Густая темнота окутывала пространство. Он шел, покачиваясь, то ли от усталости, то ли от того, что сон пеленал сознание, баюкая разум. Но страх… дикий, животный страх все подгонял его вперед. Этот ужас пробирался тягучей патокой под диафрагму, сворачивался в ее уютной глубине клубочком и дрожал, вздрагивая от каждого осторожного шага, нечеткого вскрика, раздающегося в вышине, где-то там над головой. Он пытался задрать голову и рассмотреть источник звуков, но все было тщетно. А звуков меж тем было много, причем разномастных. Что-то постоянно вскрикивало, чавкало, рокотало, то отдаляясь, то приближаясь.
Темно. И страшно. И одиноко. Словно мир вокруг тебя замер и покрылся ледяным настом, и ты один в своем холодном, стынущем коконе. Совсем один. Все про тебя забыли, и никому нет дела до твоего горького одиночества. Но нужно идти. Потому что там, впереди, серый сумрак растворялся. И сквозь призрачную пелену неизвестности пробивались робкой паутиной лучи света.
В этом зыбком тумане вырисовывались контуры диковинных стволов. Они расступались по обе стороны от тропы, двигались, перемещались в пространстве, скрипя и покряхтывая. Некоторые из них толстые и прямые, другие изогнутые и изящные… Фу! А эти покрыты густыми, безобразными, спутавшимися волосами. Он укололся и в испуге отшатнулся к краю. И… О! Ужас! Под ногой что-то хрустнуло. Он оступился и наклонился вниз, чтобы лучше рассмотреть находку. На полу прямо перед ним лежали обглоданные кости. Леденящий страх сковал все его органы, прокатившись липкой волной вдоль позвоночника. Ему стало дурно, голова закружилась, и он обмочился. Переведя дыхание, на негнущихся ногах он двинулся дальше, шаг за шагом преодолевая таинственную и пугающую чащу леса, осторожно пробираясь вдоль живой, шевелящейся изгороди чудовищ. И вот когда, казалось бы, опасность была позади, когда свет становился все ярче и ближе, когда спасение приобрело очертания реальности…
Над самым его ухом раздался выстрел. Он припал к полу и пополз, медленно, на ощупь. Один из стволов попытался размозжить его простертую ладонь, но он вовремя увернулся. Матовый свет был уже совсем близко. Всего несколько шагов и он спасен. И тут уродливое существо с пятью короткими, толстыми конечностями, спустилось по гибкому стволу и судорожно облапило его. Раздался протяжный, заполошный визг. И он, оглушенный этим пронзительным воем, перешагнул границу тьмы и света…
Важно покачивая памперсом, Антошка выполз из-под стола, обернулся на этих разгоряченных алкоголем людей, в разнобой кричащих гортанное: «Горько!», зажмурился и заревел. Его тут же подхватили теплые, мягкие руки матери. От нее пахло молоком, «Красной Москвой» и еще чем-то неуловимо кислым, но таким родным. Он затих, впился жадными губами в налившийся сосок и довольно заурчал.