А, помнишь, я ждала тебя, как ждут девчонки мальчиков из армии?
Писала письма и стихи, ты перевязывал их ленточкой, да в тумбочке
Хранил еще лет двадцать, до момента как залили тумбочку пожарные
И называл меня дурацким словом, ненавижу до сих пор, своею "умничкой"
Ты помнишь.. да, конечно, помнишь, ты вчера еще мне снился пред пожарищем
В костюме форменном, фуражке, как обычно набекрень, да ниткой сшитое пальто
И говорил со мною о работе, о войне, о тумбочке и обо всех своих товарищах
А я не слушала… мне, как обычно, показалось, что ты говоришь совсем не то…
И, отвлекаясь от течения беседы, я смотрела в небеса почти бездонные
Напоминавшие мне о твоих глазах в отсутствие тебя, и почему то понимала
Что мы с тобой живем как две собаки, чем-то очень сильно обделенные
И ничего не можем сделать, как те двое из какого-то кино про два вокзала
Но ты, - что, впрочем, не смешно, - в который раз заметил, что тебя почти не слушаю
И обозвал меня нахальной собеседницей, которой абсолютно все равно
Немного погодя, не обернувшись, почему-то ты ушел, и сон разрушился
А я все также продолжала уповать на то, что ты вернешься. В том пальто.
Наивная.. так можно век прожить, и не понять ни черта в этой сути марта
Пока в твоей ладони есть рука кого-то – ни на миг нельзя прощаться, не прощаясь
И в каждую секунду, уходя, не отводи глаза от человека, может быть для завтра
Сегодняшнее "До свиданья" обернется пониманьем, что вы больше не встречаетесь…
И нет вины ничьей – возможно, эта тумбочка оплавится обычным для большого города пожарищем
И в ней расплавятся твои стихи и письма, и надежды, и желание услышать, что ты снова не права
Но наступает "завтра", и в твой дом приходят те, о ком не слушала во сне – его товарищи
И начинают сожалеть, что больше никогда… что был пожар… он умер.. ты жива.