Анна. Нынче трудно найти человека, который бы ничего не слышал про Марка Захаровича Шагала – величайшего художника современности. Тогда же, в начале семидесятых, даже нам, жителям Витебска имя это мало о чём говорило. Я ехала поездом, уже не помню, куда. Путь был неблизкий. В купе нас было трое: я, пожилой военный и молодящаяся дама бальзаковского возраста. На одной из станций к нам подсел молодой человек.
Борис. Здравствуйте. Меня зовут Борис. Буду вашим попутчиком.
Военный. Очень приятно. Майор Сушков, Пётр Алексеевич.
Женщина. Рита.
Борис. А по отчеству?
Женщина. Обижаете, Боря!
Борис. Ой, простите!
Анечка. А я просто Аня. Студентка.
Борис. Очень приятно.
Военный. А вы, Борис, как я вижу, тоже студент?
Борис. Нет. Почему вы так решили?
Военный. Я думал, что там у вас чертежи.
Борис. Нет. Тут у меня мои картины. Везу на выставку.
Женщина. Так вы – художник!? Всю жизнь мечтала познакомиться с художником!
Военный. Считайте, что ваша мечта осуществилась. Вы, Борис, подсаживайтесь к нам, перекусите. Видимо, голодный. По глазам вижу.
Борис. Что вы! Спасибо, конечно…
Женщина. Не стесняйтесь. Мне в дорогу столько надавали – одна не справлюсь.
Военный. Да и меня жена экипировала по высшему разряду. Вы тоже, Анечка, присаживайтесь. Наши студенты не отличаются богатством.
Анечка. Спасибо, Пётр Алексеевич.
Женщина. Значит, картины на выставку везёте?
Борис. Да.
Женщина. А как ваша фамилия?
Борис. Сегодня она вам ничего не скажет, но, возможно, скоро её узнает весь мир!
Военный. Вы так уверенны в этом…
Борис. Да. И не без оснований.
Анечка. На чём же основывается ваша уверенность?
Борис. Вы на каком факультете учитесь?
Анечка. На биологическом. А что?
Борис. В таком случае, вам хорошо знакомы законы наследственности.
Анечка. Кажется, что-то об этом слышала.
Борис. Так вот, я – внучатый племянник самого Марка Шагала!
Военный. Он, этот ваш Шагал тоже был художником?
Борис. Почему – был? Он – великий художник! Но вам в военной академии про это вряд ли рассказывали.
Военный. Видите ли, Борис, в народе ходит много анекдотов про тупость военных. Возможно, где-то они и справедливы, но нет правил без исключений. Я занимаю должность заместителя командира полка по политической части, замполит. Знать великих художников, писателей, композиторов – моя обязанность. А вот про этого вашего Марка…
Борис. Шагала.
Военный. Вот именно. Я про него ничего не слышал.
Женщина. Постойте, постойте! А мне это имя знакомо. Это он расписывал католические костёлы на западе?
Борис. Верно. Западной общественности имя Марка Шагала так же хорошо известно, как и имя Пикассо, а, может быть, даже и больше!
Военный. Не понимаю, как мог наш, советский художник расписывать западные храмы?
Проводница. Чай заказывали?
Военный. Да, конечно! Благодарю вас.
Женщина. Спасибо, милочка.
Анечка. Спасибо.
Борис. Марк Шагал сейчас живёт и работает во Франции, в Париже. Но родился и долго жил в моём родном городе Витебске.
Анечка. Так вы из Витебска?
Боря. Вы тоже?
Анечка. Нет. Я учусь там. В педагогическом. Сейчас еду домой, на каникулы.
Проводница. Про каких Шагаловых вы говорите.
Женщина. Мы говорим про художника Марка Шагала. Не думаю, что вам известно это имя.
Проводница. Даже больше, чем вам. Только родился он не в Витебске, а у нас в Лиозно. Моя покойная бабушка была с ним хорошо знакома.
Борис. Вы ошибаетесь. Марк Шагал всё-таки родился в Витебске…
Проводница. Нет, это вы ошибаетесь: и мать его, и отец – наши, лиозненские. Да и вся родня его до войны жила у нас. А сам Шагал часто бывал в Лиозно. Бабушка мне часто об этом рассказывала.
Женщина. Вы знаете, это крайне интересно! Вы не могли бы нам подробнее рассказать об этом? Кстати, как вас зовут?
Проводница. Лида.
Военный. Так расскажете?
Проводница. Обязательно, только чай разнесу.
Военный. Тогда нам ещё стаканчик, вы не против, Борис?
Борис. Нет, с удовольствием.
Военный. Я бы на вашем месте, Боря, не слишком афишировал свои родственные отношения с этим художником – мало ли чего: эмигрант, антисоветчик…
Борис. С чего вы взяли, что он антисоветчик? Марк Шагал был знаком с Луначарским, занимал должность комиссара по делам культуры. По заданию наркома просвещения организовал в Витебске художественную школу.
Женщина. Вот именно! Ничего не знаете о человеке, а уже клеймо поставили.
Военный. Ничего не понимаю! Как же он тогда во Франции оказался?
Борис. Я и сам толком этого не знаю.
Военный. То-то и оно! Я бы вам советовал прислушаться к моим словам.
Женщина. Да, ладно вам, Пётр Алексеевич – совсем перепугаете молодого человека. Вот тут, Боря, курица. Берите, не стесняйтесь.
Проводница. Ну, вот и я. Что вам рассказать?
Военный. Поведайте-ка нам Лидочка, что вам рассказывала ваша бабушка. Как её, кстати, звали?
Проводница. Катя, баба Катя.
Мать. Катя, ты куда? И что это ты так вырядилась?
Катя. К Шагаловым. К ним племянник приехал.
Мать. Мосей, что ли?
Катя. Ну, да!
Мать. Вот что, моя миленькая, сейчас же переоденься и из дома ни шагу!
Катя. Почему?
Мать. Потому, что я так сказала.
Катя. Мойсей – хороший парень…
Мать. И хороший, и пригожий – да не про тебя.
Катя. Почему же не про меня?
Мать. Потому что еврей.
Катя. Русский, еврей – какая разница?
Мать. Не прикидывайся, что не понимаешь. Ты уже не ребёнок, о замужестве думать пора. Вместе всё равно вам не быть, а остальное – баловство! Даже и не думай про него!
Катя. Но бывают же крещёные евреи. Может, он тоже крещение примет?
Мать. Вот тогда и говорить будем. А пока хату подмети! Верчусь тут одна, а от дочки никакой помощи. Да юбку новую сними – перед курами щеголять, что ли?
Марк. Здравствуйте, тётя Даша! Катя дома?
Мать. Нету! Уехала!
Марк. Куда?
Мать. На Кудыкину гору! Вот что, парень, не ходи к нам не, ищи! Не морочь девке голову! Ещё увижу – собак спущу, понял?
Марк. Зачем вы так, тётя Даша? Что я вам плохого сделал?
Даша. Прости меня, старую – сама не знаю, что говорю. Но не надо вам больше встречаться: так и для Кати, да и для тебя лучше будет.
Анечка. Больше они не встречались?
Проводница. Нет. Это летом было, а осенью бабушку выдали замуж. Шагал тоже вскоре уехал, говорили – в столицу учиться.
Военный. Да, невесёлая история.
Проводница. Уж, какая есть. Ой, заболталась я с вами, а уже и станция скоро – побегу.
Анечка. Спасибо за историю.
Проводница. Не за что!
Женщина. Всё это – глупые предрассудки! Вот у меня первый муж был евреем – прекрасный человек, серьёзный, непьющий. Дочка, тоже Анечкой зовут, в третий класс перешла – умница, круглая отличница!
Военный. Почему же тогда развелись?
Женщина. Не сошлись характерами.
Военный. Как это у вас, молодых просто: не сошлись характерами – и всё тут. Я со своей двадцать лет живу, а характер у неё ещё тот! Да и у меня на сахар – а живём!
Борис. Ну, спасибо за кампанию, за беседу! Мне пора.
Женщина. Как, уже? Как жаль – только познакомились…
Борис. Может, ещё встретимся!
Анна. Борис вышел из вагона, помахал рукой и пошёл быстрой походкой к подземному переходу. Больше я его не видела. Да и среди известных художников, как ни искала, его фамилии не находила. По-видимому, законы генетики не всегда справедливы.
А вот с самим Марком Шагалом мне посчастливилось встретиться, и, даже, познакомиться. Прошло два года. Я окончила институт, вышла замуж за молодого тогда дипломата, сотрудника советского посольства в Швеции. Когда в Стокгольме открылась выставка работ Шагала, я просто не могла не посетить её. И вот я уже в выставочном зале, рассматриваю полотна великого мастера. Просто непостижимо, как такого можно было добиться: сюжеты картин простые, обыденные и, вместе с тем, фантастические, необычные. Даже не заметила, как подошёл муж.
Александр. Любуешься?
Анечка. Любуюсь.
Александр. Нравится?
Анечка. Не то слово! Только объясни мне, Саша, кому и зачем надо скрывать такую красоту от людей?
Александр. Не нашего ума, мать, это дело. Ты лучше скажи, хотела бы ты познакомиться с автором картин?
Анечка. Конечно.
Александр. Тогда пошли.
Анечка. Ты серьёзно?
Александр. Конечно. Мастер тебя ждёт.
Анечка. Да нет, ты шутишь!
Александр. Какие шутки!? Ну, ты идёшь?
Анечка. Просто фантастика! Как тебе удалось?
Александр. Очень просто: сказал, что с ним хотела бы познакомиться девушка-почитательница его таланта…
Анечка. А он?
Александр. Никакой реакции. Но когда я сказал, что ты из Витебска, ты бы видела, что сделалось со стариком: выпрямился, помолодел, глаза загорелись. Потребовал немедленно привести тебя к нему. Ну, пошли. Нельзя заставлять его так долго ждать.
Анна. И вот наступила эта удивительная минута встречи. Невольно отмечаю: «Он так похож на собственные картины!»
Александр. Марк Захарович, вот эта девушка, Анна Григорье6вна…
Шагал. Так вы из Витебска?!
Анечка. Ну, не совсем. Я там училась в институте и прожила пять лет.
Шагал. Как давно это было?
Анечка. Порядком. Скоро будет два года.
Шагал. Два года… А я не был в родном городе уже пятьдесят. Подумать только! Пол века! Как он, мой Витебск, какой?
Корреспондент. Мистер Шагал, первый канал Шведского национального телевидения. Не могли бы вы…
Шагал. Разве вы не видите: я занят! Приходите позже… вечером. Или, лучше, завтра. Анечка, милая, пойдёмте отсюда. Тут нам не дадут спокойно поговорить!
Анна. И вот я сижу за столиком в маленькой, комфортной комнатке рядом с великим Шагалом. Вопросы сыплются один за другим. Я просто не успеваю на них ответить. А на многие просто не могу: увы, того, Шагаловского Витебска уже нет. Я даже не знаю, есть ли в городе Покровская улица, и где она была. Имена и фамилии, которые называет художник, мне ни о чём не говорят. И тогда, вспомнив встречу в поезде, я решаюсь задать ему вопрос.
Анечка. Скажите, Марк Захарович, где вы, всё-таки, родились? В Витебске или Лиозно?
Шагал. Родился я в Витебске, в районе, который назывался Песковатик, проще – «Пески».
Анечка. Он и сейчас так называется.
Шагал. Правда?! Ну, вот, видите – не всё изменилось. Раньше в том районе стояли маленькие деревянные домики…
Анечка. Сейчас тоже. Значительная часть района уцелела после войны.
Шагал. Так вот, в тот день, когда я родился, был страшный пожар, и моей матери чудом удалось спастись и спасти меня. Вскоре наша семья переехала на Покровскую улицу. Но, действительно, с Лиозно меня многое связывает. В этом местечке жили мой дед и бабушка. И целая куча тётушек и дядюшек. О каждом из них можно писать романы! Иногда я жалею, что Господь не наградил меня даром писателя.
Вспоминаю своего деда. Как я любил приезжать в его дом, пропахший свежими коровьими шкурами! Работал он мясником. Дедушка подходит к корове и говорит: «Эй, послушай, давай-ка свяжем тебе ноги, ведь нужен товар, нужно мясо, понимаешь?» Корова с тяжким вдохом валится на землю. Я тяну к ней руки, обнимаю морду, шепчу ей в ухо, что не стану есть её мясо. Что же я мог?
Каждый день резали по два, по три коровы. Местный помещик, да и простые обыватели получали свежую говядину. Ночью в дедовом доме мне мерещились коровы: чудесное стадо, возносящееся на небо.
Анечка. Мрачноватая профессия.
Шагал. Пожалуй. Но, согласитесь, кто-то должен был этим заниматься. К тому же, поверьте мне, это был нелёгкий труд. Из всех сыновей только дядя Нех пошёл по его стопам, помогал деду в работе. Мы ездили с ним за город за скотом на убой. Как я радовался, если он соглашался посадить меня в свою колымагу! По субботам дядя Нех надевал плохонький талес и читал вслух писание. А ещё он играл на скрипке. Вы бы слышали его игру!
Анечка. Он был хорошим музыкантом?
Шагал. О чём вы говорите?! Вы бы слышали его игру, Анечка! Бедный инструмент в его руках скрипел и рычал, пищал и завывал. Было совершенно не понятно, как скрипка может издавать такие звуки? Но дед всегда с удовольствием слушал его «игру», искренне гордясь своим талантливым сыном.
Анечка. Да какая разница, хорошо он играл или плохо? Человек весь день загоняет коров, валит их за связанные ноги, режет… а вечером у него в руках скрипка!
Шагал. Вы, конечно же, правы, Анечка! Вот сейчас вспоминаю: у меня были просто изумительные родственники. Вот дядя Лейба сидит на лавке перед своим домом. Озеро. На берегу, точно рыжие коровы, бродят его дочери. Дядя Юда не слезает с печи. Даже в синагогу не ходит – молится дома перед окном. Зато дядя Исраэль всегда в синагоге, на своём постоянном месте. Дядя боится подать мне руку: говорят, я художник - вдруг вздумаю его нарисовать? Грех это – Господь не велит!
Анечка. А, скажите, Марк Захарович, как относилась к вашему увлечению родня.
Шагал. А никак. Никто не воспринимал всерьёз моё художество – даже не похоже, какой художник!? Куда выше ценили хорошее масло. Как-то раз дед наткнулся на рисунок, изображающий обнаженную женщину и тотчас же отвернулся – это его не касалось.
И только милейший дядя Зюся, знаменитый лиозненский парикмахер одобрял моё занятие и, даже, гордился племянником. Он мог бы работать в Париже: манеры, изящество, но всю жизнь прожил в местечке: «Ну, куда я поеду? А на кого я брошу своих клиентов?» Дядя стриг и брил меня безжалостно!
Марк. Дядя Зюся, к тебе можно?
Зюся. Мойше! Сколько лет сколько зим! Да проходи же, что ты стал у двери? Дай я тебя обниму! Как вырос! На вакации?
Марк. Что ты, дядя, школу я давно закончил.
Зюся. Вот как? Ну и что же ты собираешься делать дальше?
Марк. Хочу поехать в Петербург на учёбу.
Зюся. Ну, что ж, похвально. Ой, зарос-то как! Садись, я тебя подстригу.
Марк. Ты что, дядя?! Я же постригался на прошлой неделе.
Зюся. Вот видишь: целую неделю ходишь лохматый. И, потом, разве у вас в городе парикмахеры? Это сапожники! Так постричь будущего великого художника! Садись, я сделаю из тебя человека!
Марк. Дядя Зюся, я тут тебя нарисовал… хочешь посмотреть?
Зюся. Портрет?
Марк. Ну, не портрет… так, рисунок.
Зюся. Покажи, покажи. Это что, я?
Марк. Конечно. Что, скажешь, не похож?
Зюся. Нос, вроде, мой… а уши? Разве у меня такие уши? Дай-ка, погляжу в зеркало.
Марк. Ну, похожи?
Зюся. Никогда не думал, что у меня такие ужасные уши!
Марк. Хочешь, я тебе его подарю?
Зюся. Да нет, Мойсей… оставь себе.
Марк. Не понравилось?
Зюся. Понимаешь, мне кажется, что художник – тот же парикмахер. Вот, заходит ко мне обычный человек, садится в кресло, а встаёт красавец! Вот так надо.
Марк. Нет, я с тобой не согласен. Художник должен показывать правду.
Зюся. Но если клиент станет симпатичней, то где ты видишь неправду?
Урядник. Слава Иисусу, православные… Ой, прости, Зюся. Это я – по привычке.
Зюся. Что вы, пане урядник! Ничего страшного. Проходите. Побрить, постричь?
Урядник. Как обычно. Что за малец у тебя? Не встречал такого в наших краях.
Зюся. Племянник мой из города. На художника учится. Так ловко у него получается! Особенно уши.
Урядник. Уши?
Зюся. И всё остальное тоже. Хотите, он ваш портрет нарисует? В мундире, с медалями, при шашке и на белом коне!
Урядник. На белом коне, говоришь? Да нет, пока не требуется. Вот что, Зюся. Мне надо поговорить с тобой по секрету.
Зюся. Мойше, закрой уши. Мне с паном урядником поговорить надо. Ну, вот. Можете спокойно говорить.
Урядник. А не подслушает?
Зюся. Ну что вы, пане урядник. Мойше, ты нас не слышишь?
Марк. Нет, дядя Зюся.
Зюся. Вот, видите: он таки ничего не слышит.
Урядник. Ты завтра своё заведение не открывай. И сам забери семью и съезжай на денёк-другой из местечка. Вот, хотя бы, к племяннику, например. Неспокойно тут будет. А ведь подслушивает, подлец.
Зюся. Погром?
Урядник. Бог с тобой! Чай, не Кишинёв. Где я – погромов быть не может. А ты, всё-таки уезжай – мало ли чего. И про наш разговор ни слова!
Зюся. Разве я не понимаю? Ну, как?
Урядник. Ну-ка, покажь. Ну, спасибо, друг – уважил. Красавец! Чистый генерал!
Зюся. Куда там! Генералам и не снилось.
Урядник. Сколько с меня? Вот так оказия: бумажник-то я дома оставил! Запиши на мой счёт.
Зюся. Ну, что вы, какие между нами счёты.
Урядник. Ну, бывай! Поболтал бы с тобой, да некогда – служба!
Зюся. Слышал, Мойше? Передай всем нашим. Одна нога здесь другая там.
Марк. Хорошо, дядя.
Шагал. Вот такой он был, дядя Зюся, лиозненский парикмахер.
Женщина. Марк Захарович, просили передать, через час пресс-конференция.
Шагал. Да, конечно. К сожалению, мне пора. Надеюсь, завтра увидимся?
Анечка. Увы, нет. Мужа отзывают в Союз: новое назначение. А я – как жена декабриста.
Шагал. Боже, как жаль! Если когда-нибудь будете в Лиозно, передайте мой поклон этой чудесной земле, ладно?
Анна. Недавно я побывала в Лиозно. Небольшой городок, милый, чистый, опрятный. Тут до сих пор помнят и чтят Марка Шагала. Большинство жителей и сейчас считают великого художника своим земляком. Возможно, они не так уж неправы.