она могла бы дарить мне улыбки... расписываться в своем незнании и аккуратно, как ежемесячную плату, вносить скупые, но нужные сейчас комплименты. она могла бы ловить солнышка и впускать их в зеленые баночки, оставляя на зиму, чтоб в фиолетовые настроения выпускать контрастно-красное. она могла бы...
я могла бы капризничать сладко, вареньем-словами смазывая наши умозаключения, нешаткие, но хрупкие, как мои плечи. могла бы лить ликер на ключицы и слизывать гранулы тонкогубых, мягкогубых приветствий. я могла бы...
он посмотрел.
они посмотрели.
рукируки... много рук.
поезд промчался - линия осталась, линия осталась... она никуда не девается, она никогда не исчезает, в отличии от поезда - так легко проглатываемого, забываемого... только ритм... там... дам... там... дам... качает... промчался поезд, промчался, промчался...
она бы принесла чай, обязательно ромашковый, а я ненавижу ромашку, я терпеть не могу ромашку с детства, с ранних простуд и маминых уверений, и не люблю ее, не люблю, и ее не люблю... а пью чай, пью... пью... я бы, конечно, напоила бы ее приторно-крепким, обняла бы колени и кусала пальцы, падая, падая, падая. а потом нервно курила. и утром просто сказала бы ПРИВЕТ, кутаясь в зябко-тонкие плечи. свои. свои.
она тоже сказала бы привет. но вы уже давно на конечной станции. и поезд пролетает мимо, стуча свое извечное там... дам... там... дам... там... дам...
он посмотрел.
она посмотрела.
они посмотрели.
руки.
перчатки.
холодно.
торопливо.
по перрону.
в противопоЛОЖНЫЕ.