Стефан Малларме
(1842-1898)
Среди унылых стен, где фимиам зловонный
В портьеры белые и в простыни проник,
Перед распятием, больницей истомленный,
Подняться во весь рост пытается старик.
Прогнивший, чуя смерть, он дотянулся к стеклам,
Чтоб солнце увидать на камнях мостовой,
Своим щетинистым лицом прижавшись блеклым
К стеклу, которого коснулся луч живой.
Пьянящую лазурь впивая ненасытно,
Уста, вкушавшие девичьих губ гранат,
Теперь лобзаньями с печалью беззащитной
Прямоугольники прозрачные грязнят.
Соборованья страх, стенанья, склянки, вата
И грязная постель забыты, словно бред,
Когда по скатам крыш струится кровь заката
И наполняет высь, как чашу, тихий свет.
А там, как лебеди, прекрасны, белокрылы,
Ласкаемы волной на пурпурной реке,
Галеры стройные, полны спокойной силы,
В воспоминаньях спят, качаясь вдалеке.
Так я, обманутый и полный отвращенья,
Похожий на того, кто ядами дыша,
Находит в мусоре объедки иль коренья,
Чтоб их отдать жене, кормящей малыша,
Измучен буднями, как пойманная птица,
С отчаяньем вцепясь в оконный переплет,
С тоской гляжу в окно, где Вечность золотится,
Где Бесконечности заря в росе встает.
Но мерзко мне! И тут лишь низменные силы
Царят. От них нигде не скроешься, увы!
Нет мне спасения от Глупости постылой!
Рукой глаза закрыв, не вижу синевы.
Смогу ль забрать кристалл, скотами оскверненный,
И с грузом горестей переступить карниз,
Бесперой птицею взметнуться к небосклону,
Рискуя, ослабев, стремиться вечно вниз?!