Она была ровесница столетья…
В деревне русской, в страшной нищете…
Да нет! Не в страшной – ведь тогда была
Корова Зорька, только «тугосися».
И стала бабушка стара, слаба ее доить.
Когда ее везли на комбинат,
Бежала бабушка, наверно, две версты,
Пока в траву с размаху не упала…
Вот так она бежала, молодая,
За первою своей коровой Милкой,
Хватая дедушку за полы, громко воя.
Все говорили – помутился разум.
Мой дед умнее был и всю скотину,
Без возражений, сам отвел в колхоз…
Потом она рожала – четверых,
И каждый день - вставала в пять утра,
И молча живность в стадо выгоняла,
За "палочки" работала в колхозе...
Но ничего не нужно было ей.
Ничем себя украсить не хотела.
Ходила босиком – вплоть до морозов,
Всегда в одной и той же черной юбке,
Всегда в заботах: дед мой крепко пил.
Но помню, что мерцала тихим светом
Лампадка перед темною иконой,
И каждый день она молилась утром,
Беззвучно, чтоб ее никто не слышал,
И с детства знала я, что в небе - Бог…
Бог был в лугах, в любом простом цветке –
В кислице и в подснежниках веселых.
И лес, и земляничные поляны
Шептали о присутствии Его…
Отец и мать, спасаясь от деревни,
Бежали в город, жили там на частной
Квартире. И когда мы приезжали,
То я, ребенок, крепко-крепко в пальцах
Всю ночь сжимала краешек рубашки,
В которой рядом бабушка спала.
И стоило ей чуть пошевелиться,
Как я, вскочив, кричала: Что?! Мы едем?
Нет, бабушка, не оставляй меня!..
Я верую в Тебя, Господь!
Но почему же - Ты не дал ей
Мгновенной легкой смерти?
Безропотно она несла свой крест.
Всю свою жизнь - безропотно, безмолвно...
Как и последние пять лет - болезнь Альцгеймера.
Прости меня, прости...