Я называл её царицей,
Деля с ней киевский сухарь.
Она платила мне сторицей
И говорила громко:" Царррь!",
Поил её водой криничной,
И в суете безликих дней
Из этой жизни прозаичной
Старался сделать праздник ей.
Пусть не парила в синем небе -
Зато кормил, как на убой,
Шептал ей ласковое "беби",
Она в ответ хрипела:"Бой..."
Пусть на деревьях птицы мокнут
И мёрзнет хитрый воробей,
Я закрывал двойные окна
И говорил ей:"Не робей!"
Не знаю, стоит ли про это...
Но, кто любил, меня поймёт,
И пусть простят меня эстеты:
Я убирал за ней помёт.
Она твердила мне:" Хоррроший!",
А я из кожи лез, из жил,
И свёл её с красавцем Гошей -
Он суток пять у нас прожил.
Учил её произношенью,
И ночи тратил я, и дни.
Ученье было, как мученье,
А результаты - вот они.
Смотрел давным-давно по "теле"
Рекламный блок про старичка,
Про то, как по небу летели
В "Союзконтракт" окорочка.
Она в экран взглянула хмуро
И закричала:" Миррр - барррдак!",
Я возразил:"Заткнись ты, дура!".
В ответ услышал:" Сам - дурррак!"
Мои не выдержали нервы,
Я зарычал, как дикий зверь,
Назвал её пернатой стервой
И тут же выбросил за дверь.
Увы, я не был дипломатом,
Кипел в крови адреналин,
Вёл монолог отборным матом,
Лишь иногда вставляя "блин".
Загнал в ружьишко два жакана,
Шмальнул на кухне сгоряча -
От страха даже тараканы
К соседу дали стрекача.
Потом, залив два литра пива,
Я погасил ненужный пыл
И дверь открыл миролюбиво,
Но от неё и след простыл.
И вот уже я год который
С самим собою речь веду
И жду, когда, забыв про ссору,
Вернётся самка какаду.