала: «Прощай!» - и пошла по песку торопливо,
и какое-то время с той чайкою шла по пути.
Я глядел тебе вслед. И давно уже не было следа
в тот момент, как услышал я, вздрогнув, седой океан:
я стоял средь зимы, попрощавшийся, кажется, с лета,
или даже с весны, погрузившись, как берег, в туман.
«Что со мною?» – спросил у судьбы, по возможности, трезво.
Рассмеялась! И понял я, это не скоро пройдёт…
Жизнь, как пёс приблудившийся, прыгает рядышком резво
и виляет хвостом дружелюбно, мол, вот же я, вот!
Но, не видя тебя, захлебнувшись вином и тоскою,
что есть жизнь? – говорю – не мечта ли она и не бред,
коль тетрадь со стихами на прошлой странице раскрою,
а прочесть не могу, потому что там записей нет?
15 декабря 2007
ПОЧУВСТВУЙ РАЗНИЦУ
1.
Не стоит слёзы лить и охать, писать, как юноша, стихи.
Любовь в сухом остатке – похоть, что входит в смертные грехи.
Да, да… и дьявол растолкует, зачем козлы спустились с гор,
о чём глухарь в бору токует… но это – богословский спор!
Есть масса обстоятельств места и действий образа к тому ж…
была ли девушкой невеста, без знака ль мягкого был муж?
Какие женские кавычки, лукаво ль, простодушно ль – как,
моргая, ставили реснички в оценке действия – «дурак»?
Какие «ох!» определенья от подлежащего тебе
дарили подлые сомненья в твоей блуждающей судьбе?
Что созревало до нарыва среди вполне пристойных тем
в уме того предикатива, что не сказуемое всем?
Разбор по членам предложенья, что поступают мужику,
ресниц приподнятых движенья не умещаются в строку.
Мы все учились понемногу, но если это был филфак,
почувствуй разницу, дурак: не всё что было – слава богу!
Душа – в итоге вот что важно, во что ты жизнью превращён.
И тот, кто прожил жизнь отважно, тот тоже может быть прощён!
Представьте, прыгаешь с балкона, летишь пятнадцать этажей,
срубая ветки дуба, клёна,а рот – завязочку пришей!..
6 января 2008 г.
2.
Поэт был трезв, благонамерен, и думать повода не дал,
в каких лягушек – не царевен свои молоки он метал.
Какие странные напитки, распространявшие парфюм,
в момент своей похмельной пытки он принимал от тяжких дум.
Поэта светлые глаголы, как под салютом пионер,
как пузырьки от кока-колы, слегка грассировали в «эр».
И я подумал: в самом деле, как на навозе урожай,
взрастают перлы в грешном теле, а ты – плодов его вкушай!
Дивись на промысел господний, и пусть урок необъясним,
живи спокойней и свободней, чем шестикрылый серафим!
октябрь 2007
3.
Когда теряешь перспективу, живёшь надеждой новичка,
с утра прислушиваясь к сливу вечно поющего бачка.
Звонишь подруге. Зря звонишь ты: пока не влип, повороти.
Она ходила замуж трижды, ей снова хочется пойти.
Включаешь телик - там реклама, пиар влиятельных чинуш,
для дам чувствительная драма, для прочих - редкостная чушь.
Когда б имел от жизни пульт ты, где кнопка "стоп" имелась бы,
в «не жизнь» посредством катапульты уйти без боли и борьбы,
когда бы твёрдо знать, что этот тебе не Богом мир вручён,
где жизнь твоя - познанья метод, мир был бы тут же отключён!
2007
* * *
Подо льдом - журчание ручья …
Вслушиваясь, вникну. Онемею.
Эта музыка пока ещё ничья,
Я хочу, чтоб сделалась моею!
Застолблю себе участок свой,
Может быть, и золото намою…
У кого-то ноты под рукой,
У меня – под коркой ледяною!
2007
* * *
Е.Д.
Всю ночь июльский дождь в окно
Шумел в смородине и сливах,
О том, как числишься давно
В благополучных и счастливых.
И влага размягчала мрак,
Воспоминаньями не муча,
И молний нарезал зигзаг
Фрагменты тьмы благополучья.
И лишь порой будил разряд
Седую голову в окошке,
И, утешая, плакал сад,
И дождик гладил по ладошке…
август 2006 г.
ОТЦВЕТАЮТ ЛИЛОВЫЕ ИРИСЫ
Там где поймы обширные илисты,
И орлан совершает облёт,
Отцветают лиловые ирисы
В сочной зелени наших болот.
Цапли белые, местные грации,
В придорожной стоят полосе -
Места лучшего для медитации
Не найдёте на этом шоссе.
Где-то лотосы здесь краснокнижные,
Утки с выводком мимо снуют…
И плывут облака неподвижные
Так, как будто совсем не плывут.
июнь 2006 г.
* * *
Можешь не прятаться в дым сигареты,
Вижу я, вижу с кем ты и где ты.
И не хотел бы, а вижу… но как ты
Держишь победно краплёные карты!
Точно сосчитаны козыри, масти,
В этом раскладе я весь в твоей власти,
Карты упали не так, как хотелось, -
Весь мой расчёт на твою неумелость.
Весь мой расчёт на нетвёрдую руку,
Что пожалеешь, уступишь как другу…
Пей, дорогая, со мною играя,
Может, и станешь постарше другая!
октябрь 2005 г.
ВЕШАЛКА ГЕННАДИЯ ЛЫСЕНКО
В Союз писателей повесьте
над вешалкой его портрет,
что так и так, мол, в этом месте
в Застой повесился поэт.
Пусть юных членов литактива*,
желающих повесить что,
вдруг покоробит перспектива
здесь вешать шляпы и пальто.
_________
*литактив – литературная «молодёжь», не принятая в Союз писателей
май 2008 г.
* * *
Разгулялась над окрестностью погодка.
Я гляжу, как в синем небе птица реет,
Как у старого товарища походка
Изменилась, оттого что он стареет.
Грустно мне на этом свете оголтелом,
Не осталось для меня в нём белых пятен.
Был когда-то я хорош и крепок телом,
А теперь я только словом и приятен.
Не доволен я собой, от жизни тошно,
Не влечёт она к себе забытой тайной.
Не гуляется мне в парке, оттого что
Был когда-то он кладбищенской окрайной.
Ощущенья – как у пня в цветущем лете.
Видно, скоро я отсель уже отчалю,
Потому как понимаю, что на свете
Жить нельзя с такой надсадой и печалью.
М О Й О Г О Р О Д
Гляжу в окно, как цветут ромашки,
Чей цвет обильней, чем цвет картошки,
Как перепархивают со свистом пташки
Под хищным взглядом домашней кошки.
Намёк живущим: живи с оглядкой,
Свисти поменьше, летай повыше,
И дорожи своей жизнью краткой,
Хоть яркой птицы, хоть серой мыши!
А я, как раб, на горле с колодкой:
Куда ж уйдёшь ты с такой обузой,
Когда, как тряпка, пропитан водкой,
Не выжатый насухо доброй Музой?
Внизу посёлок, как на ладони:
Там ствол и корни большого древа,
А я живу в его хвойной кроне,
Как сердце местности, где-то слева.
И мой огород, как шедевр искусства,
Не для прокорма, хоть много стоит:
В нём зеленеет моя капуста,
Что тень Горация беспокоит.
21.06.08 г.
ФОТОГРАФ БАБОЧЕК
Памяти детского писателя Владимира Тройнина
Фотограф бабочек - классический поэт:
Сравнений крылья, всполохи метафор –
Все как в стихах! И выбранный момент
Навек на снимок переносит автор.
Не он творец, он – ассистент Творца
И только честно следует природе.
Не ищет в муках своего лица,
Не говорит о творческой свободе.
Он как ребенок в бабочек влюблен,
Его восторг не догнала усталость –
Сто тысяч снимков!.. О, таких, как он,
В писательском союзе не осталось.
Там все вожди. Там ор стоит и крик,
И нетерпимость белой ниткой шита.
Кто виноват, что делать – он не вник,
По-детски улыбаясь беззащитно.
Столетняя гражданская война
В его душе не истребила веру,
Он знал, что людям красота – нужна!..
Нам остается следовать примеру.
____________
Владимир Тройнин(1937-2006) – писатель и педагог. Основал праздник «День тигра», охотно празднуемый в приморских школах. В последние годы занимался фотографированием приморских бабочек, не все из которых по сию пору описаны биологами. Он дарил не стихи, а фото какой-нибудь редкой бабочки-красавицы с дарственной надписью. И сам был, как мотылёк-эндемик, редкой ненадуманной метафорой...
В Е Н Ц Ы
книга четверостиший
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Нет более гибкой и совершенной формы в русском стихосложении, чем четверостишие. Рифмы заостряют и направляют полёт мысли, как оперение направляет полёт стрелы. Подобно луку, четверостишие более азиатское, чем европейское, оружие, требующее терпения и внутренней сосредоточенности. Писать четверостишиями непросто: здесь необходимы твёрдость руки, наработанный годами навык.
Нерифмованные японские три и пятистишия, мне кажется, не прижились на отечественной почве и смотрятся как экзотика, как бубен во время христианской молитвы.
А четверостишие даёт безграничные возможности для подлинного творчества, так как вполне соответствует нелогичному с точки зрения иностранца синтаксису русского языка. Инверсии, невозможные для японца, используя обилие рифм, формализуют любую мысль. Всё это – источник свежести, двусмысленности и лукавства.
Проигрывая более крупным стихотворным формам в музыке, точнее передающей нюансы настроения, четверостишие выигрывает лаконизмом и точностью в тех жанрах, где музыка – не главное, например, в философской лирике. Там, где стихотворение есть резюме, вывод из прожитого.
Венцом называют выложенный по периметру дома ряд брёвен или брусьев. Таким образом, четверостишие есть венец традиционного русского поэтического дома.
* * *
Коль вы поэт, то в роковой игре,
хоть парой строк запомниться сумейте,
ведь большинство оставит лишь тире
меж датою рождения и смерти.
* * *
Чей разум не знает запретов,
а жизни подарок не мил,
тот в общество мёртвых поэтов,
считайте, до срока вступил.
* * *
Страна, в которой все несчастны,
лишь чиркни спичкой – вспыхнет вновь,
стихи по-прежнему опасны,
когда они – не про любовь.
* * *
Россия… о чём разговоры?
без пафоса если – поймёшь,
что все основатели – воры,
герои – разбойники сплошь!
* * *
История – не мазохистка,
но возбуждает в этой роли,
всех самозванцев знала близко
и все вожди её пороли.
* * *
Поэт - трибун, но без мандата,
и краток у поэта слог.
он мыслит шире депутата,
но не весомей, чем пророк.
* * *
Мои стихи, как некий силос,
хоть и съедобный, но вонючий:
пока ничто не пригодилось,
но я храню на всякий случай!
* * *
Пусть общества я не достойный член,
и будущего светлого не стою,
я не люблю эпоху перемен
и полон ностальгии по застою
* * *
Призыв к гражданственности хмуро
воспринимаю:
я – иной,
я помню, как литература
гражданской кончилась войной.
* * *
Когда от выстрелов толпой
бегут по внутреннему зову,
поэта слово - звук пустой,
хоть сто нолей пишите к слову!
* * *
Мы чувством долга зря себя терзаем,
когда-нибудь на старости поймём,
что наша жизнь есть беспроцентный заем,
который, умирая, отдаём.
* * *
По хмурой озабоченности лиц,
как щуримся, примериваясь к чаю,
в любой из самых дальних заграниц
сограждан я невольно отличаю.
* * *
У настоящего поэта хватка волчья,
он знает про себя, что он поэт,
и комплименты принимает молча,
и не виляет жопою в ответ.
* * *
Толи жизни пакет одноразов,
толи нравится дамам брутальность...
Пристаю. Не имею отказов.
Это странно, но это - реальность.
* * *
От любви, как от водки вчерашней, тошнит,
и себе я противен, трезвея,
и раскаянье злое меня потрошит,
как охотник убитого зверя.
* * *
В мире женщин и мужчин
все устроено жестоко:
там Поэт всегда один,
Муза – тоже одинока.
* * *
Есть женщины с душой паучьей
дурманящей, коньячной выдержки,
в сетях попавшихся, помучив,
они откусывают крылышки.
* * *
Прости, богиня, квазимоду,
что он не любит – это враки,
отбей ладонь свою о морду,
но дай быть рядом, как собаке!
* * *
Гляжу я с ужасом на фото
и понимаю, мне – «кранты»!
всё! как сказал когда-то кто-то,
передо мной явилась Ты!
* * *
Мальчишеская детская пытливость
по логике земных метаморфоз
лет в сорок переходит в похотливость,
а в семьдесят – в запущенный склероз.
* * *
Я о тебе все время думаю,
спать не могу и просто жить:
каким поступком, текстом, суммою
тебя к себе расположить?
.* * *
Не решаюсь звонить…
от смущения
мну в руках телефон фирмы «Nokia»:
может, так же ты хочешь общения,
как и я, без любви,
одинокая?
* * *
О, я постиг твое коварство!
ты по примеру докторов
даешь надежду и лекарство,
но так, чтоб не был я здоров!
* * *
Жестокая женщина Муза
не хочет, что счастлив я был,
а хочет, чтоб я, как Герасим,
муму свое сам утопил.
* * *
И протекал роман наш вяло,
и не был я твоей судьбой,
и мне ты чаще изменяла,
чем я жене своей с тобой…
* * *
Как несвежий чай горчает,
так и женская любовь,
остывая, огорчает
и сворачивает кровь.
* * *
Изнывать от ревности?
ждать, входя в мандраж?..
нет такой потребности,
даже, если
дашь!
* * *
Ушла – и скатертью дорога,
вся наша жизнь – лишь цепь утрат.
я принимаю волю бога
с тупой покорностью солдат.
***
И в восемь ламп погаснет люстра,
и тем согреется душа,
что ты согреешься от хруста
зеленых денег США.
* * *
Я вижу, что у вас диета...
Пардон, мадам, прошу прощенья,
коль я, как жирная котлета,
в вас вызываю возмущенье!
* * *
Поэты ищут этой муки:
в том и поэтова беда,
что чаще нравятся им суки,
поэты сукам – никогда!
* * *
Поэт живет в хрустальном куполе
своей мечты,
во всеоружье:
всё недостойное и глупое,
хотя и рядом, но - снаружи.
* * *
Реальность грубая и сны –
меж ними невозможно тождество,
непоправимо не равны
мой бизнес и мое художество!
* * *
Мне не бывает скучно вечерами,
я дружбою ничьей не дорожу, -
прильнув лицом к стеклу в оконной раме,
я для стихов сюжеты нахожу.
* * *
Я разлюбил реальность, как конфеты,
которые любил, когда был мал.
В воображенье, как и все поэты,
подолгу я задерживаться стал...
* * *
В темных окнах вечернего города
кто-то включит и выключит свет -
так и счастье мелькнувшее
коротко:
вроде было, и вот уже – нет…
* * *
О, не думайте, я не из тех,
кто допустит разор и потраву,
кто за малый, но быстрый успех
уступает посмертную славу!
* * *
Пусть не коснётся эта хрень тебя,
не вступишь ты в слепые и безногие,
и будешь жить, поэзию любя,
а не себя в поэзии, как многие.
* * *
Конец идейного искусства:
постмодернизм его извёл
последним камнем «дупль- пусто»
под вопль радости: «Козёл!».
* * *
У окна стою, глазею,
как последний прозябаю.
что мне жизнь, ротозею?
простою и прозеваю.
* * *
Я трачу дни свои бездарно,
я проклинаю эти дни,
и, как японцы, благодарно
уходят, кланяясь, они.
* * *
В тоске по пиву и футболу,
припал в субботу я к глаголу –
не удаётся мне глагол,
как футболистам нашим гол.
* * *
Бегу, кипя от творческих идей…
Жаль, но из надиктованного свыше
в оперативной памяти моей
хранится лишь одно четверостишье!
* * *
И в самом деле, как-то странно,
имея в перспективе смерть,
не выпить водки полстакана
и в перспективу не смотреть!
* * *
Ночь, улица, фонарь… а дальше смутно
я помню, что лежу, и почему-то
так долго повторяется, как мантра,
удар ботинком фирмы «Саламандра».
* * *
Гляжу с недоуменьем в зеркало:
и, вроде, я, и что-то есть от зэка…
о, как постмодернизмом исковеркало
лицо писателя и человека!
* * *
Жизнь, как в футболе страсти по мячу:
то славы ждут, то денег - возбуждённо!
А я совсем не этого хочу:
жить - весело и умирать - непринуждённо.
* * *
Мы стали толстые и сивые,
но, мужики, поверьте:
внутри себя мы все – красивые,
до самой смерти!
* * *
Каждый может обидеть поэта…
обижая, имейте в виду,
дополнительно в топку за это
вам полено подбросят в аду!
* * *
Был на слуху десятки долгих лет,
уже почти стоял на пьедестале,
но был лишь тем, кто больше, чем поэт,
и только умер - помнить перестали.
КОСТОЧКА ВИШНЁВАЯ
О книге стихов В.Протасова
Раскусив, разжёвываю
косточку вишнёвую –
горькая, невкусная…
жизнь по сути грустная!
* * *
Душа - как нож за голенищем
(А. Бочинин)
Из всех возможных своеволий
его – есть гения удел,
поэт Бочинин Анатолий*
достоин тома ЖЗЛ!
______
* поэт-босяк, скиталец, идейный бомж-патриот,
героически погибший под забором во Владивостоке
* * *
Заклеймены поэты: Бродский
как тунеядец - навсегда! -
и Фаликов - по-идиотски! -
медалью "Ветеран труда".
* * *
Пишу не для того, чтобы читали, -
цитировали! хлестко, веско,
по ватерлинию грузили на причале,
как пароходы «ФЕСКО»!*
_____________
*FESCO - Fareasten Shipping Company,
Дальневосточное морское пароходство
* * *
И страсти театрально мелки,
и щиплет потом стёртый зад,
и мысли,
словно водомерки,
лишь по поверхности скользят.
* * *
Все едино, что в Европе, что в Азии:
от дарованных нам небом свобод
жизнь поэта – плод чистейшей фантазии,
как придумает он – так и живет.
* * *
Как альпинист, стихов вбивая скобы,
карабкаюсь,
но сверху все видней,
что в мире больше христианской скорби,
чем эгоизма радости моей...
* * *
В гнусной повседневности
хвост держу трубой:
комплекс полноценности –
главный комплекс мой!
* * *
Измученный утратами,
сам отсекаю лишнее
пишу, как бог,
цитатами
в одно четверостишие.
* * *
В полтинник понял окончательно,
лишь затрещала жизнь по шву,
что жить на свете – замечательно,
и с удовольствием живу!
* * *
Утрачены последние иллюзии,
надежды всё отчаянней и глуше,
и смерть в меня по методу диффузии
вникает всё настойчивей и глубже.
* * *
И лаконичен стал, и прост,
почти, как в телеграмме,
и точки ставлю вместо звезд
в смущенье над стихами.
* * *
Люблю я жизнь, но - без экстаза,
мне чужд степной максимализм,
я даже воду пить без газа
свой приучаю организм.
* * *
Пойду на футбол, поору,
за "Луч", как дебил, поболею,
быть может, и вправду, хандру
с победой "Луча" одолею.
* * *
У стойки пить, шуршать наличностью,
конфеткой выпивку заесть...
Неисторической быть личностью –
ведь, в этом тоже что-то есть!
* * *
К чему сомнения, слова
И философские финты?
Жизнь объективно такова,
Какой её считаешь ты!
* * *
Собаки гавкают в округе,
попеременно и не в лад –
три кобеля одной подруге
о смысле жизни говорят.
* * *
Случайно, как оговоришься,
не специально, не всерьез
слагаю я четверостишья…
да и слагаю ли? – вопрос!
* * *
Самодостаточен, как Будда:
в стихах автографы даря,
пишу уверенно,
как будто
и в самом деле, Будда я!
* * *
Поэт – он плод противоречий,
где логика – мещанство, свинство;
воспринимать поэта легче
как философское единство.
* * *
В центре седого Китая,
там где река Хуанхэ,
горд был, на стойке читая,
русское слово на Хэ.
* * *
Зачем мне руки, ноги и желудок,
спина и ниже – тоже на шиша,
когда во мне в любое время суток
прекрасно только то, что есть душа?
* * *
Я водку пью, надгробия читая,
и понимаю, жизнь – она крутая:
и – богу сын, и всякой падле кореш,
а смерть… не переспоришь!
* * *
Когда бы все мы стали вдруг мыслители,
не стал бы мир наш миром благоденствия, -
ведь мудрецы по большей части - зрители,
а не актёры, нужные для действия.
________________________________