Вьюга крыльями хлещет у окон,
Панихиду поют провода,
Побелел и развился мой локон
И поник у виска навсегда.
Жизнь, как кляча, рысцой протрусила,
Спотыкаясь на каждом шагу,
Но швыряла она и крутила,
Словно тройка на полном скаку.
Я не жалуюсь: все доставалось,
Даже тем, кто петлял стороной.
Потому ничего не осталось,
Ничего за моею спиной.
Только груды ненужного хлама,
Да предсмертная песнь лебедей,
Да руины поруганных храмов,
Да разбитые души людей.
Тех, кого нарекали богами,
С пьедесталов швыряли в тот хлам
И топтали их зло сапогами,
И по бронзовым били глазам.
И в грязи, и на звёздой вершине
Урывали мы каждый своё,
Все мы винтики адской машины
И придумали сами её.
Да, прожили мы грязно и грешно.
Не с того ль у последней черты
Партбилеты меняем посмешно
На иконы, псалмы и кресты.
Мы тайком научились креститься,
Шепчем мысленно: «Боже, спаси!»
Только прошлое нам не простится,
Не простится – проси не проси.
Надо встать, как в минуту молчанья,
Без обид, без упрёков, без слов,
Всенародное лишь покаянье
Нас избавит от новых грехов.
Ведь и все мы повязаны сроком.
Этот срок – наша боль и беда.
Неспроста хлещет вьюга у окон,
Панихиду поют провода.