…он подумал:
сколько жить на свете -
год иль пять,
а, может - только день…?
вдруг в истоме утра в тесной клети
сердцу трепыхаться станет лень,
и оно застынет робко, тихо,
чтоб его толчком не разбудить…
...ходики все также будут тикать,
и динамик будет говорить
за стеной торжественно и важно,
что должны с утра все люди знать…
а в его лице,
почти бумажном,
будут мир, покой и благодать…
Смерть к нему свой капюшон наклонит:
– ну, чего боялся, дурачок?
сладок сон…
никто руки не тронет,
не мозолит тягостно зрачок…
да и я –
не дряхлая старуха,
мы с тобой ровесники теперь…
тела нет –
есть только бодрость духа;
не бывает в жизни без потерь!
знай, что здесь,
в моих владеньях вечных,
только встречи –
дни и ночи встреч…
с теми,
кто остался в бесконечных
горизонтах прошлое стеречь;
ты увидишь радостные лица
(дух овеществляет точно плоть)
тех,
кому уже не возвратиться
и моих пространств не побороть...
ты узнаешь всех, кого оплакал,
бывших частью бренности твоей;
поспеши признаться им, однако,
что забыл…
обманывать не смей!
здесь не лгут!
вся ложь –
она от страха,
ты его оставил в жизни той…
Голод, Боль, Тревога – горстка праха,
втиснутая в землю под плитой…
здесь покой
и ожиданье близких,
невесомых, долгих снов вуаль…
дверь не скрипнет…
ночью мышь не пискнет…
он промолвит тихо Смерти:
«жаль…
жаль мне расставаться… без привычки.
ты права…
и голос твой высок…
сигареты взять бы мне и спички…
можно возвратиться на часок?»
– ах, нельзя…
да-да, не то желаю…
не поспоришь с Вечной Тишиной...
подойдя к неведомому краю,
не свернуть, когда все решено.