В степи
Вдалеке там волки, что-ли?
Или перекатиполе
Зимовать спешит в овраг?
Или, может, на рысях –
Скифы?… Вон он, их дозор,
Мчится прочь во весь опор.
За кордоны, за пределы.
В золотом колчане стрелы,
Сыромятное рваньё,
За спиной торчит копьё.
И за скифом бородатым
Надо бы и мне куда-то.
Тайной лес и дол залит,
И томится ветер словом,
И в древке шипит кленовом,
И на острие свистит.
Музе
ХвалаТворцу. В дни созиданья
Определить он не успел
Тебе границы обаянья,
Порыву моему – предел.
В степях далёкой стороны,
В плену своих богов, как чуду,
Как скиф безмолвию луны,
Тебе я поклоняться буду.
Последние стихи
К развязке с грозным Хроносом игра.
Итог, не нами предопределённый,
Без ропота на общие законы
Принять и мне печальная пора.
Жаль, но меня удача не нашла.
Клинок мой ржавый не покинул ножны.
Изжит по пустякам мой срок ничтожный.
Прости-прощай и не попомни зла.
И нынче «Здравствуй, море!» мой черёд
Воскликнуть на ликующей арене.
Мне б только глянуть, кто ж там в новой смене
Дорогами разбитыми бредёт.
Что ж, поделом, я в стороне чужой,
Костер не вздуть, искромсано огниво.
Дождусь не греясь. Вот уж сиротливо
Порою поздней под глухой стеной.
Ни бунт, ни зов. Пригрезилось, отхлынет.
Нe заманить усталого меня
Послушать степь у вольного огня,
В ночи понтийской, на сырой овчине.
Другу-помору, в Санкт-Петербург
Всё реже заветные встречи,
Ни взгляда не жду, ни кивка,
И шепчется с кем-то далече
Кудрявая Сороть-река.
И проку в тех северных реках, –
Над Понтом ютится мой дом,
И окрики рыжего грека
Мне слышатся в шуме морском.
К Столпу из под крашеной Арки
Помериться я не прорвусь.
Судьба исчерпала подарки,
Я стар, не подняться мне в Русь.
И будут окончены в Датской
Мои невеселые дни.
Смотри ж, мой товарищ бурсацкий,
Заочно меня помяни.
Взгрустни там да выпей, – всё в меру.
А я тут,– даст Бог, не в дому, –
Безропотно встречу Саму
На речке какой-нибудь серой.
А славно бы в сторону нашу,
Да в избу, чтоб без суеты,
Углы – чтобы рублены в чашу,
Венцы из каленой пихты.
Но, прежние, где они встречи.
Ни взгляда не жду, ни кивка,
И шепчется с кем-то далече
Кудрявая Сороть-река.
Ты не придешь ли
ночь скоротать в беседе
/Бо Цзюй – и, перевод Эйдлина /
В доме моём, пустотою томимом,
Больше не слышу ни песен твоих,
Ни умилений стихами моими:
Голос твой с осени скифской затих
В доме моем, пустотою томимом.
Мучают степь ледяные норд-осты,
Меры унынию нет моему.
Впору туда, где покойно и просто.
С шумом кромешным уносят во тьму
Страхи мои ледяные норд-осты.
Не омрачим расставание плачем,
Дальняя даль – молодые пути.
Кружка дымится на пепле горячем,
Не премини ж ненароком зайти,
И мы на радостях славно поплачем.
Сонет
Богами вдохновенными отлитым
Высокое чело венцом златым
От бед и бурь неистовых укрыто, –
Кромешным, ни числа, ни сроков им.
Но слышется любителей фальцет,
Дыру в груди зондируют упорно.
Но их кумиров, ставших на песце,
Превыше он главою непокорной.
Грустит неразговорчивый поэт, –
И флаги есть, а новизны всё нет…
И нет ответа юношам сердитым.
Над морем синим высится колосс,
Нерукотворный, в Киммерию врос
Несокрушимым скальным монолитом.
Зоилу
Зря, говорун амфиполийский,
Морочишь голову ты мне,
Когда от шума в стороне,
В моей пещере аркадийской,
Я час, я миг заветный свой
Забавам Феба посвящаю
И наше слово изощряю
Ума забытою игрой.
Не ты, даст Бог, положишь цену
Медлительным моим трудам, –
Я не торгуясь их продам
Идущим нам с тобой на смену.
Вот только жаль – не наяву,
До торга я не доживу.
Заклинание злобы
Ты, исчадие обиды,
Ты, проклятье наших дней,
Ты, в обносках Немезиды, –
Не коснись руки моей.
Платан
Столетним отроком стоит
Платан в Пале-Рояле,
Он Опере и до плеча
Дотянется едва ли.
А глянуть бы «лет чрез пятьсот»,
Вот будет странно:
Одесский оперный театр –
В тени платана!
Скифская колыбельная
Всё притихло. Мглы шатром
Древняя земля накрыта.
День и ночь пылят кругом
Боевых коней копыта.
Мы идем за солнцем вслед
Шляхом древнего раздора,
Мы идем, и мира нет
От Боспора до Боспора.
Киммерийское мутит
Нашу голову гаданье,
И несметное закланье
Душу скифа тяготит.
Спи. За войлочной стеной
Шум похода суетливый,
Ветра дикого порывы,
Глушь степная, волчий вой.
Скифская погребальная
В понижениях степных
Снова залегли туманы,
Встали новые курганы
На путях на боевых.
В устрашение врага,
Над порабощённым краем
Мы тебе нагромождаем
Вечный дом без очага.
Скорбный день. Не веселит
Скифа сок лозы ольвийской,
Стылой степью к меотийской
Родине наш путь лежит.
Не к уюту, не к покою,
Нам бы воскресить скорей
Резвость прежнюю коней
Скудной Скифии травою.
И с весной – в страну олив,
Каменных великолепий:
Ужас да затопит степи,
Нашу поступь упредив.
В зимней степи услышал хохлатого
жаворонка, посметюху
Зябко здесь среди зимы.
Ни дымка в степи, ни взлая,
Только топчутся, сползая
В балки, длинные холмы.
Тихий свист коснулся слуха:
На горбочке лапки жмёт
Жаворонок, посметюха,
Песни солнышку поёт.
Слушатель ушёл далече.
Глухи серые снега,
Что же ты так щедро мечешь
Чудных звуков жемчуга?
Трелям серебристым рад,
Ветер шелестит в щирице,
Тугоухий, не стыдится,
Подпевает невпопад.
Ни жилища, ни остожья,
Степь да степь передо мной,
И звенит во славу Божью
Голос птахи полевой.
Танка
Далеко слышен сельский громкоговоритель
Скифскою ночью
Над заснеженной степью –
Нормы бельканто.
Песни волчьей пересвист
Соловьем развеселым.
Хокку
Эпитафия
Кромкою Понта
С кликами гуси скользят.
Глянуть бы в небо.
К Покрову осень подоспела.
И вот, с тяжёлой головой
От винных ягод переспелых
Летит из Скифии долой,
За море, в тёплые пределы
Скворец в раскраске кочевой.
И, пилигрим неутомимый,
В Шампань меня который год
Весёлым посвистом зовёт:
«Там землю не терзают зимы,
Бесчисленны, необозримы
Холмы, увитые лозой;
Поля, Монбланы, башни, блюда,
Французы, Лувры, – всё оттуда!
Поторопись, давай , не стой».
…Куда ж мне плыть, я раб усталый,
Ни в Датску сторону, ни в Русь
Уже давненько я не рвусь, –
Счстливый путь, летучий малый,
Я в Киммерии остаюсь:
Легко ли – из славян да в галлы.