(Поэма)
Привет тебе, большой привет, жена!
Я жив здоров, чего тебе желаю.
У нас тут тихо.
Бледная луна
Висит, как лампа, в лужах отражаясь.
И звёзды, словно стаи светлячков,
Всё небо заняли и светят, светят, светят...
Как там у тестя, много ль кабанов?
А главное, ну как там наши дети?
Шалят, небось? Пускай себе шалят
И бьют на счастье бабкину посуду!
А помнишь, как не раз кормить утят
Они тайком сбегали на запруду?
Здесь в суматохе вечной городской
Они, увы, порой для нас – за кадром.
Ну а без них – хоть в омут головой!
К тому же навевают грусть цикады.
Вот снова ночь... и ни одной души.
И кто мои стенания услышит?
Но всё равно ты детям расскажи,
Хоть в двух словах, о чём отец их пишет!
Они поймут, они у нас – о-го!..
Парняги на селе не среди крайних.
Когда-нибудь я целый том стихов
Про них сложу. Конечно... самых, самых!
Нy а пока – заел постылый быт
И суета, как белку, закружила,
И нет проблемы: «Быть или не быть?»,
И попусту расходуются силы...
Летят минуты.
Бледная луна
Мне прямо в душу сумасшедше светит...
И я пишу тебе, моя жена,
Из городской из этой круговерти.
Опять – один!
(Себя во всём виню.)
Но – жить в селе, свиней держать, как прежде?..
Ведь я не то что, знаешь ли, свинью,
И воробья, пожалуй, не зарежу!
К тому же – не охотник до жарких,
Пускай родне побольше достаётся.
А я же сыт по горло и от книг!
А ты на это, знаю, посмеёшься.
Но чаша жизни с каждый днём полней.
И что мне, право, этот хлеб насущный,
Когда в разлуке стал ещё нежней!
Получше трав врачует время души.
Но плоть, конечно, тоже не пустяк,
(Ты помнишь как-то фильм смотрели «АББА»?)
Переплетаешь мысль и так, и сяк,
А в голове, увы, одни лишь бабы!
Но только верность в грязь не уроню.
(Уж если кто придёт по доброй воле...)
С картин французских – этакая «ню»!
Шучу, жена, шучу, не морщи брови!
Хотя чего греха таить, винюсь:
Я слаб на баб, ведь муза мною правит.
А за тебя нисколько не боюсь,
Ну кто рога в провинции наставит?!
Пиши, жена, невзгодам всем назло,
А я готов писать роман стихами.
Ну как там ваше бедное село?..
Привет отцу и тёще, то есть, маме!
Пускай живут примерно тыщу лет,
В деревне воздух лучше, чем на море.
Ну как там у отца «мотоциклет»?
Ведь то не транспорт – луковое горе!
На нём убиться – пара пустяков,
Отцу б скульптуру надо – из гранита...
Я нынче стал, увы, холостяком, –
Как надлежит российскому пииту.
Хотя какой я, к лешему, поэт?
Не велика без вирш моих утрата…
А за спиной уж двадцать восемь лет,
А впереди лишь голая зарплата!
Вот говорят, что плохо я живу,
Что не умею жить, сказать вернее...
Я на груди рубаху разорву
И, как Есенин, эх, поспорю с нею…
С фортуной подлой!
Жить, так значит жить,
А не слоняться по миру с авоськой.
Уж лучше сгинуть, в омут угодить,
Чем жить как все, житухой нашей скотской!
Я никогда стиляг не понимал,
Мне ближе наш ростовский стиль: «берберо»...
Был раньше глуп я, и к тому же, – мал,
Ну и мечтал тайком пойти «на дело».
Мне с этим, впрочем, как-то «не везло»:
Остался цел, не гнил в сыром бараке...
Пиши жена, есть «Вермут» ли в сельпо?
И часто ли гремят на танцах драки?
Хотя какие нынче драчуны?
Богатыри?.. Не вы!
Увы, минуло время,
Когда гудела, выйдя из тюрьмы,
Хмельная рвань – берберовское племя!
Когда могли лишиться головы
За три рубля,
Не сделав шустро ноги...
Гуляете свободно нынче вы,
С «продвинутыми», горе-«недотроги».
Ну то ж, дебил ведь тоже человек,
А не какая там нибудь собака.
Любовь сейчас теснит вульгарный секс,
И кровенеют губы, словно маки.
Но функции у женщины не те...
Дать жизнь! – но не отнять её абортом!
На улице в кисельной темноте
Нагих берёз просвечен тусклый контур...
Ба! Я отвлёкся, милая жена,
Пленён я нынче чудо вдохновеньем.
Иль, может быть, печальная луна
Мне нашептала это вот творенье?
Блестит себе в окне, готова пасть
В мои объятья шлюхой подзаборной.
И я сижу... совсем не нужно спать
И выходить на улицу к уборной.
Здесь есть ведро...
В былые времена,
Ты помнишь эту милую посуду?
Как там живёт (поймёшь меня) …страна,
И кинутые ею – наши люди?
Но ты не думай шибко обо мне,
Меня простуда хлипкая не свалит.
Расти детей, а где-то в сентябре
Я наконец-то встречусь дома с вами.
А в ноябре нагрянут холода,
Заглохнет жизнь колхозная до марта.
Bсё в хате есть: дрова, вино, еда.
И самогон с хмельным российским матом.
Я опускаюсь в низкий реализм,
Что делать – такова моя натура.
Я раньше пил
до положенья риз,
Пил и крутил любовь с заезжей дурой.
Но хмель наскучил, с дурой с дуру в ЗАГС
Я не пошел.
Хвала, хвала Аллаху!
И вот судьба соединила нас.
(Твой глаз – алмаз! Не дал он, к слову, маху!)
Но я – поэт!
Что кактус, – на шипах.
Меня не тронешь голою рукою.
Я сам себе в сей жизни – злейший враг,
И спорю не с другими – сам с собою!
Но и мещанской мелочной стези
Мне не топтать, – я буду вечно молод.
Ты мне надежду с верой привези,
Пока не наступил осенний холод…
Мы забежали, впрочем, не туда.
Ты не устала слушать эти басни?
Как там кипит колхозная страда?
Но ты о том не в зуб ногою, ясно!
Тебе бы шубу...
(Муж вон – лишь поэт!)
Ты молода и, что скрывать, красива.
Я закажу на стенку твой портрет,
А свой повешу где-нибудь в сортире.
Таков я есть.
Вини меня ругай,
Я не люблю, когда меня возносят.
Лежу. Пишу.
Сыреет наш сарай...
А впереди!..
Что впереди?
Да осень!
Ты намекнёшь сейчас же о дровах
И об угле.
(Я вспомню о бюджете...)
Ну вот всё вкратце, ровно в двух словах.
А как, жена, там всё же наши дети?..
1 августа 1985 – 4 августа 2009