Русским матерям
Мать, провожая меня на службу после побывки, всегда наедине в хате трижды
целовала меня и крестила. Она уже не плакала. Плакала она накануне. Помню,
в последнюю встречу, когда она уже еле ходила, и то, провожая по старому
обычаю, говорила – «Если что, пиши, помогу!» Это был материнский инстинкт –
она уже ничем, кроме молитвы, помочь не могла. Она безмерно верила в Бога
и в Советскую Власть, но не верила попам. Память детства оставила картины,
не красившие это сословие. В Престольные праздники, рассказывала она, поп
ходил по избам и благословлял народ. Но из последней избы его выносили
мертвецки пьяным. Возможно, это был такой поп. Советской власти она верила
потому, что власть дала ей, вдове военных времён, поднять всех детей на ноги
и дать всем вполне приличное образование. Не было такой безысходности, как
сейчас. Народ пил, но он и вкалывал до изнеможения, а сейчас только пьют.
Николай Гульнев
Как есть! По разному врастали
В суровый быт и строгий счёт,
И быть детьми не перестали
В плену обыденных забот!
Нам было горько, было сладко,
Не в радость был порою свет –
А «горько» - лучше шоколадка,
А «сладко» - парочку конфет!
Или в письме десяток строчек,
Что приучило время ждать –
«Ну, как дела твои, сыночек,
И что в посылке передать?»
И как там времечко на стыке?
И не пугает ли Борей?
...Летели письма и посылки
С молитвой наших матерей!
И почерк вроде бы корявый,
Но сколько в строки внесено -
Пусть будет так! Но, Боже правый,
Мы ждём те письма всё равно!
Нам материнский образ светит,
Нам память вечна – Отчий Дом,
Мать и в дорогу перекрестит
Своим натруженным перстом,
И ободрит, и успокоит,
И вознесёт печальный зов –
О, как молитва много стоит
У старорусских образов!
Мы в темноте с пути не сбились,
Мы укрощали с Богом прыть –
Молились матери, молились,
И что об этом говорить?
И мы, увы, не атеисты –
Никто Всевышнему не лгал,
И материнский Образ Чистый
Своим крылом оберегал!
И никогда царёвы слуги
Не разрывали с домом нить –
Случались жёны и подруги,
Но мать никем не заменить!
«И с нами Бог! И с нами Сила!» -
Так говорила часто мать –
Глубинка русская хранила
Обычай, в море провожать!
И был обычай этот кстати,
И в нём – славянская душа -
Перед дорогой, в старой хате,
Мать перекрестит не спеша,
И расставаться сразу больно –
Тот миг не красит бирюза –
Глядишь, и скатится невольно
Из глаз солёная слеза!
Так было! Хочешь, аль не хочешь,
Рыдай в дорогу, не рыдай,
А вот слезу свою проглотишь
И тихо скажешь – «Ожидай!»
Ты знаешь, там моря и дали,
И там отеческий редут –
Но нас в глубинке ожидали,
Живых и мёртвых вечно ждут!
Но время болью хороводит –
Молитесь молча в три перста –
Уходят матери, уходят,
И в русских хатах пустота,
И заросли быльём усадьбы,
И одичал забытый сад,
И не несутся с гиком свадьбы,
Как много лет тому назад!
Лишь остаётся поклониться
Родным заброшенным местам,
И сердце долго будет биться,
И будет боль и здесь, и там,
И будет радостно и просто
Там, где кладбищенская тишь –
Ты, у старинного погоста,
Один, без матери стоишь!
Прощайте, тропочки глухие,
Прощай, сиротская скамья!
...Мы были всё же неплохие
Больной России сыновья,
Нет! Не повержены судьбою,
Не скрылись в мраке и пыли,
И запах поля за собою
В моря однажды унесли!
И, под пятой эпохи новой,
Вели нас воля и приказ,
Но даль России васильковой
Была опорой всякий раз!
А память – вечная опора,
Как настоящая верста –
Гляди, за далью косогора
Бескрылых мельниц красота!
Да им рукой подать до Бога,
А нам воскликнуть – «Боже Свят!»
Казалось в детстве, вот, немного,
И в небо мельницы взлетят!
Но не случилось! Не взлетели,
И не написана глава –
А там, где крылья песни пели,
Остались только жернова,
Да вековые перелески,
Да дни, что делят новый грех –
Пожарищ дым и ветер резкий,
И тлен раздёрганных застрех,
И мимо птиц летящих стая,
Пустой амбар и короба,
А, из эпохи вырастая,
Стоит забытая изба!
Укор немой в крестьянских лицах
Да клочья содранных берест,
Да на порушенных глазницах,
Крест накрест, приколочен крест!
Печально, сумрачно и дико,
Не видно прясел и оград,
И лишь бездумно повилика
Растёт, как сорный виноград!