,.Какие неоглядные дали,
Какие безбрежные приюты -
Неописуемой красоты, дикости и печали,
Для души свободы и полёта, для тела мира и уюта.
Как в каком-то умиротворённом сне,
Степь – для трав и цветов господний трон,
Незагромождёный изнутри, неограниченный из вне
И во все стороны недостижимый небосклон.
Там линия, где сходятся небо с Землёй...
Но уже долго и быстро конь твой скачет
И всё так же буйствуют травы, колеблется зной,
И кажется путь твой ещё и не начат.
А в небе солнце жаркое горит
И ветерок по травам буйным волны гонит,
И степь тебя приветствует и говорит,
Что ты не лишний здесь: она тебя не тронет.
Что ей нужны твои далЁко видящие очи,
Твой ум и кровь твоя горячая,
Без тебя она и дни свои и ночи
Не одухотворена, не чуткая, не зрячая.
И твоему коню, который вырос среди гор,
Где тропы каменистые то в верх, то вниз,
Полюбился сразу же степной простор
И рвётся он из повода, и стрелой летит.
И ты чувствуешь, как степь тебя меняет,
Как ты становишься в степи другим:
Бесконечна степь и не кончается,
Как небо над тобою и над конём твоим.
Так в жизни у тебя не просто стало,
С авантюристами так бывает часто -
Оказалось, что Балкан любимых тебе стало мало
И гулять тебе по ним было опасно.
И тебе на крыльях вольных принесли
Орланы горные благую весть,
Что в степях,почти что на краю земли
Для тебя единственное место есть.
Ты переплыл Дунай широкий,
Своего коня направил в край далёкий.
Судьба тебе вручила новый меч
И указала трудный путь на сечь.
Тебе не надо выбирать звериных троп
И лазать по отвесным скалам,
Вокруг тебя не счесть дорог,
Но судьба тебе на Запорожье указала.
И ты забыть решился навсегда:
Обиды все и чувство мести,
Тебя ведёт твоя звезда,
К иной судьбе и чести.
Был восемнадцатый век, пятидесятый год,
Но событий волны молву несут,
По Дикому Полю на восток,
Скакал молодой арнаут.
Он с седлом свободно слит,
Крепко, но вольно сидит,
Коня не понукает, а нежит
И отпустив, свободно повод держит.
И не мешает остановиться, пощипать травы,
Попить из ручейка прохладного воды
И пегий конь не зная меж,
Всегда стремительный и знает путь, и свеж.
Но вот уж к вечеру Склонился день,
Молодык проверил пистолеты,
Проверил на ружье кремень
И стал смотреть зверей степных приметы.
А зверья, и птицы в степи не счесть,
Особенно сейчас уже в начале осени,
Когда озёр и рек свежеют просини,
И валит дичь крылатая с небес.
Вскоре очередной из под коня,
Не успев убраться в бурьян,
Яркими красками перьев горя,
Тяжело выпорхнул жирный фазан.
И не целясь, выхватив из-за пояса пистолет,
От седла зажав пистолю в руке,
Молодык выстрелил и фазана нет,
Он убитый уже лежит на траве.
У речки молодык решил остановиться:
Развьючил коня, снял с него уздечку,
Дал коню воды напиться
И полез купаться в прохладную речку.
На следующее утро ни свет, ни заря,
Путник уже в дороге,
С первыми проблесками рассвета оседлал коня
И в росистых травах мочит ноги.
Бесчисленными были дни, вечера и зори,
Были стычки и нежелательные встречи,
Но вот в желтеющем уже степном просторе,
Засинел широкий Днепр – позади запорожской сечи.
Наконец-то долгожданный день пришёл
И молодык уже в сечИ.
Кошевого писаря нашёл
И передним стоит.
И писарь не любитель говорить,
А может ему было просто лень,
Сказал: «иди и выбирай курень
В ,котором ты хотел бы быть.
А вот тебе писюлька, молодык Харько!
Так назову тебя я на короткий час,
А казачье имя ты получишь потом,
Его сам кошевой тебе на сборах даст.
Закрыв в столе свои бумаги,
Кафтан плотнее запахнув,
Писарь приложился к неоткуда появившейся баклаге
И добродушно молодыку Харько мигнул.
И молодык пошёл искать себе курень геройский,
Всего на Сечи тридцать восемь куреней,
Из всех он выбрал почему-то Кисляковский,
От ныне и до скончания своих казацких дней.
И куренной его радушно ввёл в курень,
В скарбныцю одежонку и сбижжя пристроил,
Перекрестил его умиротворил и успокоил,
А к вечеру уже клонился день.
Ну что, сирома, походи по сЕчи осмотрись,
Примерь на плечи молодые новою судьбу,
А когда колокол ударит к ужину, то воротись
Будем хлебать наваристую, из красных рыб, щербу.
Молодыку Харько казак Спиноза предложил показать,
Расположенье куреней, места их на майдане.
Он рассказал как, атаманов, писарей и есаулов звать,
Харько запоминал всё, у него была отличнейшая память.
Кисляковский курень на Сечи богат
И новым казакам очень рад.
В Виницкой области на Южном Буге,
На его левом притоке, на берегах Соб-реки,
На том самом месте, на земном круге,
Стоит как и прежде село Кисляки.
Оно Кисляковский курень породило,
Как? Мы не знаем, но наступил день:
Малороссия и Запорожье заговорило -
Кисляковский курень! Кисляковский курень!...
Где то там в пятнадцатом веке,
Десятки отчаянных ватаг,
Рубили в глухих лесах засеки
И жили там в вольных куренях.
Но басурманы не давали покоя,
Их тучи по Дикому полю носились
И что бы всегда быть готовыми к бою,
Курени собралИсь и объединились.
И тридцать восемь куреней,
Чтобы свободы и вольницы сберечь,
Впервые в истории своей,
Образовали Хортицкую сечь.
И в ряду тридцати восьми куреней,
Кисляковский курень был всегда,
Он с сечью был с изначального дня,
Он в том же ряду и до наших дней.
Кисляковский курень от других отличался вполне -
Добротными постройками из вне.
Здесь были скарбныця, амбар, подвал с ледником,
Куренная лавка, для куренной старшИны дом,
Для казакОв дополнительные, жилые постройки,
Когда в курене заканчивались места «койки».
Чуть в стороне располагались мастерские:
Кузня, кожевня, шорня, пекарня и другие.
Ну и разумеется же, если интересно
у куреня было своё, на десяток дыр, отхожее место.
Весь двор был удобно оформлен - и притом,
Обильно усыпан речным песком.
А также были и вне двора сечи жилой,
Сооружения ориентации другой:
Конюшни - для хозяйственных волов и лошадей,
А в них место и привязь для разъездных коней,
А также был у куреня вместительный ледник
Который был льдом речным набит.
Летом лёд был ходовым товаром
И конечно же не раздавался даром.
Надо сказать, что все курени
Подобные постройки имели -
Вскладчину по несколько куреней одни
Или по отдельности другие,
смотря для какой цели.
Ещё курени имели постройки в предместье:
Лавки, шинки, едальни, мастерские и другие.
На любой паланке, в любом людном месте
Встречались постройки куренные или сечевые.
По паланкам курени торговали,
Имели загоны скота, о пасеках заботились,
Курили смолы, варили меды, горелку гнали,
Ну и конечно же рыбачили и охотились.
В Новой Сечи каждый курень имел ещё и предназначение –
Быть самодостаточным и жить на самообеспечении.
В те времена, на Запорожье, круто пошла в высь
Хозяйственная и экономическая жизнь.
Был узким и длинным, собственно, Запорожский курень:
Тридцать метров длинна, четыре метра ширина,
По длинной стене четыре больших, квадратных окна,
А в причалочной стене одна единственная дверь.
Дверь низкая, с полукруглой перекладиной, широкая
С резными, покрашенными косяками, снаружи и внутри,
С двумя узкими, по обе, стороны дверей окнами -
Полубоком свободно разминались казАки в двери.
На тёсовой крыше три дымаря,
для отопительных и кухонной печи куреня.
Брёвна строения плотно подогнаны, крепко схвачены
Все щели тщательно пенькой и мохом законопачены.
У двери куреня, чтобы было удобно,
Вырыт колодец, сруб разукрашен бесподобно.
В колодце вкусная родниковая вода
Как раз то, что нада куховару для казана.
«Добре було б вам славни, лыцари-казакы»
Громко сказал, перекрестившись, в дверях Харько
«Добре будь и тоби» «А скажи нам хто ты?"
«Та це Харько, сказал Спиноза, хоче буты козаком!»
«А! Ну тоди, давай заходь, сидай за сырно братэ,
Угощайся нашим хлибом силью и всим чим мы богати.»
Спиноза и Харько последовали к казанАм абы,
Им кухарь навалил по полному ковшу щербы,
Хлеба они взяли по желанью сами
И за сырно сели вместе с казаками.
Вытащили ложки, хранимые за голенищами
И приступили к поглынананью пищи.
Иные казаки шли за добавкой,
Другие, ослабив кушаки, отдыхали на лавках.
Потом все разошлись, кто куда хотел
И курень внутри почти что опустел.
Харько отнёс на кухню ковш, опять вошёл в курень,
Затем пошёл он в Красный кут - у образов стал на колени:
Крестился и молился на куренные образа,
О чём то о своём, смиренно опустив глаза.
И поклонившись до пола челом,
Курень он принял как свой дом,
КазАки куреня ему, старались, не мешали;
Они такими, когда то, были и сирому понимали.
Затем Харько в карнавку бросил серебро
И умиротворился, и почувствовал себя легко.
Харько спал, как убитый в эту ночь,
Сомнения и страхи улетели прочь,
Он был среди своих, он ничего не опасался:
Никто его не подстерегал, никто за ним не гнался,
Он стал на избранный самим им путь,
И значит всё что будет - будь!
Харько проснулся рано, перекрестился, размял себя немного;
Многие сечевики уже не спали,
Некоторые студнем взятую щербу хлебали,
Видно собираясь в дальнюю дорогу.
Харько выскочил наружу и побежал к Днепру:
Он всегда купался находясь у речек по утру,
В любое время года, в какую б ни было погоду,
Он хоть не на долго заныривался с головою в воду.
И вот теперь на первой сечевой заре,
Он наконец то плещется в самом Днепре.
Впрочем и другие казаки в Днепре или купались,
Или по пояс обнажённые водой днепровской омывались.
Куренной до завтрака подошёл к Грицко Васько:
«А новенький, как будто ничего?.. Проверь его!»
После Днепра позавтракав застывшей в казанах щербой,
Харька позвал к себе Грицко Васько, чтоб в деле посмотреть:
«Сегодня я займусь юнак тобой -
Посмотрим что ты можешь из того, что надо казаку уметь»
Если по оружию глядеть ты человек бывалый,
Фигурой крепкий, очень длиннорукий,
Но часто этого бывает мало,
В беспощадной - не на жизнь, а на живот кровавой рубке.
Оружие недостаточно иметь,
Оружием необходимо, мастерски, владеть.
Заряди ружьё, проверь пистоли, оседлай коня,
Сегодня мы поедем за валы в начале дня.»
Харько, не мешкая, пошёл в табун казАчий,
Условным посвистом он подозвал коня,
И был готов к началу дня,
Вооружённый до зубов и на коне сидящий.
Грицко подъехал на вороном коне
И осмотрев его сказал: «Ну щож добряче…
Вид у тебя вполне казачий,
А ну-ка покажи, какой у тебя пегий мне.»
И он помчался вихрем за валы
И вороной опережал вначале скачки,
Но вот уже конь пегий на целый корпус впереди,
Значит он быстрее вороного скачет.
«Ну что же пегий у тебя хорош, тут ничего не скажешь,
Быстрей наверно чем у куренного даже,
Посмотриш... Так ничего такого:
В груди, как будто узковат, а в крупе широковат немного.
Но о коне потом, а время подоспело
Тебя самого посмотреть на деле."
И Харько как мог как знал
Себя на деле показал:
Он на саблях выходил с обоих рук,
Или на сабле с перначом, а ну-ка круг пошире!
Где только он набрался, в его возрасте таких наук,
А ведь ему то было уже годков двадцать четыре.
Он на скаку с обоих рук от кушака стрелял из пистолетов
И непременно в цели попадал,
И на всём скаку сноровисто и быстро после этого
Свои пистоли снова заряжал,
И кинутую в воздух шапку очамахой,
Он на скаку на вскидку из ружья пробил
И фашины из камыша на всём скаку он разрубал единым махом
И никому, нигде, ни в чём не уступил.
Один огромный богатырь батуринский казак Орёл,
Позвал Харько на кулачки - ну что же делать нечего,
Но получив тяжёлый, резкий, неожиданный удар по печени,
Батуринец на долго, обездвиженный, на землю сел.
Порывистый и резкий, и неожиданный в движеньях, как оса
На саблях и кинжалах он преуспел не мало,
Его движений резких и неожиданных нездешняя краса,
Удивляла даже белоусых казаков бывалых.
«Ну молодец Харько, ну молодец ей богу!»
Хвалил Грицко молодыка в обратную дорогу
«Никто из нынешних, что на сечи, тебя не одолел,
Никто с тобою быть на равных не сумел,
Я думаю ещё придёт, когда то день
И ты прославишь наш курень.
А как метал ты дротики, широкие и узкие ножи
И на скаку, и с положений лёжа, сидя, стоя,
Многие впервые видели такое,
Хотя и сами в этом деле хороши.»
«Ружьё и пистолет» сказал Харько «Гремят когда стреляют
И лук звенит натянутый тугою тетивой,
А нож, если он пущен натренированной рукой,
Летит бесшумно и бесшумно убивает -
Ну в общем я люблю ножи метать,
Ну просто так, а не для того чтоб убивать.»
А вот примерно так Харька в казаки принимали,
По крайней мере так его друзья потомкам передали.
У войскового куреня поставили на майдане стол
И вынесли войсковое знамя, и развернули у стола.
И сразу же казАков любопытствующих сгрудилась толпа,
И вышел с булавой в руке торжественно одетый кошевой.
За ним шёл писарь, нёс бумаги и чернильницу с собой,
Затем судья и есаул, полковники и войсковые усачи,
Свободные от дел и оказавшиеся на праздники в сечи.
Подошли и стали у стола или уселись каждый на свой стул,
А рядом собрались толпою кандидаты молодые,
Их кошевому атаману представляют атаманы куренные,
А дальше в полукруг громада собиралась,
Которая, ещё тогда повсюду сунуть нос старалась.
«Молодык из Кисляковского куреня Харько!»
Вдруг вызвал писарь «Подойди поближе сыне!»
Харько сноровисто, непринуждённо и легко
Подошёл и поклонился знамени и кошевому, и старшинам.
«А знаешь ли ты грамоту казак?»
«Нет не знаю, пан атаман, но хорошо считаю и малюю,»
«Малюешь?… Так может нам тебя назвать,
Как сам ты говоришь Малява?»
Неодобрение послышалось в толпе!..
«Вот говорят, что ты боец исправный,
Стрелок, борец, наездник славный.
А конь вот у тебя какой? Скажи ка мне.
Какой у тебя конь?: Буланый, серый, вороной, чи пегий?»
«Чи пегий, пан атаман, чи пегий»
«Чи пегий…» Усмехнулся атаман. «Ну значит быть тебе Чипегой!
Отныне и навеки ты казак Захарий Алексеевич Чипега!
Записывай ка писарь и готовь свои бумаги.
Иди ка товарЫщь ко мне; на выпей ковшик браги,
А вот тебе казацкий крестик для оберега.»
Такую процедуру прошли ещё семнадцать человек,
Потом все вместе прочитали клятву товарыству,
И разошлись по куреням на предпраздничный обед
В канун покрова богородицы пречистой.
Покрова праздник храмовый для сечевеков,
Тому разумного объясненья нету,
Когда то, толи иудеев, толи греков
От воинственных славян упрятал богородицы покров.
Но казакОв далёкая история не дразнит,
Зачем ходить в такой далёкий лес,
Праздник потому всего лишь, что он праздник
Праздник потому лишь, что он есть.
К заутреней на следующее утро позвонили
И на майдан казАки поспешили,
Не все конечно поместились в храме,
Но помолиться можно у храма на майдане.
Вокруг церквИ устроили большой базар
И в изобилии на нём были продукты:
Арбузы,дыни, мёд, соленья, мясо, фрукты -
Всё, что есть на юге у славян, у турок и татар.
Разнообразные одежды, сукна, ткани
Удивительные сладости восточные и наши пироги,
Одежда обувь и оружие для всяких рук, любой ноги
Всё всё что покупают сечевики или миряне.
Заутренняя, как правило не долго длится,
Но не достояв до половины,на майдан казак стремится,
Казак не терпелив, подолгу ждать он не умеет
И до конца заутренней церковь пустеет.
И на майдане закипел базар -
Сичевые курени раскрыли для продажи свой товар
И покупатели сюда наехали со всех концов,
Но нет иных кроме сечевых казАков продавцов.
На майдане продают только казАки, не роняя чести,
А остальные, ну и казАки тоже, торгуют на предместье.
Всё хорошо пока что без заварок на майдане,
А на предместье появились уже пьяные.
На майдане есть казацкий дОгляд за порядком,
А на предместье уже пьют горелку и медовуху сладкую,
Разогретые уже и поснимав рубахи,
Пляшут трепака местами очамахи.
С утра по куреням кипели казаны,
Варили разнообразные мясные стравы
И запекались на вертелах олени, козы, кабаны
Для куреней на кострищах у Днепра в дубравах.
К обеду было всё готово, заставлено горячим мясом
И раскрыты бочки полные горелки,
И жбанЫ залитые медами, пивом, квасом,
И разлитые по четвертям и по сосудам мелким.
Как всегда обедни всей не достояли,
А поспешили к куреням лихие казаки,
Но куренной велел порядок соблюдать,
Организованно в курень за сырно запускать.
А так же за столешницы, что на дворе,
Чтоб всем хватило места, если не хватит в курене.
Ну в общем стоит ли описывать? Едва ли…
Всё гульбище в куренях и все его детали;
Скажу лишь на сечи такие гульбища не часты,
Когда в избытке выпивка и яства.
Три дня скажу лишь этот праздник продолжается,
Но сечь при этом поголовно не спивается,
Сечевики друг к другу куренями ходят в гости
И между ними не присутствует синдром ненависти и злости.
Но дух соперничества, дух состязаний,
Вплоть до покулачек меж куренями приобрёл признанье,
Но всё как правило проходит с малой кровью,
Разбитыми носами, синяками, объятьями и братнею любовью.
А за валами все три дня проходят состязанья,
Призы богатые там выставляет Запорижжя,
Ну и Чепега за валами проявил старанье:
Значительно уразнообразив своё сбижжя...
И кошевой ему вручил собственноручно главный приз
И пожелал ему на Запорожье верной службы,
И много раз Захарий выходил на бис,
Показывая своё умение владеть оружием.
В конце концов он даже кошевого атамана удивил
И невозможно было не удивиться, увидав такое:
С пятнадцати шагов Спиноза по нему стрелу пустил
И Захарий у своей груди татарскую стрелу поймал рукою.
И кошевой позвал его: «А подойди ко мне Захарий! сынку»
Захарий думал, что идёт за похвалой,
Но кошевой увесисто зарядил Чепегу по затылку
Да ещё сказал: «Скажи спасибо, что не булавой»
«Сынку! Ты не сунь в табак по уши нос,
Не гоже так вот рисковать собою,
Дело одно готовить себя к бою,
Другое дело дёргать сатану за хвост."
Захарий стал сечевиком имел уже известность
И долго его называли на равне с Захарием Харьком,
Отдавая дань его умению владеть клинком,
А также в поединках за валами его честность.
Вот так вот от карнавки и сечевой забавы,
Чепега начал свой не лёгкий путь.
Быть может мы дойдём когда нибудь
С ним вместе до вершины его славы.