Мне стало грустно –
я не знаю ничего, что может силу дать другим,
родным и дорогим,
но
нуждающимся не в стихах,
которые не кормят и не одевают,
то-то и оно:
помочь в миру мирским,
мне, даже близким, ни ума и ни уменья не хватает!
Небесных птиц и лилий полевых,
у коих волей Бога пусто
не бывает,
не стоит с радостью в пустых
глазах,
расхожей притчей на земных,
солгавших много раз, устах,
тревожить всуе!
Я вовсе по земным
богатствам не тоскую,
я не завидую чужому хрусту
купюр, подайте златоусту –
у безголосых не прошу,
не хлеба ради, я стихи пишу.
Но иногда такие мысли посещают,
пусть самых мощных моих мыслей не узнают
никогда,
пусть на моих стихах не станут богатеть
прибравшие к рукам их господа –
когда из рук моих моя их вырвет смерть.
Но пусть у мамы будет чай и к чаю,
и деньги на лекарства, в коих есть нужда…
Пока я вижу, как нужду моим родным приходиться терпеть,
я с этим светом не смирюсь,
злюсь
иногда,
но ежедневно, неустанно
продолжаю свет -
по Небу -
петь
и этим благом, поздно или рано,
духовности родного Казахстана,
очнувшейся от сна, - украшу дастарханы…
Разломавши куском хлеба
песнь, связавшую с небесною - земную твердь...
Избитое озвучивать нелепо,
но такова есть правда: прежде чем кому-то что-то дам,
как истинный поэт,
таков завет
Высокой песни,
сам,
а ещё лучше, если
вдруг не сам,
я, бесполезный людям ныне, в пустыне вопиющий, - должен умереть.