Я сама выбрала себе распределение. Три года мне предстоит жить и работать на Северном Кавказе в поселке Новогрозненском. Еду туда без страха. Я жажду новых впечатлений.
16 августа я с чемоданом появляюсь на школьном дворе. В помещение школы зайти не могу – там красят полы.
Мне оказывают особую честь (из самого Ленинграда приехала!) и на машине везут в общежитие. На следующий день приехали соседки по комнате — две учительницы Валя и Галя, похожие на школьниц. Они закончили педучилище где-то неподалеку и уже год работают в начальных классах восьмилетней школы. Девочки сказали, что чеченские дети очень вредные, но в средней школе, где я буду преподавать физику, учителям работается легче, потому что "дурных" туда не берут. Слушая сбивчивую речь своих коллег, я думала: "Чему эти девочки могут научить детей?".
Я предложила Вале и Гале пообедать:
- У меня есть настоящая сухая московская колбаса!
Девочки обрадовались: «А у нас тоже есть ...московская! Выпьем за знакомство», – и они вытащили из тумбочки полбутылки водки.
- Я водку не пью.
- А что ты пьешь?
- Вино, ликёр.
«Ленинградка», – неодобрительно заключили девочки.
Почему-то я подумала, что после выпитого девочки захотят покурить. У меня в сумке лежала пачка сигарет Ту-104. Хорошо, что я не успела вытащить пачку. Они заговорили о своей подружке.
«Она такая б...», – сказала о ней одна из девочек, – «она курит!»
Я не посмела сказать, что тоже курю.
На следующий день я попросила завуча переселить меня из общежития в чеченский дом поближе к школе.
Через день переселение состоялось. За мной в общежитие пришли двое ребят лет 20-ти. Оба чернявые, красивые. Один из них – сын хозяина дома, где я буду жить. Парень молча взял мой чемодан и понёс. Он не назвал своего имени, мы шли молча. Дорога показалась мне очень длинной. Парни шли в стороне от меня и переговаривались. Я не понимала их язык, и мне было тоскливо.
И вот, наконец, Садовая 48. Меня приветливо встречает хозяйка – немолодая худая женщина по имени Курбанка. Потом я узнала, что Курбанке 39 лет, а парень, который нёс мой чемодан – ее сын Арби. Ему 18, и этой осенью его заберут в армию.
В семье Данкаевых семеро детей. Старшая дочь Роза – моя ровесница, замужем, живет в соседнем поселке. Она уже мама.
У Данкаевых одноэтажный дом, огороженный невысоким забором. Туалет во дворе. Есть колонка, но воду для питья носят ведрами из колодца. Топят дровами.
Во дворе – еще один дом, поменьше. В нем всего две комнаты. Этот дом недавно построен для Арби. Он – старший сын; вернувшись из армии, Арби женится и приведет сюда жену.
А пока он живет в одной из комнат, а я – в другой.
Если я живу в доме чеченцев, они – моя семья. Арби – мой названный чеченский брат. Как хорошо иметь брата! Одна я даже не могу пойти в кино. Арби никогда не смел зайти в мою комнату. Это я заходила к нему; мы сидели на его кровати друг против друга, обхватив руками колени, и разговаривали, разговаривали…
Мы даже курили вместе. Ни мать, ни отец не должны были видеть его с сигаретой. Однажды мы не заметили, как Курбанка вошла в наш дом. Арби курил. Увидев мать, он тут же смял зажженную сигарету в руке. Курбанка не подала виду, хотя вся его небольшая комната была заполнена дымом.
Все знали, что Арби курит, но делали вид, что не знают. У Арби своих денег не было, Курбанка давала деньги его 15-летней сестре Аминат на покупку сигарет для Арби.
Таких условностей было много. Арби рассказывал мне о чеченских запретах и о том, как их обычно обходят.
Все было хорошо, пока Арби не забрали в армию. Я лишилась своего защитника, и начались неприятности... В конце концов мне пришлось бежать из Чечни...
После войны мне ничего не было известно о судьбе Данкаевых. Письма не доходили. В ноябре 2008 года я обратилась на форум народов Кавказа с просьбой помочь мне отыскать эту семью; оставила свой адрес и телефоны.
Перед Новым Годом мой названный брат позвонил мне! Он работает на стройке вахтовым методом в Тюмени. В Ойсхаре (бывший пос. Новогрозненский) Арби бывает раз в полгода. У него уже дети и внуки. В разговоре по мобильному он как-то пригласил меня в гости в Ойсхар, а я пошутила: «Нет, не приеду, боюсь, меня там зарежут». Он обиделся. Больше не звонит.
На фото Арби в фуражке; таким он был, когда я приехала в Чечню. Рядом его друг Муса Висалиев.