Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я.
А.С. Пушкин.
Последнее письмо.
«Дорогая Наташа!
Письмо твоё меня приятно удивило: ведь я считал тебя «синим чулком» - девушкой сухой и пресной, способной на мужские деловые эмоции, но не на лирические переживания и большую любовь. Вообще-то мерил тебя своим аршином. Это я часто влюблялся, но не имел сильной настоящей любви. Пожалуй, только к жене Рите такое чувство могло возникнуть, но она погубила его свое дикой ревностью.
Уметь сильно любить – это показатель большой души и высоких моральных устоев. Это - замечательный дар природы и залог возможного большого счастья. Только нужно уметь сохранить его, не погубить неосторожными поступками. Здесь главный помощник – ум. А он у тебя тоже наличествует. Однако, на всякий случай, хотя и неприятно капать каплю дёгтя в море твоего счастья в любви к Сергею, считаю полезным напомнить тебе: самый сильный враг и разрушитель любви – ревность. Поэтому, всеми силами подавляй в себе это чувство. Ничего не замечай. А если, паче чаяния, возникнет серьёзный повод – «вышибай клин клином», плати «той же монетой». Прости меня за эти пошлые избитые слова. Хочется верить, что твой Серёжа – человек высоких духовных и нравственных достоинств и что ваша любовь не омрачится никакими обстоятельствами.
Из твоего письма я сделал заключение, что, в какой-то мере, ты чувствуешь себя одинокой из-за длительных отсутствий Сергея, и что у тебя нет хорошей умной подруги в качестве «отдушинки». Впрочем, может быть, я ошибаюсь? Напиши мне об этом.
Далее я подозреваю, что ты хотела бы иметь меня в качестве такой «подруги». Я не против. Всегда готов выслушать тебя (письменно) о твоих переживаниях и проблемах. Дать тебе посильный совет. Я отношусь к тебе с огромной симпатией, прежде всего как к Человеку, хотя и не мог не замечать в тебе привлекательную девушку.
Ты это замечала, но вела себя с большим достоинством и правдивостью, без бурного кокетства (не в пример некоторым твоим подругам). Я уважал тебя…
«За то, что ты правдивою была,
Любить мне не давала обещанья
И в первый раз, что любишь, солгала;
В последний час солдатского прощанья»
(Симонов – Серовой)
Итак, пиши, если возникнет желание (но только в этом случае!)
На случай, если у нас возникнет обоюдоинтересная переписка, обращаюсь к тебе с рядом просьб:
1. Писать только заказными и нумеровать письма, чтобы легко было установить факт пропажи.
2. Писать на главпочтамт мне до востребования.
3. Чтобы мне не бегать зря на почтамт, одновременно высылай краткое уведомление типа « ВВ. одновременно высылаю рукопись статьи. Боталов» по новому адресу (мы переехали на новую квартиру и объединились с женой, чья ревность и заставляет меня прибегать к этим хитростям.
4. В твоих письмах не должно содержаться никакой информации, хотя бы отдалённо связанной со службой Сергея. Навязывание мне военных тайн породило у меня ещё в молодые годы синдром неприязни к таким людям.
Целую поцелуем дедушки. ;»
Это было последнее письмо, которое я получила от своего учителя. Каждое слово, написанное на двух листах бумаги в клеточку, пронизано добротой, любовью и сердечностью, с которыми ко мне относился Владимир Вячеславович Радзиевский – великий человек и великий учёный. И второе, скорее всего, являлось следствием первого, а не наоборот. И хочется рассказать именно о нём - просто о человеке, к которому я относилась как к дедушке.
Почему именно сейчас, через столько лет я решила вспомнить о нём и написать о том, что помню?
На это был ряд причин. Очень многие люди не видели и не воспринимали его цельно. За его долгую жизнь ( а прожил он не много - не мало 92 года ) его жизненные пути менялись много раз. Если рассматривать его жизнь до Великой Отечественной войны – перед нами встаёт один образ, если - брать 60-е годы прошлого века - Радзиевский - большой учёный-астроном, организатор и деятель науки. Далее, в 70-80-90-е годы это уже маститый учёный, известный своими трудами во всех концах земли, основатель школы Радзиевского, прекрасный педагог и лектор, генератор идей и гипотез…
Нет, это не три разных человека. Это один человек, цельный, обладающий сильным характером, целеустремлённостью, любящий науку и служащий ей до последних дней своей жизни.
Конечно, за столь долгое время он менялся, но в целом всегда оставался верным самому себе, всегда можно было узнать его работы по блестящей идее и тщательному математическому её обоснованию. Он сохранял преданность своим идеям и гипотезам, но не до фанатизма, всегда мог признать свою ошибку и то, что не учёл некоторые обстоятельства. Он сохранял преданность своим принципам, взглядам на жизнь, оставался самим собой в поступках, приёмах мышления, сохранял свой, только ему присущий стиль и почерк, причём во всех сферах деятельности. Тщательная проверка и перепроверка, оригинальность мысли, ясное математическое изложение наряду с созданием запоминающейся картинки, образа, понятного даже не специалисту – это было свойственно ему всегда.
Владимир Вячеславович и поныне может служить примером того, как многого может добиться одарённый человек в различных областях науки. В наше время учёным не свойственен универсализм – скорее наоборот - пришло время узкой специализации и дифференциации наук, в том числе и астрономических. Поэтому именно сегодня интегральный тип мышления, которым в полной мере обладал Радзиевский, способный преодолевать узость каждого отдельного направления науки, способный разом охватить широкий фронт проблем и поставить на вооружение одной отрасли познания приёмы и методы осмысления другой, необходим как никогда.
Владимир Вячеславович сочетал разработку самых фундаментальных, сугубо теоретических проблем с интересами практики. Любую теорию – будь то эффект влияния светового давления на движение мельчайших частиц в космическом пространстве, либо желание услышать «голос Солнца» - он доводил до возможного практического воплощения, он понимал нужность и значимость своих теоретических гипотез не только для чистой науки, но и пытался открытые законы и эффекты поставить на служение человечеству.
Кроме этого, он до такой степени заражался своими гипотезами, что хотел как можно быстрее ими поделиться со всеми единомышленниками – со студентами, коллегами, друзьями. Он пытался поскорее облечь идею в строгую математическую форму (для своих коллег) и в словесно-занимательную форму (для студентов, школьников и всех, кто так или иначе интересуется наукой). Ему важно было донести свои мысли и идеи до других людей, заразить их жаждой познания, привить познавательный интерес, показать счастье от прикосновения к ещё одной тайне Вселенной и от её разгадки.
В наше время мы почему-то стесняемся громких слов. Но именно громкие, возвышенные слова я буду употреблять, когда буду вспоминать о Владимире Вячеславовиче – Человеке, у которого мне посчастливилось работать и учиться 4 года, и которые прошли как одно мгновение. Так, впрочем, оно и есть в масштабах Вселенной.
Это мгновение до сих пор помогает мне жить, и поныне я являюсь ученицей Радзиевского, накрепко усвоившей его принципы, его мировоззрение, его стиль работы, его любовь к творчеству и процессу познания. Именно по нему я сверяю все свои поступки и поступки других людей, именно его призываю в помощь, когда попадается заковыристое задание, которое я долго не могу решить.
Это только на первый взгляд кажется, что Владимир Вячеславович разбрасывался. Он оставался верен себе всегда – он шёл туда, куда вёл его пытливый свободный ум, он старался раскрыть все способности, которыми так щедро наградила его природа. Радзиевский заставлял свой талант работать на все 100%, и постоянными тренировками и практикой довёл его до виртуозности.
Где бы он ни был, что бы он ни делал – он всегда оставался человеком науки, для которого смелость мысли, неожиданный её поворот, эксперимент, умение идти на риск, динамизм, универсализм и интегральный тип мышления – необходимые, но не достаточные качества хорошего учёного.
Помимо этого он всегда оставался Человеком – для которого другой человек – непознанная Вселенная, со своими законами, свободой, принципами, пусть иногда несхожими или противоположными его, - но всё равно достойный уважения и хорошего отношения. Он был человеком, который всей своей жизнью показал, что и в наше столь прагматичное время есть место и честности, и совести, и правде. И только на них держится мир.
В своём последнем письме к нему я написала, что отношусь к нему как к дедушке – с любовью и пониманием, иду к нему за помощью и ответами на трудные жизненные вопросы. Что он является для меня не только учителем, но и родным и дорогим для меня человеком – как дедушка.
И когда мне пришёл ответ «целую поцелуем дедушки» - я была счастлива. Значит, наши чувства были взаимными, а это главное.
Глава 1. Астероид 3923 и трансплутоновые планеты.
Наука купается в гипотезах.
Эйнштейн.
Май 1992 года. Весна. Студенческая предэкзаменационная суета, зачёты, контрольные, запах сирени (откуда он только брался в стенах института?) и по-летнему тёплые дни. И вдруг новость – одну из маленьких планеток, вращающихся вокруг Солнца по орбитам между Марсом и Юпитером (а их тысячи), назвали в честь одного из преподавателей нашего института - Радзиевского.
Все вдруг забегали, засуетились в ожидании высоких гостей из Питера и Крыма (именно в Крыму находится обсерватория, в которой и был открыт новый астероид под номером 3923, а в Питере, в Институте Теоретической астрономии, вычисляют параметры орбиты нового члена Солнечной системы).
Тогда я уже была довольно хорошо знакома с Владимиром Вячеславовичем Радзиевским – учёным-астрономом, сделавшим множество открытий в звёздной астрономии, основавшим новую веточку в астрономии – фотогравитацию. В разделе астрономии, в котором изучается динамика мельчайших частиц Солнечной системы. есть даже эффект, названный его именем – эффект Радзиевского. Но главные работы последних 20-30 лет посвящены преимущественно поиску других планет в нашей системе и динамике комет.
Ещё из школы всем известно, что вокруг Солнца вращаются 9 планет: Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун, Плутон (последний даже подумывают разжаловать в простой астероид, принадлежащий поясу Койпера, вследствие малых размеров и неустойчивости орбиты).
После того, как были открыты несколько планет «на кончике пера», астрономов начал мучить вопрос: а есть ли так называемые трансплутоновые планеты? И если есть, то как их искать. Неужели их возможно увидеть в телескоп?
Радзиевский же подошел к этому вопросу совершенно с другой стороны. Рассуждал он следующим образом: если за Плутоном есть планеты (назовём их Х-1, Х-2, Х-3 и т.д.), то каким-то образом они должны влиять на движение других «обитателей» семьи Солнца. Но на каких? Планеты обращаются вокруг Солнца по почти круговым орбитами и возмущения со стороны трансплутоновых планет на них будет практически равны нулю. То же можно сказать и об астероидах – все они «живут» в непосредственной близости к Солнцу (пояс Койпера не рассматриваем). Но есть ещё одно многочисленное семейство жителей Солнечной системы – это загадочные и таинственные кометы, наводящие мистический ужас в недавние времена на суеверных и неграмотных людей.
Кометы улетают от Солнца на громадные, поистине астрономические расстояния и там, вдали от «главы семьи» - Солнца они могут быть подвержены сильному влиянию со стороны икс-планет (если, последние, конечно, существуют).
Вот на таком простом рассуждении и были основаны две гипотезы учёного - первая о трансплутоновых планетах как причине изменения орбит некоторых комет , и вторая о том, что по этим возмущениям можно вычислить параметры орбит трансплутоновых планет и оценить их массу.
Что надо было сделать для доказательства существования икс-планет? Необходимо было проверить каждую комету на наличие возмущающей составляющей, которая повлияла на эволюцию её орбиты и не является возмущающей силой со стороны известных тел Солнечной системы.
Вот такой проверкой всех известных на то время комет и занялся Радзиевский. Необходимо было пересчитать, перепроверить около 2000 известных комет, но результат стоил этого – он был просто ошеломляющим – по крайней мере 2 (а может быть и 3) неизвестных тела влияют на движение комет в Солнечной системе. Радзиевский даже вывел формулы, по которым стало возможным определить массы, размеры и параметры орбит икс-планет.
Поскольку статистического материала было много, а каталоги комет были напечатаны на серой бумаге, (а любому человеку в 81 год трудно разбирать мелкие и плохопропечатанные цифры ), Владимир Вячеславович подключил к этой кропотливой работе студентов, поскольку у них и глаза поострее, да и дублирование работ тоже было не лишним.
Надо сказать, что Радзиевский всегда привлекал талантливых студентов к творческой научной деятельности. Когда та или иная работа была закончена, Радзиевский писал статью и все студенты становились соавторами.
Вот именно в такое время я и познакомилась с этим удивительным, замечательным человеком. Произошло это следующим образом.
Я только-только перевелась из университета в педагогический институт. Учиться мне было просто, но чего-то не хватало мне: то ли смысла, то ли трудности, то ли это было ожидание каких-то перемен в моей жизни. Но вот и первая сессия позади, сданная на пятёрки…
Как-то в марте 1992 года в коридорах пединститута меня поймала моя подруга, с которой мы вместе сдавали некоторые переводные экзамены. Оля (так её звали) сообщила мне о том, что она пишет курсовую работу под руководством Владимира Вячеславовича Радзиевского, профессора, доктора физико-математических наук, астронома. Мне тогда это имя (к стыду моему) ничего не сказало. Оля предложила познакомить меня с ним (так получилось, что я перевелась с потерей года, на 2 курс, а Оля без потери – на 3, а Владимир Вячеславович читал курс небесной механики, который проходят третьекурсники и меня знать не мог). Так вот. Оля предложила познакомить меня с Радзиевским, чтобы я тоже могла заниматься научной работой под его руководством (во время перевода мы с ней подружились, и она знала, как я болею астрономией и всем, что с ней связано).
- А над какими проблемами он сейчас работает? – спросила я её.
- Вообще говоря, он занимается кометной статистикой, кометами, космогонией, - ответила Ольга.
- Ну, это совсем не интересно, - отмахнулась я от неё. –Вот если бы заниматься астрофизикой, космологией, теорией относительности, чёрными дырами или пульсарами и нейтронными звёздами на худой конец… - мечтательно протянула я.
- А вот Владимир Вячеславович говорит, что всё равно на чём пробовать. Если есть задатки учёного, они всё равно проявятся при любой тематике. Ни астрофизикой, ни космологией на нашей кафедре пока не занимаются, а вот с кометами стоит попробовать, - возразила мне Оля.
- Ну что ж, я согласна, - ответила я, чтобы только не обижать подругу отказом – она ведь старалась ради меня. Но как мне не хотелось заниматься «какими-то жалкими кометами», которые так малы, что не видны даже в телескопы на расстояниях всего в 3-5 а.е. (1 а.е. – астрономическая единица – расстояние от Солнца до земли, равная 1 500 000 000 километрам)!
И совсем-совсем я забыла, что кометы повинны во многих космических катастрофах – начиная от динозавров и кончая Тунгусским метеоритом, и ими совсем-совсем не грех заняться… А какое влияние они оказали на развитие всей астрономии и не только. Без них, возможно, и открытие Ньютоном закона Всемирного тяготения могло и не состояться.
Вот так закончился этот, сейчас уже можно сказать, исторический разговор.
Ольга сдержала своё обещание и через несколько дней представила меня своему научному руководителю.
По её рассказу я составила себе представление об Радзиевском. Я почему-то думала, что увижу высокого, крепкого человека, который не захочет со мной говорить, а тем более обсуждать какие-то проблемы (я ведь всего на втором курсе, почти ничего не знаю, не умею). И как я ошиблась!
…Я стояла возле кафедры астрономии и ждала Ольгу с профессором. То, что я увидела, было для меня полнейшей неожиданностью: Оля шла с человеком совсем небольшого роста, чуть повыше меня; он был совсем седой, но держался бодро, а глаза его были умными и живыми. Немного насторожила меня его покачивающаяся походка (как потом выяснилось - результат контузии во время войны). Профессор удивлённо и подозрительно посмотрел на меня, и , как мне показалось, недовольно. А Оля представила:
- Знакомьтесь, Владимир Вячеславович, это – Матвеева Наташа. Она очень любит астрономию, пока она на втором курсе. Она перевелась к нам с радиофизического факультета университета. Отличница. Хочет заниматься с вами научной работой.
Радзиевский ещё раз внимательно на меня посмотрел и пригласил нас к себе в кабинет, усадил за стол, собрался с мыслями и начал разговор.
- Как вас зовут?
-Матвеева Наталья…, - сказала я и почему-то добавила – Витальевна.
-Вы настаиваете, чтобы я вас именно так звал? – то ли шутливо, то ли серьёзно спросил Владимир Вячеславович.
-Нет, что вы, совсем нет, - пробормотала я и улыбнулась – просто вырвалось.
- Вы собираетесь заниматься научной работой? Хорошо. А знаете ли вы, что я очень требовательно отношусь к своим ученикам? Когда я учился в аспирантуре, моим научным руководителем был Воронцов-Вельяминов. Да-да, тот самый Воронцов-Вельяминов, который является автором учебника астрономии, по которому вы учились в школе. Так вот. Когда я был аспирантом, этот учебник только-только готовился к изданию. Воронцов-Вельяминов предложил законспектировать материалы по этому учебнику и найти в нём ошибки и опечатки, хотя бы 50 штук. Я же нашёл 150. И вот теперь я требую от своих учеников того же, но с дополнением: прорешать все задачи и ответить на все вопросы в конце каждого параграфа.
- Кстати, - продолжал профессор, испытующе на меня посмотрев, - многие студенты хотят заниматься со мной научной работой. Некоторых прельщает то, что, работая со мной, они становятся соавторами моих работ. Но, после того, как я предлагаю, как им кажется, рутинную и скучную работу, они, как правило, исчезают. Остаются лишь те, кого не пугают трудности. Ну как, вы согласны? – спросил меня Владимир Вячеславович.
-Да, - просто ответила я, боясь сказать что-то лишнее, хотя мне совсем не хотелось заниматься конспектированием учебника астрономии.
(Но, тем не менее, после нашей встречи, я взяла в библиотеке несколько школьных учебников по астрономии (не только Воронцова-Вельяминова, но и Дагаева, и Левитана, и ещё несколько альтернативных учебников) и начала усердно выполнять задания, критически подходя к каждому предложению, формуле, чертежу, рисунку. Но работу эту я так и не закончила (хотя то, что я успела сделать и проанализировать очень пригодилось мне в дальнейшем) – её отменил сам Владимир Вячеславович но об этом чуть позже, а пока о встрече).
-Кстати, Наташа… Можно мне вас так называть? – спросил вдруг Радзиевский.
- Конечно.
- Дело в том, что у нас на кафедре почти каждый месяц проходят кометные семинары. Вот и на следующей неделе будет такой семинар, на нём я буду делать доклад о трансплутоновых планетах. Оля готовила статистику по кометам, у неё будет сообщение, и вас я так же приглашаю на этот семинар. Оля, у вас есть ко мне вопросы, всё понятно? – обратился он к моей подруге.
-Да, есть вопросы, - смело , в отличие от меня ответила Ольга, - я не совсем понимаю, как происходит выброс комет из трансплутоновых планет.
Что касается меня, я слышала о трансплутоновых планетах практически впервые, и, учитывая это, Владимир Вячеславович начал рассказывать очень подробно.
- Так. Представьте себе орбиту трансплутоновой планеты. Она очень вытянута. У любой планеты есть так называемая сфера действия (СД). Если какое-либо тело попадает в эту сферу действия, то та планета, коей принадлежит данная СД, становится для этого тела важнее Солнца, важнее всех остальных тел Солнечной системы, то есть играет главную роль, командует, так сказать, парадом. Поскольку все орбиты – эллипсы, то в точке, ближайшей к Солнцу (перигелии), сфера действия минимальна, так как Солнце оказывает более сильное воздействие на планету, нежели в афелии – самой удалённой точки орбиты. Таким образом, радиусы сфер действия планет непостоянны, они меняются. В афелии сфера действия планеты велика, и бывает так, что в эту сферу действия попадают даже кометы, вернее, кометные ядра (то есть происходит захват планетой комет). Хотя знаете, Оля, в последнее время я даже склонен полагать, что эти трансплутоновые планеты состоят лишь из кометных ядер (из сотен, а может, из тысяч). По сути дела это и не планеты вовсе, а рой кометных ядер, связанных между собой тяготением. Так вот . В афелии число кометных ядер увеличивается, так как увеличивается сфера действия планеты и происходит захват планетой кометных ядер из межпланетного пространства. В перигелии, когда планета ближе всего к Солнцу, её сфера действия уменьшается, и кометы (не все, конечно, а лишь те, которые «выпали» из сферы действия) начинают покидать данную планету, падая на Солнце и начиная самостоятельную жизнь, двигаясь вокруг Солнца по своей собственной орбите. Теперь всё понятно?
Грандиозная картина захвата комет, их жизни в рое кометных ядер, а потом своя жизнь в роли самостоятельного члена Солнечной системы так захватила меня, что я , вместо Оли кивнула.
-Да, спасибо. Теперь всё ясно, - поблагодарила своего учителя Ольга.
Я ещё летала мысленно по орбитам трансплутоновых планет, когда Радзиевский задал совершенно неожиданный вопрос.
-Кстати, - спросил он,- Кто из вас знает английский?
-Я, - ответила я, поскольку знала его довольно-таки хорошо и даже ходила на курсы английского языка при институте.
- Тогда вам ещё одно задание. Совсем недавно мне некий Донани, один из крупнейших учёных в области динамики малых тел, прислал ксерокопию своего учебника «Динамика малых тел». По этому учебнику американские студенты изучают астрономию. Если вы не боитесь английского, то она будет вам интересна. Если вы с ней справитесь, то мы издадим её и для наших студентов в качестве учебного пособия, а ваша фамилия будет стоять напротив слова «перевод», - снова испытующе посмотрел на меня Радзиевский.
- Вообще-то я «немец», - продолжал Владимир Вячеславович, - но английский я знаю. Когда-то я работал в школе в Алтайском крае и вёл английский язык. «Спасибо» по-английски у меня получалось как «Сенька бери мяч». Но школьники вроде все понимали. А впрочем, и немецкий у меня был не очень. – признался он и продолжал, - Как-то меня послали в составе нашей делегации в командировку в Германию. И вот вечером мы гуляем с девушкой (она тоже была русская и совсем не владела немецким) и видим афишу: «Опера. Борис Годунов». Я предложил сходить, поскольку было интересно посмотреть, как немцы поставили нашу русскую оперу. Девушка начала отнекиваться: мол, она чуть ли не в домашнем халате, и причёски нет – по театрам так не ходят. Но я всё равно подошёл к кассиру, и, как мне казалось, на немецком языке спросил: «Можно ли моей даме пройти в театр в домашнем халате?». Спросил в первый раз – на меня кассир очень странно посмотрела, я ещё раз повторил свой вопрос – она на меня уже посмотрела явно испуганно – вероятно, приняла меня за сумасшедшего. Но, к счастью, рядом оказался человек (почему-то всегда, когда я был за рубежом, рядом или неподалёку всегда был какой-нибудь человек, владеющий и немецким, и русским), который любезно объяснил нам, в чём дело.
- Вы знаете, что вы спросили у кассира? – обратился он ко мне.
- Конечно. Я спросил, можно ли моей даме пройти в театр не в вечернем туалете.
- Что вы! Вы спросили «Можно ли моей даме идти в театр в одном нижнем белье» …Вот на каком уровне я знаю иностранные языки, - сказал Радзиевский, окончив воспоминания, - Впрочем, этому человеку удалось убедить кассира продать нам билеты, и мы всё-таки попали в театр. Но опера нам не понравилась. Актёры почему-то печатали шаг, как-будто всю жизнь занимались шагистикой…
Вот после такой интересной, увлекательной и занимательной беседы мы простились с Радзиевским и вышли из кабинета, в котором находилась кафедра астрономии.
Я ушла из кабинета окрылённая, несмотря на то, что у меня стояла довольно-таки трудная задача – перевод учебника английского автора и штудирование школьного учебника астрономии. Кроме того я не забывала о кометном семинаре, который должен состояться через неделю. Я ни разу не участвовала в мероприятиях подобного рода и не представляла, что там будет.
Мне хотелось вернуться на кафедру. Задать многочисленные вопросы, которые у меня возникли, да и просто поговорить с Владимиром Вячеславовичем. Он просто околдовал меня тем, как точно , лаконично и чётко он может объяснить труднейшую проблему или гипотезу. При этом чувствовалось, что он сам ей так одушевлён, что не может не говорить о ней, не увлекаясь. Его речь была проста и понятна даже мне, которая первый раз слышала эту теорию. И я стала с нетерпением ждать нашей следующей встречи с Радзиевским.
Но она оказалась намного раньше, чем я думала. Она произошла не через неделю, а уже на следующий день. Радзиевский попросил меня заехать к нему домой за книгой Донани, которую мне предстояло переводить.
С замиранием сердца поднималась я на 3 этаж в доме по улице Шишкова. Вот и дверь. На мой звонок вышел сам Владимир Вячеславович и тут же познакомил меня со всяческими приспособлениями от воров: на полочке около двери лежал небольшой тесак и газовый баллончик.
Книга Донани уже дожидалась меня. Кроме неё, Радзиевский дал мне кометный каталог Марсдена, который я должна была передать Оле для её курсовой работы.
Проводил же он меня такими словами: «Если вдруг, паче чаяния на вас кто-то нападёт, бегите изо всех сил, спасайте каталог Марсдена – у нас в России всего три экземпляра этого каталога – в Питере - в Институте Теоретичсекой астрономии, в Москве - в ГАИШе (Государственный астрономический Институт имени Штернберга) и у меня. Этот каталог дороже золота».
Вот с таким «напутствием» я вышла из дома, в котором жил Владимир Вячеславович и безо всяких приключений добралась до общежития. На следующий день величайшая драгоценность была передана Оле, а сама я набрала учебников по астрономии и решила к кометному семинару законспектировать их, по заданию Владимира Вячеславовича. Но перевод книги Донани так захватил меня, что я так никогда и не выполнила самого первого задания, данного мне профессором Радзиевским. Впрочем, он сам же и отменил мне его, но это произошло несколько позднее.
Глава 2. Кометчики.
…врождённые дарования подобны диким растениям и нуждаются в выращивании с помощью учёных занятий…
Френсис Бэкон
И вот наступил день, на который было назначено проведение кометного семинара. Владимир Вячеславович должен был делать доклад об орбитах таинственных трансплутоновых планет Х-1 и Х-2. В небольшой аудитории находилось человек двадцать: студенты старших курсов, члены кафедры астрономии, кафедры теоретической физики, кафедры общей физики.
На доске уже висели многочисленные плакаты, схемы, графики. Радзиевский уделял большое значение наглядности и всегда сам очень тщательно готовил наглядный материал. Все графики, схемы, чертежи являли собой образец аккуратности и чёткости, продуманности до мелочей. Как позднее мне объяснил сам Владимир Вячеславович (в шутку, конечно, но в каждой шутке есть доля истины), писать мелом на доске во время своего доклада может позволить себе лишь академик, а он, мол, пока всего-навсего доктор физико-математических наук .
Наконец, всё было готово, и к доске вышел Радзиевский. Перед глазами до сих пор стоит такая картина: все сидят за партами, как школьники, а Владимир Вячеславович стоит у доски и кажется, что он помолодел лет на двадцать-тридцать, выпрямилась спина, стал твёрдым голос, в глазах появился загадочный блеск. Невозможно словами передать ту атмосферу, которая воцарилась на время доклада в небольшой аудитории. Физически ощущались мысли, идеи, гипотезы, казалось, они наполнили, наводнили собой кабинет и покоряли своей простотой и логичностью всех слушателей.
Радзиевский был великолепным оратором и лектором – слушали его всегда с огромным вниманием. Да его и невозможно было не слушать. Во время докладов, лекций он весь преображался, хотелось сразу же бежать домой и проверять его гипотезу, считать кометы, рассчитывать их орбиты. (впрочем, со мной так и было, те задания, которые Владимир Вячеславович нам давал каждую неделю я выполняла на первом дыхании, в эту же ночь. Радзиевский всё дивился и радовался моей работоспособности, а я просто не могла понять как так можно – получив в руки интереснейшее задание, от которого зависит правильность той или иной гипотезы, не броситься тут же его выполнять (ведь интересно же, что получится!!!), а откладывать на день-два-неделю).
Так вот, продолжу о семинаре. Рассказав об основных полученных результатах, Радзиевский назвал ещё несколько тем, по которым предстоит ещё поработать, прежде чем они оформятся в окончательную статью или доклад. Одна из тем мне показалась довольно-таки интересной и несложной, и я сказала Владимиру Вячеславовичу о своём желании поработать ещё и над этой темой (я не забывала о книге Донани и конспектировании школьных учебников).
Радзиевский очень обрадовался моему предложению и обещал мне принести материал для этой новой работы.
А на следующий день меня ждал сюрприз. Я узнала, что заняла второе место на зональной олимпиаде по математике среди студентов. Меня пригласили на учёный совет факультета для вручения грамоты. Ну как обойдётся учёный совет без профессора Радзиевского? Владимир Вячеславович был приятно удивлён, когда узнал, зачем меня туда пригласили. Он осторожно пожал мне руку и сказал: «Не знал, что у вас так хорошо с математикой. Теперь я буду с вас драть три шкуры.»
После того, как учёный совет закончился, мы вместе пошли на кафедру, где он мне отдал обещанные материалы, объяснив, что и как делать. Поскольку у меня ещё было время, Радзиевский предложил мне поработать прямо на кафедре, усадил за свой стол и сказал следующее:
-Привыкай, привыкай, Наташа. Скорее всего, этот стол перейдёт к тебе по наследству. (Слова профессора оказались пророческими, стол на самом деле «перешёл мне в наследство» - когда я работала на кафедре в качестве ассистента, я сидела именно за ним.)
Усадив меня за свой стол, он поспешил в столовую, но перед уходом обернулся ко мне и спросил:
-Наташа, а вы из интеллигентной семьи?
-Нет, из рабочих.
-А я дворянин. Потомственный. Но к рабочим я отношусь с большим уважением. С очень большим. Если они не пьют, конечно.
С этими словами он ушёл, а я осталась работать.
Полчаса спустя, Владимир Вячеславович пришел в кабинет и предложил следующее.
-Наташа, - сказал он. – Меня приятно удивил тот факт, что ты заняла призовое место в математической олимпиаде. У меня, к сожалению, было мало сильных студентов. Ведь не секрет, что сильные выпускники идут почти все в университеты, в институтах их малая толика. И то, что мы встретились, я расцениваю как улыбку фортуны и для тебя, и для меня. Предлагаю следующее. Останавливаться на достигнутом (я имею ввиду второе место на олимпиаде) не стоит. Согласна ли ты, если я тебе каждую неделю буду приносить по одной заковыристой задачке? Так мы будем развивать твоё мышление, умение нестандартно мыслить, будем подключать смекалку и логику – без этого учёным не стать.
Надо заметить, что я очень любила решать всяческие головоломные задачки, и я с радостью согласилась с предложением Владимира Вячеславовича. Тут же я получила интересную геометрическую задачу, которую также надо было постараться решить к следующей неделе.
В то время Радзиевский работал всего на четверть ставки – вёл лекции по небесной механике на третьем курсе и кометный семинар. Все эти занятия ставили ему в один день, поэтому наши встречи проходили всего раз в неделю.
Через неделю были готовы и задачка, над которой я просидела ни много ни мало – пять(!!!) дней, была готова моя первая «научная» работа, которая была дана мне Радзиевским после кометного семинара, были законспектированы первые 5 параграфов учебника астрономии Воронцова-Вельяминова и сделан перевод двух глав книги Донани.
Когда я пришла на кафедру астрономии, там уже сидела та самая Оля, с лёгкой руки которой я стала ученицей Радзиевского.
Увидев меня, Владимир Вячеславович сказал Оле:
-Ну, Оля, я вам должен бутылку…. кефира. Вы мне нашли просто замечательную студентку. Если сравнивать вас чисто внешне, то Оля – непревзойдённая Венера. Правда, Наташа?
Я кивнула.
- Но если судить по творческому потенциалу, то Наташа стоит на первом месте. Знаешь, Оля, она ведь знает не только английский, но и занимает призовые места на олимпиадах… математических.
- А я что говорила вам? – Оля заговорщицки подмигнула мне, - у вас ещё такой ученицы не было.
Вскоре, выяснив несколько вопросов по своей курсовой работе, Оля ушла, а я осталась. Если честно, мне очень нравилось общаться с Владимиром Вячеславовичем, я могла бесконечно слушать его идеи, гипотезы, размышления, но я понимала, что он занятой человек и мне не очень хотелось злоупотреблять его вниманием.
Оля ушла, а я отдала ему свои результаты и с замиранием сердца ждала его приговора-вердикта.
Просмотрев все мои вычисления, он взглянул на меня, и я поняла, что предстоит довольно-таки серьёзный разговор.
- Наташа, я буду говорить с тобой… Мы с тобой на ты или на вы?
- На ты.
- Ты мне разрешаешь?
- Конечно.
- Ну хорошо. Для студента твоя работа отличная. Даже преотличная. Но для аспиранта – очень плохая. Много недочетов, ошибок, «проколов» (это было его любимое словечко наравне с «чепухой»). А я всё-таки думаю, что ты после окончания института пойдёшь в аспирантуру. Я ведь тоже не сразу пришёл к астрономии. В детстве бредил географией, путешествиями, Африками. В девять лет мы с другом даже сбежали из дома. Почти как чеховские мальчики. Мы не взяли с собой ничего из провизии, питались (как описывалось в романах Жюля Верна) травками да червячками. Ничего хорошего из этого не получилось, конечно. Проплутав два дня в лесах, мы слегли с животами прямо под деревьями. Так что, когда нас нашли, мы были как мокрые курицы и ни в какие Африки уже не собирались…
Потом я поступал в горный институт. Проучившись в нём 4 года, почувствовал тягу к преподаванию и перевелся в педагогический институт. Закончив его, по распределению поехал в глухую сибирскую деревушку, работал там директором школы и преподавал всё: от уроков физики до уроков физкультуры, рисования и английского. Это, называется, романтики мне захотелось. Но в конце концов любовь к науке победила и я поступил в аспирантуру при ГАИШе, под руководством Воронцова-Вельяминова.
- Что наиболее важно для учёного? Какие черты характера он должен в себе вырабатывать? – продолжал Радзиевский.
Во-первых, честность. Сюда входит и умение признавать свои ошибки, и не обижаться ни на что (обижаться – это не честно. Я впервые столкнулась с такой точкой зрения.)
Во-вторых, учёный должен обладать хорошим здоровьем, что даёт возможность заниматься любимой работой до глубокой старости.
В-третьих, немного тщеславия, авторского самолюбия .
В-четвёртых, трудоспособность, усидчивость. Не секрет, что ученый – это 99% труда и 1% таланта.
В-пятых – талант, несомненно. Сюда входит и умение нестандартно мыслить, умение взглянуть на проблему с другой точки зрения, критически относиться ко всем результатам (особенно к своим).
В-шестых – целеустремлённость. Думаю, не стоит объяснять подробно, что это такое.
-Ну как, Наташа, - обратился учёный ко мне, - вы согласны работать со мной на таких условиях?
-Да, конечно.
- Ну, тогда я тебя буду ругать…
Это, наверное, был второй исторический для меня разговор. И это я почувствовала.
После того, как всю мою работу он раскритиковал в пух и прах, но, видя, что я не повесила нос от первой неудачи (а сколько их ещё будет впереди! Надо с честью и достоинством выходить из таких ситуаций), и даже почти не капельки не огорчилась, Радзиевский преподнёс мне новость: оказывается, что его именем назвали астероид. Процедура дачи имени астероиду очень сложна и долга. Во-первых, надо, конечно, его открыть. Во-вторых, вычислить параметры его орбиты. В-третьих, проверить вычисления практически. Новый астероид был открыт ещё в 1972 году в Крымской обсерватории неким Черных, который, как я потом узнала, является рекордсменом по числу открытых им комет и астероидов. Но потребовалось целых 20 лет, чтобы вычислить, уточнить и окончательно определить параметры его орбиты. Лишь после такой небыстрой процедуры астероид считается открытым. Право присвоить имя астероиду предоставляется первооткрывателю. И Черных совершенно справедливо предложил назвать астероид в честь Владимира Вячеславовича Радзиевского, который очень много сделал в области исследования малых тел Солнечной системы.
Раньше, до встречи с Владимиром Вячеславовичем, я читала об этом лишь в книжках. Но я не только представить, но и мечтать не могла о том, что я буду работать с подобным человеком, а он будет обращаться со мной как с внучкой…
Я была горда за своего учителя, вдохновителя, да что там говорить, я была просто очень рада за него. На прощание, в конце нашей встречи он мне подарил один из экземпляров почетного свидетельства «О присвоении астероиду 3923 имени Владимира Вячеславовича Радзиевского».
Кроме того, он отменил мне задание по конспектированию учебника астрономии, аргументировав это тем, что с моим умом надо решать задачки посложнее, а учебники пока подождут.
И я снова ушла с кафедры астрономии как на крыльях, полная энтузиазма, творческих идей и обожания к Радзиевскому.
Я понимала теперь, почему у Владимира Вячеславовича было так много учеников (ну и что же из того что они не так сильны в математике или физике – это дело наживное) . Просто он умел заинтересовывать студентов астрономией, своими идеями, гипотезами, работами. Он мог самую пустяковую (но пустяковую только на первый взгляд) идею преподнести так, что душа уходила в пятки от восторга, сердце начинало быстрее биться от сознания того, что ты прикасаешься к ещё одной тайне мироздания, от сознания причастности к непрерывному и захватывающему процессу человеческого познания, который делает человека сильнее духом.
У многих его студентов на счету была не одна публикация в различных астрономических журналах (в соавторстве с Радзиевским). Владимир Вячеславович щедро делился своими идеями с людьми, влюблёнными, как и он, в тайны неба. Он умел находить таких людей.
Как-то он мне сказал, что теперь я у него «кадр номер один». До меня первым кадром была Лиля Кокурина. Она стала заниматься серьёзной научной деятельностью ещё с 6-го класса. Получилось это так.
В одной из газет как-то напечатали статью о работах Владимира Вячеславовича. Написали о том, что он занимается поиском трансплутоновых планет. Девочка Лиля прочла эту статью и написала письмо Радзиевскому. Тот её пригласил в гости, чтобы получше познакомиться, и с тех пор Лиля получала задания по астрономии, обработке статистических наблюдений комет и т.д. А к окончанию школы на её счету было уже около десятка статей в различных астрономических журналах в соавторстве с Радзиевским.
Другая ученица Радзиевского, Оля Вахмянина, та самая, благодаря которой я познакомилась с ним, приехала в Нижний аж из Казахстана. Там она училась в обыкновенном педагогическом институте (а в обыкновенных педагогических институтах кафедр астрономии нет. В Нижнем кафедра астрономии была основана только благодаря Радзиевскому, когда он перевёлся сюда из Ярославля ещё в шестидесятых годах). В посёлке, в котором жила Оля, энтузиасты стали строить обсерваторию и планетарий. Чтобы там работать, необходим был профессионал-астроном, и Олю делегировали в нижегородский педагогический институт обучаться астрономическим премудростям. Вот так она и попала в руки Владимира Вячеславовича.
Всех своих студентов Радзиевский собирал один раз в две недели на кометные семинары. На них мы читали друг другу лекции и делали доклады на самые разные темы по астрономии и астрофизике, небесной механике и космогонии, теоретической физике и теории вероятностей. А как к ним готовились! Так не готовились ни к одному экзамену. Пролистывали все учебники, статьи в журналах, прибегали и к помощи преподавателей. Но зато все эти темы, проштудированные подобным образом, навсегда оставались в памяти и в дальнейшем многие из них пригождались.
Обычно перед семинарами мы все собирались на кафедре и Владимир Вячеславович давал советы выступающим. Однажды перед очередным семинаром я задержалась и подошла лишь к концу собрания. Радзиевский как раз предложил нам написать на листочках ту черту характера, которая, как нам кажется, является самой основной в личности учёного.
Когда все написали, листочки были собраны, и Радзиевский стал их зачитывать (листочки, кстати, были не подписаны).
- Честность, честность, честность и доброта, целеустремлённость, честность, честность…
Прочитав всё это, Владимир Вячеславович просиял:
- Я и не знал, что у меня такие прекрасные люди в учениках. Я тоже ведь написал честность. Считаю, что все несчастья в нашей стране происходят от того, что многие люди становятся бесчестными. Без чести и совести. Честь и совесть – основное, что должно быть у человека для того, чтобы он всегда при всех обстоятельствах оставался человеком с большой буквы. Причём стыд - это совершенно не то. Человеку стыдно за свои поступки перед другими людьми. То есть, если бы другие люди сказали ему, что это не стыдно, то он продолжал бы это делать. А совесть – это другая совершенно категория. Совесть грызёт тебя, мучает, преследует, если ты совершил неблаговидный поступок. И самое главное, надо быть до конца честным именно перед самим собой, перед своей совестью, хотя, может быть, это будет идти в разрез с понятиями других людей. Если человек без чести- то тут и до преступления недалеко. До преступления перед своею совестью, перед людьми. Перед наукой, наконец. Как мне кажется, в эту черту характера входит и все остальные. А что касается доброты, то единственное, что я могу сказать – это то, что я не добренький, а, может, и не добрый. Но я справедливый. Понятие справедливости также входит в честность. Но вы молодцы – очень меня порадовали. Спасибо.
Этот разговор мне тоже запомнился, причём ничуть не меньше, чем доклады на семинарском занятии.
Владимир Вячеславович очень любил хорошую шутку. Так, когда одной студентке впервые предстояло выступать перед большой аудиторией и она очень волновалась по этому поводу, он сказал:
- Оля так волнуется, что сейчас даже не сможет сказать как правильно надо говорить: перепонная барабанка или перипонная барабанка. Ну так как?
Надо признаться, что я сразу сообразила в чём подвох – ни то не другое не было правильным, надо говорить – барабанная перепонка… но мне не надо было выступать и я не волновалась, а Оля ответила:
- Конечно же, перепонная барабанка.
Напряжение и волнение тут же были сняты этой незатейливой шуткой.
Вспоминается ещё одна хорошая шуточка Радзиевского, на которые он был неистощим, так же как и на новые идеи и гипотезы.
Я уже писала о том, что Владимир Вячеславович придавал большое значение наглядным пособиям. Для определения точных параметров орбит трансплутоновых планет ему необходимо было построить распределение полюсов кометных орбит по долготе и широте. Объясню подробно, чтобы стало яснее, такое кометный полюс или полюс кометной орбиты.
Представьте себе комету, которая обращается вокруг Солнца по эллипсу. Плоскость, в которой лежит этот эллипс, назовём плоскостью кометной орбиты, а перпендикуляр, восстановленный из фокуса эллипса, будет осью кометной орбиты. Полюсом же назовём тот конец, оси, из которого обращение кометы вокруг Солнца будет происходить против часовой стрелки. Естественно, что у каждого полюса будут свои координаты (долгота и широта), как есть координаты у любого пункта на земном шаре.
И каждый полюс кометной орбиты нам необходимо было нанести на глобус, (предварительно вычислив координаты полюсов всех известных комет), для того, чтобы выявить их распределение. Радзиевский проделал эту работу сам, но, естественно, её надо было продублировать. И это дело он решил доверить своим студентам.
Ну и как-то раз захожу я на кафедру астрономии, а там уже сидит Лиля Кокурина, но почему-то…босая. При моём появлении Лиля и Владимир Вячеславович заговорщицки переглянулись и Радзиевский мне сказал:
- Кто-то из моих учеников при определении основной черты учёного написал «целеустремлённость». Что ж , сейчас проверим, насколько сильно вы привязаны к астрономии. Ты готова, Наташа?
- Да, - ответила я, ещё не подозревая о том, на что соглашаюсь.
-Проверять я буду по системе йогов. Вот на этой дощечке воткнуты маленькие гвоздики. Если ты на самом деле целеустремлённый человек, то …. встань босиком на них. Лиля это уже проделала.
Я с недоверием посмотрела на Лилю, на её босые ноги в тонких капроновых колготках, и не знала, верить этому или нет.
Но потом, будто включившись в какую-то игру, стала разуваться… Не скрою, я думала о том, что это очередной розыгрыш Владимира Вячеславовича, но Лиля и он были очень серьёзны, и лишь в глазах нашего любимого учителя прыгали лукавые чёртики. Только я успела скинуть туфли и подошла к дощечке с гвоздиками, как вошла Оля Вахмянина, и Радзиевский ей сказал всё тоже самое, что говорил мне минуту назад, но лишь с той небольшой разницей, что на гвоздях уже постояли Лиля и я…
Вот так Владимир Вячеславович нас всех взял на «пушку».
В конце концов оказалось, что эти гвоздики мы должны втыкать точно по координатам, которые нам же и предстояло вычислить для того , чтобы получить распределение кометных полюсов на небесной сфере.
А ещё через месяц вышла статья «О распределении кометных полюсов по небесной сфере в лапласовой системе координат», запомнившаяся мне проверкой целеустремлённости по системе йогов-Радзиевского.
Что-что, а с чувством юмора у Владимира Вячеславовича было всё в порядке: всегда к месту у него выходили анекдоты, смешные и нелепые случаи с ним и с другими учёными.
Любил он придумывать и шарады – частенько, добираясь в троллейбусе от института до дома или в обратном направлении, он придумывал новый ребус или шараду.
Однажды он пришёл на семинар в приподнятом настроении и записал на доске следующие буквы:
КЛМНОПРСТУФ
- Разгадайте, что это значит,- загадочно и довольно произнёс он.
Нам ничего на ум не приходило.
И тогда Радзиевский выдал нам следующее.
-У меня в учениках трое студентов, чьи фамилии и имена начинаются на Л и К ( т.е. три «К. Л.» - Кокурина Лиля, Караваева Люда, Киселёв Лёша), далее МН – Матвеева Наташа трёх стоит, а Один Профессор Радзиевский Стоит Трёх Учёных Физфака. Вот и получилось КЛМНОПРСТУФ.
Если задаться целью вспомнить все его шутки, эпиграммы, анекдоты, то получится очень большая юмористическая книжка.
Приведу ещё пару шуток.
Наш кометный семинар посещала одна студентка, которая была на четвёртом месяце беременности. Узнав об этом, Владимир Вячеславович лукаво спросил у неё: «Может мне в ведомости написать, что занятия по кометному семинару посещало не 8, а 9 человек?»
А вот ещё.
Однажды, это было уже на четвёртом курсе, когда у нас с Радзиевским были очень тёплые, дружеские отношения, я забежала к нему на кафедру то ли просто поздороваться и спросить как у него дела, то ли с каким-то вопросом. Был уже июнь, стояла жара и многие (и я в том числе) уже успела загореть очень хорошо. Помнится, я была в довольно-таки смелой юбочке, сильно открывающей ноги.
Радзиевский был не один – у него сидела одна из его учениц и разбирала с ним непонятные места в своей курсовой работе.
Владимир Вячеславович посмотрел на меня, приветливо улыбнулся и попросил подождать несколько минут, пока он не объяснит несколько трудных вопросов Лене Корниясовой. Когда на все вопросы были даны ответы и Лене стало всё ясно, Владимир Вячеславович откинулся на спинку стула и сказал:
- Наташа, с твоей стороны было нечестно надевать такую юбку – всё время, пока я объяснял Лене теорию, одним глазом я смотрел на твои ножки. Так и косым стать недолго. Правда, до этого дело не дошло, а вот экспромт я придумал. Оказывается, Пушкин - большой жмот. Помните, как у него?
Полжизни я отдать бы смог
За пару стройных женских ног.
А я ему в пику –
А я всю жизнь отдал бы, право,
Лишь за полножки той, что справа.
Конечно же, справа от Радзиевского сидела как раз я, но восхищена я была не тем, что Владимир Вячеславович заметил мои ножки, а тем, как блестяще он обыграл слова «полжизни – за пару ног», той игрой ума и логики, которая позволила увидеть эту возможность и теми данными, которые необходимы для стихосложения – чувством ритма и чувством рифмы.
Хочется ещё сказать, что Радзиевский очень хорошо знал людей. По мимике, выражению лица, по походке, жестикуляции он мог распознать, что сейчас у человека на душе, какие одолевают его мысли и чувства.
Возможно, что он заметил, как я комплексую по поводу своей внешности, и каждый раз подчёркивал, что я красивая, обаятельная и привлекательная девушка. От комплексов я не избавилась, но в его обществе чувствовала себя красавицей.
Был ещё и такой случай: Владимир Вячеславович попросил меня заменить его - прочитать лекцию на нашем курсе об открытии Нептуна Адамсом и Леверье. Я очень усердно и добросовестно работала над этой темой, готовясь к лекции. Необходимо было выполнить несколько задач:
Во-первых, раскрыть сущность поиска таинственных планет по их возмущениям на известные планеты.
Во-вторых, необходимо было показать как происходило открытие Адамсом и Леверье, в чём состояла интрига этого открытия, и как в конце концов восторжествовала правда.
Видимо, я прониклась этой астрономической историей и очень вдохновенно и эмоционально читала эту лекцию. Эффект был достигнут – все сидели затаив дыхание и слушали меня, а Радзиевский сидел на задней парте и внимательно слушал мой рассказ.
Когда же закончилось занятие, Владимир Вячеславович подошел ко мне и сказал:
- Наташа, ты была великолепна! В тебе спит педагог, оратор. Твоя лекция убедила меня ещё раз в том, что тебе надо работать преподавателем. И ещё одно наблюдение я сделал во время твоей лекции. Я давно, кажется, уже высказывался по поводу твоей внешности. Так вот. Сегодня ты была настоящей красавицей – раскрасневшаяся, с сияющими глазами – ты мне показалась в тысячу раз прекраснее нашей общепризнанной астро-Венеры – Оли Вахмяниной. Будь я помоложе немного, обязательно приударил бы именно за тобой.
Конечно, я понимала, что он шутит ,но всё равно было приятно.
С таким вниманием, заботой и любовью он относился ко всем своим студентам без исключения. Хоть он и говорил, что он не добренький, и быть может не добрый, но, как мне кажется девизом его жизни была не столько честность, а, скорее всего, любовь и совесть. И это невозможно было не замечать. Всегда у него находилось и доброе слово, и слова ободрения, лёгкая шутка, а то и конфетка или шоколадка для утешения студенческих душ.
Радзиевскому нравилось общаться с нами. Несмотря на то, что почти все участники его семинара были девушки, ему это очень нравилось. Он частенько говорил, что эта «малина» его вдохновляет на генерацию новых идей и гипотез. Частенько Владимир Вячеславович «приставал» к нам с просьбами о фотографиях, но чтобы на них мы были непременно в купальных костюмах.
Возможно, этим он провоцировал нас – была у него в характере одна неприятная черта – подозрительность. Этому была причина. Был у него старший брат, который в 30-х годах был расстрелян как «враг народа». Была у него и любимая девушка, на которой он женился сразу же после окончания института… Но счастливой семьи не получилось – оказалось, что она была приставлена к нему чекистами с тем, чтобы сообщать о всех его контактах, открытиях, действиях, передвижениях. Радзиевский так и не смог простить такого предательства, и они расстались с женой.
Может, поэтому ему до сих пор кажется, что кто-то хочет украсть его идеи, и для этого посылают таких очаровательных девушек на физический факультет института. Может это и является объяснением его провокаций?
Однажды он предложил нам построить график нашего отношения к нему в зависимости от времени знакомства. Начиная от «равнодушия» и кончая «как к любовнику». Все его ученицы должны были поучаствовать в этом «тесте» и построить каждая свой график отношения. Почему-то практически все дошли до отметок «любовь», «поклонение», «обожание» (мне, если честно, до сих пор это кажется странным).
А я в это время страшно была влюблена в своего однокурсника и ужасно страдала из-за того, что он не обращает на меня внимания, не замечает, не принимает всерьёз. Мой избранник был высок, строен, красив, обаятелен, умён, а ещё он с 5-ти лет занимался бальными танцами. И по меньшей мере было бы странно мне построить график, упирающийся в точку «отношусь как к любовнику» к человеку, который старше меня на 60(!) лет и при такой конкуренции со стороны моих нежных чувств к однокурснику.
Построение этого графика привело меня в тупик. Я очень любила и уважала Владимира Вячеславовича, но любила его как старшего друга, более опытного, более мудрого, любила любовью внучки, любила как дедушку, которому можно всё поведать и рассказать, раскрыть свою душу, попросить совета. Поэтому мой график не поднялся выше отметки «дружба» и «уважение». Будь на оси отметка – «отношусь как к дедушке», я не долго думая, довела бы свой график до неё.
«Как к дедушке…..»
Глава 3. Физика и лирика.
В системе мира нам дан короткий срок пребывания – жизнь; дар этот прекрасен и высок. Бодрствование, чувствование, мышление – высшие блага, исполненные наслаждения… мышление – верх блаженства и радость в жизни, достойнейшее занятие человека.
Аристотель.
«Дедушка» родился в 1911 году, в Петербурге. Его мать, Анна Васильевна, была из мещан. Первый её муж, Александр Михайлович Радзиевский, военный инженер, погиб в Японскую, а второй ребёнок вдовы – Владимир - получил статус незаконорожденного.
Отец Владимира, Вячеслав Михайлович Родзевич, служил начальником петербургского арсенала. Чин имел генеральский, а происхождение – дворянское. Правда, свой брак с Анной Васильевной он не оформил, и поэтому незаконнорожденному Владимиру фамилию сохранили материнскую, но дворянский титул тоже пожаловали.
В 1917 году грянула революция, и старший брат Володи - Михаил с головой окунулся в новую жизнь, вступил в комсомол. Но когда выяснилось, что он – дворянин, из комсомола исключили. А в 30-е годы он был арестован и расстрелян как и другие «враги народа».
В 1929 году Владимир Радзиевский закончил школу и успешно сдал экзамены в военно-медицинскую академию. Но в академию его не приняли – выяснилось, что он дворянин (это будет выясняться часто и наказываться) и ему было предложено «перевариться в революционном котле».
Так потомок дворянина стал чернорабочим, потом слесарем, электромонтёром. Но учиться хотелось больше смерти. В 31-м году, скрыв своё социальное положение, он поступил в Ленинградский горный институт, вступил в комсомол. В 33-м всё открылось, и студента Радзиевского исключили и из института, и из комсомола.
Пришлось Владимиру Вячеславовичу вместе с женой (в то время он уже был женат) переехать в тихий провинциальный городок Иваново, где и продолжил своё обучение на физфаке пединститута.
По распределению попал на Алтай, назначили его директором сельской школы, приходилось вести практически все возможные предметы и вкушать романтику таёжной жизни.
Через некоторое время и там стало известно, что его брат - «враг народа». Радзиевского снимают с должности директора и исключают из школы.
На свой страх и риск в 38-м он поступил в аспирантуру МГУ. Одновременно работал старшим преподавателем астрономии в Ярославском педагогическом институте.
С женой пришлось развестись (как уже говорилось выше) – выяснилось, что шпионила она за мужем и что ещё 5 лет назад приставили её к нему чекисты.
После неудачи в семейной жизни Радзиевский с головой уходит в науку. Но окончание аспирантуры было прервано войной.
Неожиданно его, бывшего дворянина, направляют учиться в Ленинградское военно-инженерное училище в 42-м году. Он рвался на фронт, но за два года курсант Радзиевский успел овладеть такими тонкостями радиоминирования, что его оставили в училище преподавателем.
Во время одного из учений Радзиевский был контужен. Как он нам сам говорил, что с тех самых пор не любит двоечников. Дело в том, что его тогдашние подопечные-двоечники вместо тупиковой ветки железной дороги заминировали рабочую. Вот-вот должен пойти поезд и Владимиру Вячеславовичу пришлось бежать к рельсам, чтобы успеть разминировать. Но не успел – взрыв накрыл его с головой. С тех пор он оглох на одно ухо и получил повреждение вестибулярного аппарата. Последнее выражалось довольно заметным покачиванием при ходьбе и дрожанием рук при волнении.
После окончания войны Радзиевский вернулся в Ярославль. Удалось закончить аспирантуру и защитить диссертацию по звёздной астрономии.
Но тут Владимира Вячеславовича захватила и увлекла идея о влиянии светового давления на движение небесных тел. Сказалось влияние Отто Юльевича Шмидта, его теории о происхождении Солнечной системы. Долгое время Шмидт и Радзиевский переписывались, обменивались идеями, гипотезами, спорили.
И вот новая диссертация: «Проблемы фотогравитационной небесной механики». Уже докторская. В этой работе были заложены основы новой фундаментальной науки. Суть её заключалась в том, чтобы оценить те изменения в движении тел Солнечной системы (как естественных, так и искусственных), которые происходят в результате действия сил светового давления. Понятно, как помогла эта теория при расчете орбит искусственных спутников Земли и других космических аппаратов. За разработки в этой области Радзиевский был награждён Дипломом Гагарина и медалью Королёва.
В Горький Владимир Вячеславович приехал в 65-ом году и получил должность проректора по науке в педагогическом институте. Но вскоре перешёл на кафедру астрономии, которая создавалась тогда там же. Возглавлял её Владимир Вячеславович с 67-го по 80-е годы.
Горький (ныне Нижний Новгород) издавна славился своей астрономической деятельностью. Ещё в 1888 году под руководством Ильи Николаевича Ульянова по примеру западных стран было основано общество любителей физики и астрономии (НКЛФА – Нижегородский кружок любителей физики и астрономии). В то время шла волна популяризации и подобные общества возникали во многих городах Западной Европы. И нижегородский кружок был первым в России. Тёплоё письмо с наилучшими пожеланиями пришло от самого известного популяризатора астрономии того времени – Камилла Фламмариона. А великий русский учёный-астроном Бредихин подарил НКЛФА свою зрительную трубу.
Именно этим кружком был налажен выпуск «Астрономического календаря», который издаётся и по сей день.
Таким образом, астрономические традиции в Нижнем были достаточно сильные и Владимир Вячеславович не собирался из забывать.
В 60-е годы было основано ВАГО (Всесоюзное астрономо-геодезическое общество), которое по сути было НКЛФА, только уже в 3-ем поколении. Радзиевский с 66-го по 86 –ой года являлся вице-президентом ВАГО, а «Астрономический календарь» издавался прямо в Горьком ( а не в Москве как сейчас). У ВАГО была накоплена обширная астрономическая библиотека, где было много раритетов – в том числе книги Фламмариона и Араго в подлинниках, энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона в подлиннике и другие редкие экземпляры книг.
С лёгкой руки Владимира Вячеславовича, ещё учась на третьем курсе, я стала заведовать этой роскошной библиотекой и все дни проводила теперь там. Библиотека хотя и была богата, но находилась в плачевном состоянии – надо было её систематизировать, составить картотеку книг и журналов, всё упорядочить. Этим я и занялась.
Однажды, разбирая книги, я обнаружила интересную подпись на «Астрономическом календаре» за 66-ой год следующего содержания.
Ты всем известен как учёный
И вице-президент ВАГО,
Теперь добавлен титул новый –
Член редколлегии сего
Календаря.
Успехов n-ских.
Тебе, Владимир Радзиевский
К сему, звёзд с неба не хватая,
Член редколлегии Дагаев.
19. 10. 66г.
Уже по этим незамысловатым, но сердечным строчкам видно, какая дружеская, тёплая атмосфера царила на кафедре астрономии в то время. Впрочем, теплота и сердечность являются, похоже, традицией данной кафедры, и они никуда не делись и в 90-е годы.
Как видим, к своей цели Владимир Вячеславович шёл через многочисленные преграды: войну, предательства, непонимание, но, несмотря на всё это, он не растерял веры в людей, любовь к жизни, любовь к науке и бесконечно-захватывающему процессу познания удивительного мира, в котором мы все живём. Словно внутри него был некий стержень, который в самые трудные времена помогал ему верить в то, что любовь и совесть правят миром, и правда всё равно восторжествует. И он получил за это награду сполна – интересную, счастливую жизнь.
Помню его длинный разговор о счастье.
- И я тоже был молодым, - говорил Владимир Вячеславович, - и тоже влюблялся в девушек, и целовался, и обнимался с ними. Но никогда я не был счастлив так, как тогда, когда мне удалось взять интеграл, который никто до меня не мог взять.
(Я, кстати, могу подтвердить насколько это сильное ощущение – открытие нового, разгадка тайны природы, которую до тебя никто не мог отгадать. В этот момент ты словно прикасаешься к самой вечности, к мирозданию в целом и ощущаешь себя не маленькой его частичкой, а как бы сливаешься с ним в едином потоке бытия. Незабываемое чувство. Мне посчастливилось - я тоже ощутила это, когда удалось открыть тождественные кометы – но об этом речь впереди).
- Что такое счастье? – это уже из другого разговора с Радзиевским, - мне кажется, что ближе, чем Энгельс к ответу на этот вопрос не подошёл никто. Формула Энгельса очень проста: «счастье – это максимальное удовлетворение своих потребностей».
От такой формулировки я сначала опешила, попахивало каким-то дешёвым вульгаризмом, но Радзиевский продолжал, и, в конце концов, я тоже восхитилось простотой формулы и её логичностью, я бы сказала математической стройностью.
- Другое дело, что это за потребности и что это за счастье. Но каждый человек, так или иначе, стремится быть счастливым – в этом смысл его жизни, как это ни странно. Смысл жизни – быть счастливым. Гениально просто. Я восхищаюсь Энгельсом, тем, как он глубоко и точно, с непререкаемой математической логикой понял проблему счастья.
Помню, как мы вернулись к этому разговору о счастье ещё раз. Это получилось тогда, когда я «проворонила» день рождения своего любимого дедушки. Прихожу как-то раз в институт, а мне сообщают, что у Радзиевского сегодня день рождения. Я вся похолодела , я думала, что у него день рождения завтра – я ведь даже сочинила для него стихотворение, хотела его очень аккуратным и красивым почерком написать на хорошей открытке…. Но, но, но…. Пришлось быстренько бежать в ближайший ларёк, наспех покупать первую попавшуюся открытку и в спешном порядке, по памяти, стараясь ничего не забыть и не перепутать, писать этот злополучный стишок.
* * *
В.В.Радзиевскому
Вы стрелялись? Думаю, стрелялись!
Ведь любовь – романтике сродни.
И с девчонкой встречной целовались -
Это могут только короли.
Что такое жизнь для вас, скажите?
Знаете, все говорят, борьба.
Но с таким ответом не спешите.
Это ведь такая ерунда.
Жизнь для вас, я знаю – это радость,
Это слёзы счастья и печаль,
И любви земной земная сладость,
И земная-неземная даль.
Вы стрелялись? Думаю, стрелялись,
И цветы дарили всем подряд.
И с девчонкой встречной целовались.
Оттого у вас лукавый взгляд…
Владимиру Вячеславовичу очень понравился стих. Как оказалось, то, что подсказало мне поэтическое воображение было правдой – он действительно в молодости участвовал в дуэли…
Единственное, в чём он не согласился, так это то, что принцип «жизнь – борьба» у меня в «загоне», как он выразился. Но я сама прекрасно понимала что в этих строках я пожертвовала истиной ради рифмы. А может, я и не ошибалась?
- Счастье это такая непонятная категория, - продолжал в этот день Владимир Вячеславович свои раздумья о счастье – что сразу и не ответишь. Говорят «нашёл своё счастье», «добыл своё счастье», достиг, вырвал у судьбы-злодейки… И, знаменитое – «каждый человек – кузнец своего счастья». Вот и получается, что для того, чтобы быть счастливым, необходимо стремиться к счастью неукротимо, неудержимо, непреклонно. Стремление к счастью, борьба с собой и жизненными обстоятельствами для его достижения – это и есть счастье. Правда, конечно, смотря за что бороться. Одно дело бороться с человеческой безграмотностью, мракобесием, природой, которая никак не хочет нам отдавать без боя свои сокровища, и другое дело – бороться за подержанный автомобиль, счёт в банке, сытую и уютную жизнь... Хотя автомобиль сам по себе – неплохо, счёт в банке – замечательно, главное, было бы ещё что-то, что щемило бы грудь, перехватывало горло и звало на борьбу. В последнее время я даже считаю, - вдруг погрустнев, промолвил Владимир Вячеславович, - что люди расходятся и разводятся именно из-за того, что у них разные представления о счастье. Вот какая это важная категория, а ты, Наташа, говоришь – ерунда.
Но так или иначе, а моя открытка совершенно непрезентабельного вида, наспех купленная в ближайшем ларьке, написанная спешащим почерком, навсегда поселилась у него дома на рабочем столе. А стишок Владимир Вячеславович даже выучил наизусть и декламировал его при каждом удобном случае, и мне это было очень приятно.
Впрочем, он не долго оставался в долгу – и на Новый год в свою очередь презентовал мне открытку со следующим посвящением.
* * *
Нежней её талии на свете не встретится
И небо Италии в глазах её светится.
А.С.Пушкин
Писал так и Пушкин, писал так и Фет,
А мне остаётся открыть их секрет:
Во-первых, скажу, что воспета здесь талия
Красавицы юной, чьё имя Наталия.
Она не из Рима, она не гречанка,
Наташа та наша – она горьковчанка.
Я вижу в ней девушку русской красы
Из средней приволжской родной полосы.
Тепло излучая славянской души,
Глаза её этим вдвойне хороши.
Не дикие страсти, а нежные ласки
Сулят, как мне кажется, серые глазки.
И вряд ли найдётся счастливец такой,
Который нарушит Наташин покой.
Но дело не в этом, а дело всё в том,
Что нас покоряет Наташа умом.
И, честно признаться, сомнений в том нет,
Она разгадает все тайны комет.
-Значок - это символ точки весеннего равноденствия (т.в.р., как её называют астрономы). Но с другой стороны – Т.В.Р. – это означает Твой Владимир Радзиевский,- так расшифровал свою подпись Владимир Вячеславович.
Надо ли говорить, как я была польщена, обрадована и смущена одновременно. Но и говорить нечего, мне было очень приятно получить такой новогодний подарок от своего учителя, научного руководителя и во всех отношениях замечательного человека – Владимира Вячеславовича Радзиевского.
Позже Владимир Вячеславович признался, что пишет стихи, и уже довольно давно – ещё с юношеского возраста. Вот так он рассказывал об этом.
- Однажды, осмелев, собрал все свои «вирши» и понёс к редактору газеты. Тот раскритиковал меня в пух и прах – тут рифма не та, тут ритм прыгает, там - то, там – сё… Так я и оставил свои попытки «выйти в свет» в качестве поэта. После этого я забросил стихотворчество и решил всю свою жизнь посвятить науке, науке, и ещё раз науке.
- А если бы мне чуть-чуть упорства, - продолжал Радзиевский, то , возможно, что-нибудь и путное и вышло. Правда, я не оставлял это дело насовсем, как только подворачивался интересный сюжет - тут же заносил его в свой «кондуит» и потом пытался облечь его в стихотворную форму. А какой твой любимый поэт, Наташа? – вдруг поинтересовался он.
-Пушкин, - не раздумывая, ответила я.
- И мой - тоже. Я просто влюблён в его «Онегина», в его эпиграммы, в «Бориса Годунова». И вообще, Пушкин притягивает меня как личность, в его произведениях можно найти ответы на любые вопросы, он - гениален. А твою книгу стихов когда напечатают? – шутливо спросил он меня.
Я неопределённо пожала плечами. В то время я никому не признавалась, что тоже «пописываю» стихи. Только самые-самые близкие подруги знали об этом и ещё Владимир Вячеславович. У меня не было мыслей по поводу издания моих стихов, а мысль о том, как я иду к редактору, который будет оценивать мои стихи - обдавала меня ледяным холодом и бросала в дрожь. И всё время крутилась мысль: «А вдруг скажет, что мои стихи плохие?» Именно этот страх отрицательного ответа и держал мои стихи долгое время «взаперти» моих дневников и записных книжек.
Видимо, в тот момент у Владимира Вячеславовича было лирическое настроение – он достал большую красную папку из шкафа (я была в это время у него дома) и начал читать оттуда свои стихи. Их было много - над некоторыми я, не стесняясь, всплакнула, над другими - хохотала до слёз.
Одно из них мне особенно запомнилось смешной темой. Дело в том, что, когда основывалась кафедра астрономии в нашем пединституте, катастрофически не хватало аудиторий, и под кафедру астрономии ректорат выделил… помещение женского туалета. И Радзиевский тут же откликнулся на такое неуважение к астрономам со стороны администрации института ироничным стишком. К сожалению, я не запомнила его полностью, но две самые смешные строчки примерно звучали так.
….мылить голову – тут же, в раковине,
Испугаешься – рядом «стул»…
Стихотворение получилось очень смешным, полным сарказма и тонкой иронии. Его повесили на доску объявлений и …. женский туалет оставили представительницам прекрасной половины человечества, а для кафедры астрономии выделили нормальную аудиторию…
Но больше всего меня восхитила его пародия на незатейливый детский стих – на бартовский «Мячик». Восхитило блестящее чувство юмора и умение взглянуть на сюжет другими глазами, подойти к нему с другой стороны (и не это ли основное свойство настоящего учёного, настоящего поэта? Впрочем, я думаю, это свойство присуще всем талантливым людям – будь то поэт, будь то учёный, будь то художник… И только при наличии этого свойства можно добиться чего-то серьёзного в своём творчестве).
* * *
А. Барто.
«Наша Таня громко плачет:
Уронила в речку мячик.
Тише, Танечка, не плачь,
Не утонет в речке мяч.»
Это правда, не утонет,
Попадёт тот мячик в море,
А из моря - в океан,
Там - акулы разных стран,
Там - киты и кашалоты,
Рыба-меч и бегемоты
Мячик могут проглотить,
Проколоть и прокусить.
Так что, в общем, если честно,
Горе Танечки уместно.
… Я никогда не замечала у Владимира Вячеславовича признаков сентиментальности, но в тот лирико-поэтический вечер он поставил свою любимую пластинку «Утомлённое солнце». Галантно пригласил меня на танец, но я отказалась, сославшись на то, что якобы совершенно не умею танцевать танго. Радзиевский очень удивился, но ничуть не обиделся, и всю мелодию чарующего танго мы просидели друг напротив друга. Владимир Вячеславович прикрыл глаза… Что представлялось его взору? Что вспоминал он? Свою первую или последнюю любовь? А была ли она у него, если он никому не мог довериться до конца после предательства первой жены – уж слишком сильно с тех пор у него была развита подозрительность. В тот момент я вдруг почувствовала, до какой степени он одинокий, старый, измученный жизнью человек. И, возможно, именно после этого «танго» с закрытыми глазами я стала относиться к нему как к «дедушке».
Видимо, что-то важное и хорошее в его жизни было связано с этой мелодией (а, может, это просто дань молодости), но равнодушно он к ней никогда не относился.
Вспоминается ещё такой случай, связанный с этим танго и Радзиевским. 1994 год. 12 апреля. День космонавтики. У нас в институте по этому случаю грандиозное шоу – КВН между студентами кафедры астрономии и учителями астрономии. Один из конкурсов – музыкальный. Необходимо было одной команде зашифровать песню (желательно с астрономическим уклоном), а другая команда должна была её угадать и исполнить хотя бы один куплет.
Наша команда студентов загадала именно это танго (ведь в тексте поётся – «утомлённое Солнце (это звезда), нежно с морем (это часть гидросферы планеты Земля) прощалось». Зашифровали же мы её так: «В какой песне звезда прощалась с частью гидросферы планеты?»
Владимир Вячеславович, конечно же, сразу отгадал свою любимую песню, с одной стороны, ему хотелось подсказать своим коллегам-преподавателям ответ. А с другой стороны он видел, что в КВНе из 8 участвует пятеро его любимых «кометчиков», и поэтому всячески желал нам победы. Наши соперники не смогли отгадать эту песню, и балл был присуждён нам. Потом уже, после КВНа, Владимир Вячеславович специально поднялся к нам на обсерваторию и спросил именно об этом танго, как к нам пришла в голову идея зашифровать именно эту песню.
Кстати, это астрономическое шоу-КВН удался на славу. Радзиевский был рад не столько за то, что мы, то есть, команда студентов, победили, а за то, что в команде КВН из 10 человек пятеро были его учениками.
- Значит, у меня в учениках по-настоящему талантливые люди, - радостно говорил он, когда поздравлял нас с победой, - талантливый человек – талантлив во всём,- частенько повторял он впоследствии и приводил нас в пример.
Может быть, именно из-за чувства юмора, сердечности, его очень любили дети. А дети никогда не ошибаются в людях. Сам Владимир Вячеславович мне об этом ничего не говорил, но рассказывала мне об этом профессор Янкина – одна из поклонниц таланта Радзиевского.
- Владимир Вячеславович – очень талантливый человек, - сказала она как-то, когда у нас с ней зашёл разговор о моём учителе, - очень близко я с ним никогда не общалась, только постольку-поскольку (она была в то время заведующей кафедры теоретической физики). Но однажды я со своей семьёй отдыхала на юге в санатории, и с удивлением увидела и Радзиевского с женой. Владимир Вячеславович всё свое время проводил с детьми (своими , чужими, они за ним табунами ходили), показывал им какие-то фокусы, рассказывал в популярной форме об астрономических загадках и тайнах, бегал с ними на перегонки, занимался гимнастикой. Когда у Радзиевских кончилась путёвка, и они уехали, наши дети будто осиротели. А мой сын всё меня спрашивал: «Мама, а когда ещё дядя Володя приедет?» Вот такое у меня осталось воспоминание о Владимире Вячеславовиче. Он просто прирождённый педагог. Он словно магнитом притягивал к себе детей (дети ведь все талантливы), талантливых студентов, учеников. Такие люди сейчас редкость.
И я полностью была с ней согласна.
Глава 4. Про кометы и не только.
Кометы, которых боятся, словно ударов грома,
Полно пугать вам народы, населяющие Землю;
Двигайтесь по гигантским эллиптическим путям;
Приближайтесь к светилу дня, удаляйтесь от него;
Распускайте ваши пламенные хвосты,
Мчитесь в пространстве, всё время вращаясь.
Вольтер.
Владимир Вячеславович не любил никаких собраний (если они не деловые), был противником любой говорильни и, даже на советах факультета умудрялся посылать мне записочки, в которых рассказывал о своих новых идеях, предлагал, чтобы я проверила ту или иную гипотезу.
В 92-ом году, когда по всей стране стали плодиться университеты, колледжи и лицеи, наш институт тоже не остался в стороне и переименовался в «педагогический университет». Первого сентября было очень торжественное собрание, выступали ректор, декан, проректоры, преподаватели. Поздравляли нас одновременно с днём знаний и с тем, что мы теперь будем учиться в университете (парадокс – поступали в институт – закончили университет).
Я долго искала глазами среди преподавателей Владимира Вячеславовича, но, оказалось, он не посчитал нужным придти на это собрание, ему было жаль терять время на пустую болтовню и пускание пыли в глаза.
Мне почему-то стал обидно, что такого человека, который как никто иной всей своей деятельностью заслужил тёплых искренних слов в день знаний, не поздравили, и даже не упомянули его имени на этом торжественном сборище.
Я потихоньку сбежала из аудитории, у какой-то старушки на остановке купила букет звёздных астр и без предупреждения поехала домой к Владимиру Вячеславовичу. Почему без предупреждения? Да просто я не знала, что ему сказать по телефону. «Мне обидно, что вас не поздравили с днём знаний?» или «Я хочу вас поздравить с днём знаний, потому что вы как никто другой заслужили это?» Мне показалось, что это будет смешно и нелепо. Я лишь набрала номер телефона, и, услышав знакомое «Алло?», положила трубку (значит, Владимир Вячеславович дома и моя «авантюра» будет ненапрасной), дождалась нужного троллейбуса и поехала к своему учителю.
Позвонив в дверь и поправив цветы в букетике, я стала ждать, когда же откроется дверь, и я увижу Владимира Вячеславовича, которого я не видела три долгих летних месяца и по которому уже (чего греха таить) успела очень соскучиться.
Открыв дверь, Радзиевский очень смутился, так как он (по его словам) был в «домашнем прикиде». Попросив меня немного подождать, пока он приведёт свой «костюм» в порядок, он ушёл, как мне показалось, немного рассерженным за мой незапланированный визит.
- Это ты мне звонила минут 15 назад, а потом положила трубку? – спросил он .
- Да, - немного смутившись, призналась я, - я просто хотела узнать дома вы или нет.
- Наташа, на будущее прошу тебя таких «сюрпризов» мне больше не преподносить, ладно? – попросил меня Владимир Вячеславович. - А вместо цветов лучше бы подарила свою фотку. Шучу, конечно. А вообще я рад, что ты пришла именно сегодня – я всё равно хотел было звонить в институт, чтобы тебя прислали ко мне. Я хотел с тобой обсудить одну небольшую гипотезу.
И Владимир Вячеславович стал мне рассказывать о свое новой идее центробежного распада астероидов, которая, возможно, поможет пролить свет на происхождение мини-комет, бомбардирующих в невероятных количествах нашу Землю…
Над этим моим неожиданным визитом Владимир Вячеславович всегда добродушно подшучивал, не называя моего имени:
- Звоните, предупреждайте меня перед своим приходом, - говорил он своим ученикам, - а то одна прекрасная особа не соизволила меня предупредить о своём визите и застала меня в «нигляже», чем я был очень и очень смущён.
Так начался мой новый учебный год (третий курс). К сожалению, ничего не могу вспомнить, кроме своих любимых и ненаглядных комет, столкновительной гипотезы происхождения короткопериодических комет Радзиевского и его радости от того, что ему удалось взять интеграл, позволяющий определить момент времени, в который та или иная комета находилась в той или иной точке пространства. Я заинтересовалась этой гипотезой, не подозревая ещё, во что этот интерес выльется.
Заинтересовал меня этой гипотезой мой учитель следующим образом.
- Представьте себе, Наташа (он всё время переходил то на «ты», то на «вы», я старалась не замечать этого – ведь это, по сути, такие мелочи!), вокруг Солнца вращается около 200 короткопериодических комет и около 500 долгопериодических. Все кометы состоят на учёте в астро-статистике. И вдруг одна из комет таинственным образом исчезает и больше никогда не наблюдаются.
- Но все кометы когда-нибудь заканчивают своё существование у них иссякает атмосфера, и они просто перестают быть кометами (т.е. у них уже нет того восхитительного хвоста, который и делает комету кометой), но ядра продолжают вращаться вокруг Солнца громадными космическими глыбами, - попробовала я было возразить.
- Ты права, как всегда. У каждой кометы есть свой возраст. В молодости, как и люди, они сияют на небе во всём своём великолепии, но сделав виток – другой вокруг Солнца и растеряв большую часть своего вещества, комета становится уже незаметной невооруженному глазу и становится интересной постольку-поскольку, - согласился со мной Радзиевский.
- Но речь идёт не о такой «пропаже», продолжал Владимир Вячеславович, - при естественном процессе старения кометы она остаётся наблюдаемой в телескопы, с ней не прекращают работать астрономы-наблюдатели и астрономы-теоретики. Речь идёт о том, что вот была комета, должна была уже вот-вот появиться в окрестностях Земли, но нет и нет космической гостьи. Пропала комета. Но неожиданно вдруг появляется новая комета, со своей абсолютно новой орбитой, никогда ранее не наблюдавшаяся. Не логично ли было предположить, что это одна и та же комета, только с ней что-то произошло, пока мы её не видели? Вопрос в том, как искать, где искать и что искать. Сейчас я работаю над такой теорией. Представь себе: летит комета к Солнцу, летит себе, ничего не подозревая, и вдруг сталкивается с каким-то телом (это может быть либо ядро потухшей кометы, либо мелкий астероид, либо боулдер - это общее название для небольших тел осколочной природы). После столкновения эта комета радикальным образом меняет свою орбиту и появляется как бы новая комета с совершенно другой орбитой. Но по сути это та же самая комета, но с другими параметрами орбиты, изменившимися в результате столкновения. Ну как , интересно? – спросил Радзиевский.
Я только молча кивнула, а моему взору представились кометы, несущиеся на поистине космических скоростях в межпланетном пространстве, сталкивающиеся с боулдерами, меняющие свои траектории движения… Поистине величественная картина. С благоговейным трепетом я слушала эту гипотезу, которая мне казалась такой простой, что поневоле возникал вопрос: «Ну почему же я до неё не додумалась?»
-Вот я и хочу поработать сейчас в этом направлении, - сказал Владимир Вячеславович, - ну как, составишь мне компанию в этом деле? Если да, то я тебе дам задание…
Я даже и мечтать не могла о таком счастье – помогать профессору Радзиевскому искать аргументы для новой гипотезы и, в конце концов, выяснить, является ли эта гипотеза истинной или нет.
Не веря своему счастью, я тихо промолвила: «Да».
Это был третий исторический разговор.
Именно с этого момента и затянули меня кометы. Я уже совершенно забыла, что хотела когда-то заниматься космологией, чёрными дырами и другими, как мне раньше казалось, глобальными проблемами астрономии. Простая на первый взгляд гипотеза Радзиевского о столкновительной гипотезе происхождения некоторых короткопериодичсеких комет покорила меня своей простотой, увлекла и захватила так, что я кроме своих милых комет уже ни о чём не могла думать.
Весь третий курс я работала над этой темой, целый год Владимир Вячеславович требовал, требовал и требовал, не давая передышек – он сам был одержим этой идеей и я заразилась от него этой одержимостью. Для меня всё прекратило своё существование – были только кометы и Радзиевский. Причём именно так, на первом месте – кометы, а потом – Радзиевский, ну а потом – уже всё остальное.
До того эти милые КПК (так сокращённо называют короткопериодичсеких хвостатых странниц) запали мне в душу, что буквально о любой из двухсот комет я могла рассказать целую лекцию, - мой учитель поощрял это моё старание и не уставал восхищаться моей трудоспособностью несмотря ни на какие обстоятельства.
Помню, Радзиевский дал нам (участникам кометного семинара) задание на Новый год, прямо перед сессией. Почти все задержали результаты («Новый год ведь, Владимир Вячеславович…»), лишь Лиля Кокурина и я оказались на высоте – всю новогоднюю ночь я просидела tet-a-tet с кометным каталогом Марсдена, калькулятором и миллиметровкой – вычисляла параметры кометных орбит и чертила по ним орбиты параболических комет. И Лиля, по-видимому, тоже. («Усердие всё превозмогает!» Козьма Прутков.)
Владимир Вячеславович очень огорчился тому, что только двое его учеников оказались такими добросовестными и целеустремлёнными по-настоящему.
-А я, признаться, не люблю никаких праздников, - сказал Радзиевский, - от них только душа и сердце устают. Не считаю за праздник сидение за столом и перемывание косточек соседям, друзьям, врагам, правителям. Пустое это времяпровождение. Жизнь и так коротка, так зачем же зря время терять на всякие глупости. А из всех праздников признаю только два – свадьбу и день рождения. Потому что и там и там рождается что-то новое, есть акт творения, а я, как учёный, не могу относиться к творческому акту равнодушно.
Однако, Владимир Вячеславович здесь немного слукавил. Дело в том, что на кафедре астрономии была традиция – все астрономические праздники и дни рождения отмечать в кругу коллег – на обсерватории пединститута. Обычно эти празднования приурочивались к какому-либо астрономическому событию или празднику. Так, например, регулярно отмечались дни солнцестояний и равноденствий, 23 февраля, 8 марта, 12 апреля, 20 мая – день астрономии и в конце июня – день рождения «Вселенского Дедушки» - Владимира Вячеславовича Радзиевского вместе с днём летнего солнцестояния.
Эта традиция корнями уходит в историю создания кафедры астрономии и в её связь с НКЛФА.
На эти праздники каждый член кафедры по традиции приходил обязательно с какой-то шуткой, смешной историей, происшедшей с ним или с коллегами, или просто с понравившимся анекдотом.
Тут Владимир Вячеславович также оказывался на высоте – он был великолепным рассказчиком и любую историю рассказывал так, что слушатели лезли под стол от смеха.
На одном таком собрании Радзиевский поведал нам историю, которая случилась с ним во время приёма экзамена по небесной механике на нашем курсе.
Тут надо немного рассказать о его методике экзаменования. Для тех, кто занимался на кометном семинаре (их он называл кометчиками), экзамен таковым не являлся вовсе. Владимир Вячеславович сразу же, ничего не спрашивая, ставил в зачётку «отлично» и давал кометчику какую-нибудь тему, в которой необходимо было разобраться за время, пока шёл экзамен. Периодически он подзывал к себе испытуемого, смотрел, что тот записал на листочке, потом задавал пару-другую вопросов, указав на ошибки (если они были) и снова отсаживал (других студентов ведь надо тоже спрашивать!), и для кометчиков экзамен по астрономии являлся, по сути, просто беседой по той или иной теме, но на очень высоком теоретическом уровне. Мне, помнится, досталась константа Тиссерана и интеграл Якоби, которые играют очень важную роль в движении небесных тел. Над этой темой мы с Владимиром Вячеславовичем бились почти четыре часа, но все вопросы в конце концов были сняты и мы оба остались довольны друг другом.
Для других студентов, не посещающих кометные семинары, предлагалась стандартная процедура с билетами, в которых было по два вопроса и по одной задачке.
После такого необходимого отступления возвращаюсь к праздничному застолью по случаю очередной (82-ой) годовщины нашего любимого дедушки.
- Вы представляете, рассказывал он, - принимаю я экзамен на Наташином курсе. Жара стояла неимоверная, впору в плавках ходить по институту. Всё идёт нормально – поставил пару двоек, несколько троек, и вдруг подсаживается ко мне некая студентка Лашманова, одетая очень тепло – шерстяная кофта с длинным рукавом, тёплые гамаши, толстая длинная юбка… Я этому, естественно, очень удивился. Тем более, я прекрасно помню (наблюдательность у Радзиевского и память всегда были очень хорошие), что вчера, хотя и было на улице намного холоднее, чем сегодня, эта студентка была одета не в пример легче – лёгкую блузочку и коротенькую юбчонку. Я, понятное дело, насторожился – не шпоры ли она прячет в таком количестве одежды. Но, к сожалению, как ни смотрел на неё, так и не заметил, когда и как она успела списать теорию. А вот что задачу ей решила Наташа – я это видел, но решил посмотреть на это сквозь пальцы – всё равно ведь засыплю. Когда же она села ко мне отвечать, то я её спросил, почему она так тепло одета. На что студентка Лашманова мне ответила: «А мне холодно. Я всё время на экзаменах мёрзну». И, видимо, чтобы доказать это, произносит: «смотрите, какие холодные у меня руки», - и после этих слов – хвать меня за руку! Я был просто ошарашен, и она, по-моему тоже… Поставил ей четвёрку и отпустил. Вот такие пошли у нас студенты. Чуть что – уже хватают за руку. Скоро, наверное, будут отрывать что-нибудь …
Я уже писала раньше, что весь третий курс занималась поиском новых аргументов в пользу столкновительной гипотезы происхождения планет. Аргументами в пользу данной гипотезы явились бы пары комет, которые по вычислениям находились бы в одной и той же точке пространства одновременно. Для этого необходимо было решить несколько задач:
Во-первых, из всего множества комет выбрать те, которые могут составить такие пары (то есть надо было найти такую комету, которая бы исчезла незадолго до своего появления навсегда , а немного позже примерно в той же части неба, где ожидалась хвостатая гостья, открыли бы новую комету).
Во-вторых, выяснить, на самом ли деле орбиты этих комет пересекаются.
В-третьих, если точка пересечения есть, то определить, были ли данные кометы в этой точке в один и тот же момент времени.
Сначала Владимир Вячеславович дал мне такое задание: исследовать около 50 комет на точки их пересечения пока просто по карте. Я нашла несколько таких точек и тут же позвонила Радзиевскому в Нижний (дело было в зимние каникулы, а их я , как обычно, проводила дома, в Кулебаках).
Узнав, что мне удалось отождествить 4 кометы, он ужасно обрадовался и вызвал меня в Нижний с результатами. Встретил он меня очень тепло, пробежался по результатам, похвалил, а при прощании заявил вдруг, что, будь он лет на 20 помоложе, мы бы с ним составили отличную пару…
А через день после нашей встречи, будучи уже в Кулебаках , я получила письмо от профессора Радзиевского следующего содержания. (стиль и исправления остаются неизменными).
« Дорогая Наташа!
Уважаемая Наталья Витальевна!
Убедившись, как трудно отождествлять кометы, возмущённые столкновением, я был потрясён, услышав, что тебе удалось отождествить четыре пары, и поэтому реагировал столь эмоционально. Примчавшись домой, я с волнением принялся за проверку и… увы, пришлось воспользоваться валидолом.
Во-первых, такое совпадение у Брукса и Барнарда было у меня и раньше. Расхождение по широте более десяти градусов не допустимо. И разница долготы и разница широты должны быть в пределах одного-двух градусов. Иначе нам не поверят.
А во-вторых, твои вычисления ошибочны. Вот что значит не контролировать себя наглядным рисунком. Наглядный рисунок я вам всем дал только для поиска точек приблизительного совпадения расстояния и времени. После их выявления легче найти точные значения расстояний и времени по формулам. Боюсь, что ты этого не делала (???!!!), судя по тому, что даёшь только расстояния, но не даёшь время.
Не моя вина, что я не дал вам наглядного рисунка для поиска точек совпадения по долготе и широте: тогда я до него ещё не додумался.
Однако, сильно не огорчайся. Всё равно ты заслуживаешь всяческой похвалы. А первый блин всегда бывает комом.
Какой урок надо извлечь?
1) Все значения расстояний, времени, долготы и широты надо искать строго по формуле,
2) Рисунки использовать для двух целей: а)ориентировочный поиск точек пересечения, б) контроль за правильностью вычислений по формулам.
Ты спросила, что теперь тебе делать. Отвечаю: искать, искать и ещё раз искать, но вдумчиво и корректно.
Забыл тебе сказать ещё об одном важном факторе. Вероятность тождественности комет резко усиливается, если кометы идут в одном направлении. Если же они идут в противоположных направлениях, то они сталкиваются с такой скоростью, что от них остаются только пар и пыль.
До скорой встречи. Твой учитель В.Радзиевский.»
Эта первая неудача не выбила меня из колеи. Выше я приводила уже афоризм Козьмы Пруткова «Усердие всё превозмогает!» Теперь было более уместно вспомнить другой его афоризм – «Бывает, что оно превозмогает и рассудок». Именно это и произошло в данном случае, поскольку, мне надо было самой хорошенько подумать, и тогда я бы не сделала тех глупых ошибок, которые допустила в своих вычислениях.
Но я знала, что мы идём на ощупь, методом проб и ошибок – невозможно с первого раза подтвердить или опровергнуть гипотезу. И я стала ещё тщательнее проверять и перепроверять результаты, изменив алгоритм поиска в соответствии с замечаниями Владимира Вячеславовича. И только те результаты, в которых была уверена на все сто процентов, приносила на суд своему учителю.
После каникул пришло известие, что во время школьных весенних каникул в «Звёздном городке» будут проводиться какие-то космические игры и в команду школьников Нижнего Новгорода требуется студент-теоретик. Обратились с этой просьбой к Владимиру Вячеславовичу, и он, не долго думая, предложил меня, но с тем условием, что во время пребывания в Москве я смогла бы воспользоваться библиотекой ГАИШа (государственного астрономического института имени Штернберга), поскольку интересующая нас литература находится только там.
И такая возможность мне была предоставлена.
Удивительно, какими внимательными и вежливыми становились люди, услышав, что пришла ученица Радзиевского. Сразу же мне принесли всю необходимую литературу, усадили за самый удобный стол. Принесли настольную лампу… Возможно, что только тогда я поняла, как уважают и любят моего учителя его коллеги не только в Нижнем, но и в Москве.
А за неделю до поездки Владимир Вячеславович Радзиевский на открытии астро-космического общества в Нижнем Новгороде подарил свой астероид (астероид, названный его именем) школьникам с такими словами.
- Дорогие ребята! Вы сами видите, как загажена наша маленькая планета. Но я не оставляю надежды на то, что здравый смысл всё-таки победит и человечество начнёт генеральную уборку своего космического дома и окружающего его космического пространства с тем, чтобы их внуки и правнуки вдыхали чистый воздух, пили живую родниковую воду, любовались богатым и разнообразным растительным и животным миром нашей планеты. Если бы у меня была возможность, я бы на старости лет улетел на свой астероид, чтобы отдохнуть от мирской суеты. Но, понимаю, что это не удастся. А вот вы лет так через 20 вполне сможете полететь в космос. И я дарю вам свою небольшую планетку для того, чтобы вы туда свезли весь мусор, всю грязь с планеты Земля. Я желаю вам успеха в этом благородном, но не лёгком деле, совершенно далёком от романтики покорителей космоса, рыцарей звёздных трасс и исследователей тайн Вселенной.
- Вы уж простите меня, старика, за то, что в бочку мёда подкладываю вам ложку дёгтя, - продолжал своё выступление Радзиевский, - но если вы сейчас не задумаетесь об этом, то лет через 500, а может и раньше, думать об этом уже будет некому. Раньше я был оптимистом и верил в мудрость науки, людей, верил в могущество технического прогресса. Но, тем не менее, следя за публикациями об угрожающем состоянии природы, о хищническом использовании её богатств, о выработке недр, об оскудении почв, о различных загрязнениях земных сфер этот оптимизм постепенно сменился пессимизмом. Я бы не сказал, что человечество своевременно учло все последствия техногенного воздействия на природу, хотя экологические проблемы возникли не вчера. Я хочу, чтобы у вас изменилось отношение и к нашей планете и к трудной и почётной работе космических исследователей, цель которой одна – сделать нашу планету прекрасней, чище, пригодной для жизни, в конце концов. Подумайте об этом на досуге.
Вот такой «подарочек» преподнёс профессор Радзиевский ошеломлённым школьникам Нижнего Новгорода. Такого подарка они от него никак не ожидали. Не правда ли интересный подход к космической глыбе большого размера?
Глава 5. Столкновительная гипотеза происхождения короткопериодических комет.
Я думаю, что кометы – это самые большие маленькие обманщики в Солнечной системе.
Фред Лоуренс Уиппл.
Весь третий курс прошёл в кометах и работе: Владимир Вячеславович каждую неделю мне давал новое задание, я его делала за 1-2 дня, проверяла и перепроверяла результаты, и ждала новой встречи, чтобы показать, что у меня получилось, рассказать о попутно возникших идеях или просто пообщаться с моим учителем - интереснейшим человеком во всех отношениях.
Только теперь я понимаю, как же был одинок в то время Владимир Вячеславович. Друзей – нет, коллеги многие не понимают и не хотят понимать серьёзность его идей и гипотез, относятся по-доброму, но снисходительно, с уважением, но уже не воспринимают всерьёз, учеников практически не осталось – аспирантуры нет… А ещё подступает старость, слепнут глаза, нет твёрдости в руках, а в голове ещё столько идей – не на одну жизнь хватит. Иногда мне его было так жалко, по-матерински, хотелось обнять его седую голову, наговорить всяких хороших слов... Всё чаще и чаще я замечала, как после лекции или семинара у него блекли глаза, тело наливалось свинцовой усталостью. Дрожали руки, голос был уставший и безразличный…
У нас на кафедре астрономии стоял большой старинный зелёный диван, говорят, что он достался нам ещё от Ильи Николаевича Ульянова (кстати, он тоже был астрономом и даже занимался кометной статистикой). На этом диване я частенько заставала Владимира Вячеславовича лежащим – очень он уставал, все свои силы отдавая студентам, и, увы-увы, ничего не получая взамен.
Иногда мне Радзиевский доверял читать лекции на моём курсе вместо себя, помятуя о моей блестяще проведённой первой лекции об открытии планет «на кончике пера». Мне чтение лекций было совершенно не в тягость, я получала от этого громадное удовольствие, но каждый раз я занимала его место с замиранием сердца – а вдруг не понравится моя лекция или манера изложения? Вдруг не понравится, как я держусь, говорю, жестикулирую?
Но вот и закончился третий курс, прошедший под знаком столкновительной гипотезы происхождения короткопериодических комет. Началось жаркое лето, во время которого я, естественно, снова была со своими КПК. Мне за два оставшихся месяца каникул жутко хотелось проверить все кометы на тождественность.
Идея, на которую опирался Владимир Вячеславович, была следующая.
Ещё в 1889 году Бредихин опубликовал свою гипотезу о возникновении комет в процессе дробления крупных кометных ядер. К дискуссии этого механизма неоднократно обращались многие известные исследователи. Радзиевский же пересмотрел эту гипотезу и облёк её в новую математическую форму.
Но, как и любая гипотеза, она также требовала фактического материала, который подтвердил бы необходимость её выдвижения. Мне нужно было для её подтверждения обнаружить хотя бы одну комету, которая родилась в результате удара с каким-либо малым телом Солнечной системы.
Представьте себе такую картину. В бескрайних межпланетных далях, к Земле мчится комета. Вот она приближается к Солнцу всё ближе и ближе, у неё растёт роскошный хвост, её уже берут на заметку астрономы-наблюдатели, а астрономы-теоретики вычисляют её орбиту, как вдруг, показавшись нам во всей своей красе один лишь раз, она таинственным образом исчезает но, через некоторое время астрономы-наблюдатели открывают новую комету, а астрономы-теоретики вычисляют и её орбиту…
Радзиевский предположил, что, пока наша комета улетала от Солнца, на своём пути в поясе астероидов она испытала столкновение с каким-то телом, радикальным образом поменяла свою орбиту и снова полетела навстречу Солнцу, но уже по другой траектории, и, естественно, была открыта как другая комета.
Рассмотрим два сценария столкновений, представляющих интерес в рамках рассматриваемой проблемы.
1. Неизвестное тело сталкивается с боулдером. В результате образуется две или более новых кометы, которые называются родственными.
2. Известная комета сталкивается с боулдером и резко меняет свою орбиту. Такие кометы называются тождественными.
Таким образом, необходимо было доказать наличие родственных и тождественных комет среди КПК. То есть найти среди известных комет такие, которые удовлетворяли бы одному из приведённых сценариев. Надо было проследить судьбы всех комет от начала их появления до таинственного исчезновения и посмотреть, пересекались ли пути каких-либо комет или нет.
Но, прежде чем работать с кометами, необходимо было свести воедино все параметры их орбит, нужные для вычисления по выведенным формулам Радзиевского. Всё было бы ничего, но дело в том, что необходимые параметры были разбросаны по разным кометным каталогам.
Поэтому первым делом надо было составить картотеку комет, подозрительных на тождественность. В картотеку вошли 126 короткопериодических комет в первом появлении (которые появились только один раз ) , а также 7 комет в последнем появлении (которые попали в разряд «таинственно исчезнувших»).
Радзиевским была разработана ключевая карточка, в которую вошли несколько параметров орбит, которые можно было найти по каталогам, и те, которые необходимо было вычислить. Этим я как раз и занялась (вычислением недостающих параметров и составлением картотеки). Через неделю-две картотека была уже готова, был июль (я была в Кулебаках), и я послала письмо Владимиру Вячеславовичу в Нижний Новгород такого содержания.
4.07.93.
Владимир Вячеславович!
Выполняю вашу просьбу – высылаю Вам 2 карточки для проверки. Начала я их делать для комет только в первом появлении. Правильно ли я заполнила клетки с абсолютным блеском кометы, и звёздной величиной в первом появлении и максимальной звёздной величиной? Эти величины я взяла у Всехсвятского. Единственное, что меня смущает, так это то , что у Всехсвятского даются несколько другие значения параметров кометных орбит, чем у Беляева. А где ещё можно найти данные по блеску, я не знаю.
Далее, у кометы Хельфенцридера в клеточке «возмущения» в первой строке я вписала возмущение от Юпитера, а во второй – от Марса. Наверное, вторую строчку надо было бы оставить незаполненной, потому что после 1866 года эта комета испытала возмущения со стороны Марса и Венеры, и лишь в 1899-ом – от Юпитера.
Остальные клеточки затруднений у меня не вызвали. Тем более, что для комет в одном появлении долготу и широту я брала из каталога Марсдена.
И ещё, Владимир Вячеславович, может быть, кометы только в одном появлении также помечать каким-нибудь значком, допустим О (от английского one)? И тогда у нас кометы в картотеке будут делиться на три класса: первое появление, последнее появление, единственное появление.
Ну вот пока вроде и всё. Больше я ничего не успела сделать.
Берегите себя, пожалуйста. Вы нам всем очень нужны.
До свидания.
Искренне Ваша Наташа.
Отправив первое письмо 4 июля, я вся извелась от бездействия. Мне не терпелось начать поиск тождественных комет и поэтому хотелось поскорее закончить картотеку. Не дождавшись ответа Радзиевского на моё первое письмо, я продолжила работу. И через неделю в Нижний «улетело» второе письмо.
13.07.93.
Владимир Вячеславович!
Здравствуйте!
Не дождавшись Вашего ответа (а, может быть, Вы не получили моё первое письмо с двумя карточками?) я всё-таки решилась делать картотеку до конца. Правда, я заполняла не все клеточка, а лишь те, в которых я не могла ошибиться. Так что картотека почти готова и я уже пытаюсь искать по ней пары комет. И вот тут-то я и встретилась с некоторыми трудностями.
Сначала я решила проверить те точки пересечения, которые есть на той карте, что дала мне Лиля Кокурина. Я выбрала из картотеки те кометы, которые проходили через перигелий в близкие моменты времени и стала их проверять по карте. Несколько пар заслужили особого внимания, и я их проверила по вашей формуле.
Получилось, что две кометы: Brooks 1 и Finlay находились на расстоянии 1,58 а.е. в один и тот же момент времени – 1886,650. Долготу и широту в этой точке я также нашла и они сошлись.
А вот когда я стала вычислять расстояние по формуле, у меня начались расхождения. Не могу понять, где у меня ошибка и почему так получается? Я боюсь далее перебирать кометы, а вдруг я делаю всё неправильно? Высылаю Вам также и карточки этих двух комет.
Да, ещё я посмотрела у Всехсвятского, как наблюдались эти кометы. И та и другая были без хвоста. Брукс открыл свою комету в созвездии Девы, комета в течение наблюдаемого времени двигалась к юго-востоку. Что касается кометы Финлея, то она была открыта в созвездии Скорпиона. За два месяца комета вполне могла пройти такую дугу. И, что самое интересное, точка пересечения как раз находится на этой дуге.
Но в чём же моя ошибка? Я уже несколько дней думаю над этими кометами и этими результатами. Может быть, Вы, Владимир Вячеславович, свежим взглядом усмотрите её?
Пока это письмо будет идти до Вас, пройдёт 4-5 дней, а где-то в 20-ых числах июля я буду в Горьком. Только вот не знаю, будете ли Вы в это время там, или уедете куда-нибудь.
Вот и все мои новости.
С наилучшими пожеланиями к Вам Наташа Матвеева.
А через несколько дней получила сначала ответ на первое письмо, а немного погодя ответ и на второе.
Н.Новгород, 12.07.93.
Неугомонная Наташа!
Ни себе, ни людям покоя не даёшь. А кто беречь-то меня будет?
Это я шучу! Добродушно и с умилением. Ты молодец! Ты прелесть! Но, честно говоря, отдохнуть-то и тебе не мешает. А то так можешь переутомиться, что не только Лекселя с Мессье, но и месье с мадам перепутаешь,
Ключевые карточки страшно подвержены утере. Поэтому их обычно заготавливают по нескольку штук. Я свою, конечно же, потерял. Вышли мне, пожалуйста, парочку. Пока же могу сделать следующие замечания.
1. Режет глаз неэкономичный расход двух клеток на слабоинформативные данные . пожалуй их следует помещать в одной клетке, а одну клетку можно оставить в резерве.
2. Непонятна последовательность блеска – 4 и 7,7? Первый блеск следует относить к моменту открытия, а второй к максимуму блеска (т.е. к минимуму m!)
3. Ты права, что следует выделить кометы с одним появлением. Но для этого нет нужды вводить новую символику. Просто надо усилить эксплуатацию уже существующей: F,L, F-L . Это и экономичнее: если комета в первом и последнем появлении вдруг объявится, то надо будет заклеить только L. Впрочем, второй довод снимаю. Почему?
4. При любых расхождениях угловых элементов ориентируйся на Марсдена. Беляев копировал с него. Возможны ли опечатки у Беляева? Очень сомнительно.
5. Совершенно недопустимо давать возмущения не от Юпитера и не оговаривать придумай условность. Например, если не от Юпитера, то в рамке.
6. В остальном меня может смущать число знаков после запятой. Не помню, как мы договаривались?
7. Поиск звёздных величин крайне сложен. Их можно получить в недоступных нам каталогах Портера и других.
Желаю хорошо отдохнуть!
Радзиевский.
P.S. В погоне за каламбуром утрировал твой огрех. А, если на полном «серьёзе», то в клетке «имя открывателя» следует писать русскую транскрипцию той же самой фамилии, которая выше написана по-английски. Тем более, что, кажется, это единственный случай, когда комета, открытая Мессье, носит имя Лекселя.
Ответ на второе письмо был следующим.
Н.Новгород. 19.07.93.
Дорогая Наташа!
За последнее время я изменил алгоритм поиска тождественных и родственных комет: после нахождения расстояний в один и тот же момент времени (что почти всегда бывает) важнее установить, что в пространстве эти точки близки к друг другу, чем то, что они близки к теоретической долготе. Это особенно справедливо для пологих орбит, близких к эклиптике.
При малом угле между орбитами убедительнее говорит расстояние между точками, чем их расстояние по долготе.
Пусть они на пятьдесят градусов по долготе, но зато на 7-8 градусов друг от друга.
Итак, последовательность действий
1. Совместное решение двух уравнений для нахождения расстояний и времён, но недопустимо подставлять в одно уравнение расстояние, взятое по карте и найти одно время. Надо в оба уравнения подставить подозреваемое расстояние, а затем его улучшать, пока не добьёшься равенства времён. Допустим, ты сделала всё правильно и получила расстояние в 1,58 а.е.
2. Находишь углы. Ты получила правильные значения – 9+277 = 286 и 232 + 56 = 288. Совпадение разительное, если не знать, что подозреваемые объекты ты выбирала по карте.
3. Находишь широту. И затем уже расстояние между точками в градусах.
4. Определить площадь круга, в котором «случайно» оказались обе точки, а затем вероятность случайности попадания обоих точек в этот кружок.
Проверь всё это строго и делай так. Полезно указать теоретическое значение долготы и пояснить, почему так получилось.
Итак, главный аргумент – это карта, а не совпадение по долготе.
Будешь в Горьком – звони.
Радзиевский.
P.S. Считай что ты угробила Брукса!
После этих писем стало ясно, в чём состоит моя ошибка и как продолжать действовать в дальнейшем.
За оставшееся летнее время - во время августовских звездопадов и июльских гроз было найдено три пары родственных и тождественных комет, то есть с большой долей вероятности можно было утверждать, что они родились в результате столкновения.
Рассмотрим ту пару, о которой писал Владимир Вячеславович мне в письме и которую мне удалось отождествить в самом начале – комету - Брукса - Финлея.
Из картотеки следует, что, отсияв 3 июля 1886 года в первый и в последний раз, комета Брукса больше не наблюдалась никогда – таинственно исчезла. Но зато 26 сентября появилась новая комета Финлея, которая никогда прежде не наблюдалась. Расчет показал, что 25 августа на гелиоцентрическом расстоянии в 1,58 а.е. и та и другая комета находились в одной и той же точке пространства с вероятностью случайности данного явления 5 тысячных.
Можно объяснить это так.
Комета Брукса, удаляясь от Солнца на данном расстоянии налетела на что-то (боулдер, ядро потухшей кометы и т.д.), радикальным образом изменила свою орбиту и снова пошла к Солнцу. А 26 сентября она была открыта как новая комета Финлея.
Подобные катастрофы произошли и с другими отождествлёнными кометами.
Я приехала в Нижний и могла порадовать моего учителя тем, что нашлись подтверждения его гипотезы, и не одна пара тождественных комет, а сразу три.
Владимир Вячеславович отправил результаты, полученные мной в различные астрономические журналы, но, если честно, я не отслеживала их публикации и поэтому не могу сказать точно, были они где-нибудь напечатаны или нет.
Радзиевский отправил кроме всего прочего письмо-запрос с той целью, что, мол, комете, которая переоткрывается ещё раз, дают имя и того человека, который её «переоткрыл», т.е. он предлагал, например, комету Брукса-Финлея теперь именовать Брукс-Финлей_Матвеева, поскольку это одна и та же комета, только претерпевшая столкновение. По этому поводу ему ничего не ответили, во всяком случае, он мне ничего не сообщал.
Таким образом, результаты проделанной работы показали, что некоторые кометы обязаны своим происхождением столкновительной гипотезе происхождения комет Радзиевского. И это главное. Скорее всего, этот механизм довольно часто встречается, просто мы ещё имеем недостаточно фактического материала, чтобы обнаружить тождественные или родственные пары. Тут ведь снова надо учитывать относительность астрономического времени.
- Представьте, - говорил Владимир Вячеславович, - человека, у которого три волосинки на голове. Это много? А теперь представьте эти же три волосинки в супе. Представили? Вот вам и относительность. Дело в том, что жизнь человеческая коротка по сравнению с жизнью космических объектов. Что такое 86 лет? Человек еле-еле доживает до такого возраста, а если доживает, считается почти долгожителем. А вот комета Галлея за это же время делает очередной свой виток вокруг Солнца и сколько их она ещё сделает? Время здесь работает против нас. Мы, к сожалению, располагаем точными данными лишь о тех кометах, которые наблюдались в первом или повторном своём появлении на протяжении всего каких-то 50-ти лет. А компьютерная обработка их орбит началась совсем недавно. Но я думаю, когда-нибудь будет показано, как часто работает этот механизм образования «новых» комет в нашей Солнечной системе.
Радзиевский предложил тему моей летней работы и её результаты потихоньку оформлять как дипломную .
Так за два летних месяца у меня была готова дипломная работа по астрономии на тему «Новые аргументы в пользу столкновительной гипотезы происхождения короткопериодических комет».
А впереди ещё было два года учёбы в институте и работы с Владимиром Вячеславовичем.
Глава 6. Астероидная опасность.
- Позвольте, вы ошибаетесь!..
- Я ошибаюсь?! Ни за что!..
Козьма Прутков.
Поскольку мой диплом как бы был уже готов и одобрен, мне снова ничего не оставалось делать, как с головой уйти в новую тему исследования. На этот раз она касалась действия сил светового давления на тела Солнечной системы, как малые, так и большие.
Совершенно неожиданно в конце октября я попала на конференцию с международным участием в Петербург с докладом Радзиевского, посвященного как раз этой новой теме исследований. Это надо было иметь смелость, чтобы, получив приглашение на такую конференцию не поехать самому, а послать вместо себя желторотую студентку, которая дальше Нижнего и Москвы нигде и не была самостоятельно. Причём, собраться и подготовиться к вступлению нужно было за один(!) день. Сообщил мне о своём решении Владимир Вячеславович в пятницу, а конференция начиналась уже в понедельник, то есть в воскресенье надо было уже уезжать…
А надо было приготовить доклад, конспект, тезисы, английский текст, сделать наглядные рисунки-чертежи (доклад был стендовый), оформить командировку, купить билет, успеть прорепетировать доклад…
Возможно, благодаря своей молодости и энергичности я нисколько не придала этому значения - я думала лишь о том, что надо сделать, чтобы всё прошло на отлично. Всё на самом деле прошло очень хорошо, я даже успела прорепетировать свой доклад дома у Владимира Вячеславовича. Он остался доволен моей подготовкой и дал мне кучу советов, как себя вести в дороге, в поезде, в гостинице… До сих пор в ушах звучит его голос: «Если в купе кроме тебя будут все мужчины, то пройдись по вагону и найди какую-нибудь пожилую женщину, которой досталась верхняя полка (а у меня была нижняя). Обязательно поменяйся с ней местами, я хочу ,чтобы ты в целости и сохранности добралась до Питера и вернулась назад.» Ну чем не дедушка, правда?
В Питере я познакомилась со многими учёными, которые помнили Радзиевского по его прежним работам и статьям, удивлялись, что он не приехал и окружили меня искренним вниманием и заботой. Тут я ещё раз могла убедиться, насколько тепло, по-сердечному с любовью относятся к моему учителю другие учёные. Мне было очень приятно быть его ученицей.
Конференция прошла более чем успешно, доклад был стендовый – и я за все три дня конференции не промолвила ни слова. Возвратившись в Нижний, я всё в подробностях рассказала и описала, что происходило на этой конференции, какие были доклады и Радзиевский остался очень доволен моим первым появлением в астрономическом обществе.
А потом, ближе к Новому году произошло одно событие, под знаком которого мы прожили практически весь 1994 год. Дело обстояло так.
Начиная с 80-х годов учёные всего мира стали всерьёз обсуждать проблему астероидной опасности.
За последнее столетие вблизи Земли пролетало несколько сравнительно крупных небесных тел, которые могли с ней столкнуться. Сильную тревогу вызвало в 1936 г. прохождение астероида Адонис на расстоянии около 2 млн. км от Земли. А настоящую панику вызвал в 1937 г. астероид Гермес, имеющий диаметр ;1,5 км, промчавшийся лишь на расстоянии 800 тыс. км от Земли (удвоенное расстояние до Луны). Позже (в 1992 г.) большой ажиотаж был связан с приближением к Земле малой планеты Тоутатис.
Общее число малых планет, размеры которых превышают 1 км (тела меньших размеров иногда именуют "метеороидами"), порядка 1 млн. Хотя некоторые малые планеты подходят достаточно близко к Земле, их поверхности, как правило, не могут наблюдаться из-за того, что они очень малы. Обычно они кажутся звездообразными объектами. Отсюда и их название - астероиды ("звездообразные").
Велика вероятность "встречи" Земли с мелкими небесными объектами. Среди астероидов, орбиты которых в результате долгопериодических возмущений планет могут пересекать орбиту Земли, имеется не менее 200 тыс. объектов с размерами более ста метров. Планета Земля сталкивается с подобными телами не реже, чем раз в 5 тыс. лет, а потому на Земле каждые 100 тыс. лет образуется не менее 20 кратеров поперечником более 1 км. Ежегодно с Землей сталкиваются в среднем 2 железных или каменных тела массой более 100 т. Мелкие же астероидные осколки (глыбы метровых размеров, камни и пылевые частицы, включая и кометного происхождения) непрерывно падают на Землю ежегодно в виде десятков тысяч тонн космического вещества. Метеороидные объекты размером свыше нескольких метров могут быть обнаружены оптическими средствами на расстоянии порядка 1 млн. км от Земли. Более крупные объекты (десятки и сотни метров в диаметре) могут быть обнаружены и на значительно больших расстояниях.
В настоящее время известно около 10 астероидов, сближающихся с нашей планетой. Их диаметр - более 5 км. По оценкам ученых, такие небесные тела могут столкнуться с Землей не чаще, чем один раз в 20 миллионов лет.
Число астероидов с диаметром более 1 км, пересекающих орбиту Земли, приближается к 500. Выпадение на Землю такого астероида может происходоить в среднем не чаще, чем раз в 100 тысяч лет. Падение тела размером 1-2 км уже может привести к общепланетарной катастрофе.
Кроме того, по имеющимся данным, орбиту Земли пересекают около 40 активных и 800 угасших "мелких" комет с диаметром ядра до 1 км и 140-270 комет, напоминающих комету Галлея. Эти крупные кометы оставили свои отпечатки на Земле - 20% больших земных кратеров обязаны им своим существованием. В целом же более половины всех кратеров на Земле - кометного происхождения. И сейчас в нашу атмосферу ежеминутно влетает 20 ядер миникомет по 100 тонн каждое.
Ученые подсчитали, что энергия соударения, соответствующая столкновению с астероидом диаметром 8 км, должна привести к катастрофе глобального масштаба со сдвигами земной коры. При этом размер кратера, образующегося на поверхности Земли, будет примерно равен 100 км, а глубина кратера будет лишь в два раза меньше толщины земной коры.
Если космическое тело не является астероидом или метеритом, а представляет собой ядро кометы, то последствия столкновения с Землей могут еще более катастрофическими для биосферы из-за сильнейшего рассеивания кометного вещества.
Чтобы защитить Землю от встречи с космическими гостями, была организована служба постоянного мониторинга (слежения) за всеми объектами на небе. В крупных обсерваториях за небом следят телескопы-роботы. В этой программе участвуют большинство обсерваторий мира, которые вносят свой посильный вклад.
Подлетающие к Земле космические «пришельцы» размером свыше нескольких метров могут быть обнаружены современными оптическими средствами на расстоянии около 1 миллиона км от планеты. Более крупные объекты (десятки и сотни метров диаметром) могут быть замечены и на значительно больших расстояниях.
Итак, объект обнаружен, и он действительно приближается к Земле. Что делать? Здравый смысл подсказывает два возможных выхода. Первый - уничтожить объект физически - подорвать, расстрелять. Второй - изменив его орбиту, предотвратить столкновение.
Воплощение первого из перечисленных способов очевидно. Надо с помощью ракеты доставить туда взрывчатое вещество и взорвать его. Можно организовать контактный ядерный взрыв на поверхности. Все это должно привести к дроблению объекта на безопасные осколки. Вопрос лишь в количестве взрывчатого вещества и доставке его в точку траектории астероида или кометы, достаточно удаленных от Земли. Способ подрыва космического тела применим лишь для малых объектов, так как в результате ученые рассчитывают получить маленькие осколки, сгорающие в атмосфере.
Более интересны, но и более сложны способы изменения орбиты космического тела, поскольку необходимо учесть и правильно оценить все силы, действующие на космический объект.
Именно здесь и был камень преткновения. Сначала, в конце 1993 года Радзиевскому двое московских учёных прислали статью «Оценка влияния светового давления на движение астероидов» на рецензию. В ней предлагалось в целях предотвращения столкновения астероида с Землёй, покрывать его светоотталкивающей краской для отклонения его траектории силами светового давления. Радзиевский был очень возмущён этой статьёй, поскольку он считал нереальным такое отклонение, исходя из своих вычислений. Он написал разгромную, резко отрицательную рецензию, но , к его удивлению, в первом номере «Астрономического вестника» (январь 1994 г.) - журнале, к которому Радзиевский относился с уважением, эта статья была напечатана. В мгновение ока была написана статья «О нереальности проекта отклонения астероидов от Земли световым давлением». Статья была послана также в «Астрономический вестник», но редактор её отклонил. Владимир Вячеславович отличался настойчивостью и терпением - он методично посылал эту статью в различные астрономические журналы – но во всех встретил отказ.
Тогда он решил сделать следующее. Он попросил нас (студентов-кометчиков) написать статью в газету о том, что происходит в научных кругах. Статья вышла, и Радзиевский радовался, что в какой-то степени справедливость восторжествовала.
Расчёт Радзиевского основывался на том факте, что предотвращение столкновения астероида с нашей планетой означает увеличение перегелийного расстояния и параметра его планетоцентрической орбиты. Исходя из нехитрых расчётов, которые были понятны и студентам, в работе Радзиевского было рассчитано, что даже при наличии самых благоприятных условий для того, чтобы световое давление успело вызвать максимальный эффект у астероида с радиусом 10 метров (именно такой размер астероида брали московские учёные) параметр его орбиты, который ответственен за отклонение от орбиты Земли, может возрасти максимум (!!!) на 6 сантиметров (!!!!), что, естественно, при реальной угрозе погоды не сделает.
А потом выпала и настоящая удача - в июне 1994 года в ИТА РАН (Институте теоретической астрономии Российской Академии наук) должна была состояться конференция, посвящённая 75-летию основания ИТА. И, помня об успешно мной выполненной «миссии» осенью, Радзиевский на эту конференцию со статьёй-опровержением отправил меня.
Когда я приехала на конференцию, у меня душа ушла в пятки, когда я узнала, что доклад Радзиевского мне придётся читать сразу же после доклада Сазонова (так звали одного из московских учёных, который предложил проект покраски астероида). Не скрою, что первое желание, которое возникло у меня – не читать никакого доклада, вообще не выступать на конференции.
Но к счастью, мне по жизни везёт на хороших людей. Так как я уже не впервые приехала сюда, то меня уже многие знали и интересовались, с каким докладом на этот раз меня послал Владимир Вячеславович. Узнав о том, какой доклад я буду читать, многие, не понимая о чём идёт речь, лишь пожимали плечами. Но один человек мне всё-таки помог. Это была Елена Николаевна Поляхова, хорошая знакомая Радзиевского, которая объяснила мне разницу между той задачей, которую решал Радзиевский, и той задачей, которую решал Сазанов.
Радзиевский решал задачу при условии, когда астероид уже влетел в сферу действия Земли, «красить» его в этом случае действительно бесполезно, а Сазонов решал задачу совершенно другого плана. Он оценивал влияние сил светового давления на астероид, который пересечёт орбиту Земли не вот с минуты на минуту, а через многие сотни и тысячи лет.
Никто меня не отговаривал от выступления, и, набравшись смелости, я в назначенный час поднялась на сцену.
Только что отзвучал доклад Сазанова, в зале стоял приглушенный гул, но, я набравши в грудь побольше воздуха, чётко и внятно, как студентам у доски рассказала то, что должна была рассказать. Странно, но после моего доклада были аплодисменты – до этого не многие удостаивались такой чести. Потом, в перерыве подходили ко мне какие-то люди знакомиться, давали визитки, спрашивали о здоровье Владимира Вячеславовича.
Но, если честно, самая большая похвала прозвучала для меня из уст одной пожилой женщины-астронома, она меня спросила, где я учусь. И, узнав, что я всего на 4–ом курсе педагогического института, сперва очень удивилась, а потом, немного подумав, сказала : « то, что вы из педагогического – сразу видно. Когда Вы вышли на сцену и начали говорить, мы все почувствовали себя студентами….» В этом, не было моей заслуги – ведь статью и доклад писал Радзиевский, а он продумал каждое слово, и наверняка ожидал именно такого эффекта. И я рада, что я его не подвела.
Приехав в Нижний, я всё рассказала Владимиру Вячеславовичу, и как меня приняли, и как приняли его доклад, что было после конференции (а после конференции Батраков – один из ведущих учёных ИТА РАН – пригласил меня к себе в аспирантуру и даже дал задание). Надо было видеть, как расцвёл Владимир Вячеславович, как он радовался, тому, что его помнят, тому, что прекрасно отнеслись ко мне, и тому, что я великолепно (по словам Батракова, который написал Радзиевскому письмо после конференции) прочитала доклад и держалась потрясающе спокойно и с достоинством во время его чтения.
Мне сейчас очень стыдно вспоминать, но я была героем дня ,а позднее в газете даже была опубликована заметка под названием «Такие пошли студенты» (которую мне Владимир Вячеславович заботливо прислал в Кулебаки вместе с очередным письмом).
Почему стыдно? Да потому что моей заслуги совершенно не было. Я ведь даже хотела не читать доклад, испугалась. Хотя теперь думаю, что организаторы доклада здорово сделали, что именно так расположили наши доклады. Было бы, например, странно читать доклад Сазанова в отрыве от доклада Радзиевского с разницей не только в несколько дней (конференция длилась почти неделю), но и несколько часов. Они и вспоминаются вместе, да и написаны были именно в такой последовательности – сначала – «Проект отклонения…», а затем – «О нереальности проекта отклонения…». Поэтому и логично было их поставить в таком порядке.
А теперь письмо Радзиевского.
Н.Новгород,
8.07.94.
Дорогая Наташа!
Высылаю тебе два экземпляра вырезки из газеты «Нижегородский рабочий» от 7.07.94. содержащиеся в информации неточности – обычный результат редакционной «правки» оригинала. В моём варианте было «В программу конференции было включено 25 докладов иногородних россиян». А сколько докладов на самом деле было заслушано на конференции: устных, стендовых, гостей, своих? Сообщи мне также есть ли в твоём экземпляре тезисов доклад Сазонова? В моём его нет: то ли типографский брак, то ли его изъяли как несостоятельный? По одному экземпляру газеты я припас для КЛКЛКЛ и один приложу к докладной проректору по науке, в которой буду настаивать на необходимости твоего занятия ею. Сообщи мне срочно, какой вариант ты предпочитаешь:
1. Целевая аспирантура в ИТА
А) очная (с проживанием в Санкт-Петербурге),
Б) заочная, с работой ассистентом на нашей кафедре.
2. Аспирантура в НИРФИ
3. Работа ассистентом без аспирантуры (работа над диссертацией в качестве прикреплённого к одному из городов, имеющих аспирантуру по астрономии).
Как видишь, я о тебе забочусь. А ты неблагодарная: из двух моих просьб выполнила только одну – не дарить мне больше цветов. А другую просьбу и сейчас ухитришься под каким-нибудь предлогом оттянуть.
С наилучшими пожеланиями В. Радзиевский.
Статья же была такого содержания.
«Такие пошли студенты…
К 75-летию Института теоретической астрономии Российской Академии наук была приурочена международная конференция. Посвящённая актуальным проблемам этой науки. Она прошла в Санкт-Петербурге, куда съехались учёные из США, Канады, Австралии, Германии, Франции, Испании и других стран дальнего и ближнего зарубежья.
На конференции было сделано 25 докладов. Большой интерес собравшихся вызвал, в частности. доклад на русском и английском языках, с которым выступила студентка Нижегородского педагогического университета Наталья Матвеева, которая получила после этого приглашение поступить в аспирантуру Института теоретической астрономии.
Доклад Н.Матвеевой, подготовленный ею в соавторстве со студентом Алексеем Киселёвым и профессором В.Радзиевским, был посвящён доказательству вздорности проекта, выполненного группой московских учёных по гранту Международного института астероидной опасности. Руководитель проекта доктор технических наук В.Сазонов, присутствующий на конференции, не смог что-либо возразить студентке.
Я. Ритин.»
Трудно сказать, какое чувство вызвала у меня статья. Мне казалось, что каждое слово в ней – ложь. Я была просто обескуражена, потому что было всё не так, как описано в этой статье. Вернее, и так ,и не так.
Во-первых, доклад был только на русском языке, во-вторых, да я получила приглашение поступить в аспирантуру, но с моим выступлением на конференции это не было никак связано. В-третьих, как я уже говорила выше, Сазанов и не собирался возражать, поскольку были поставлены абсолютно разные задачи, о которых я уже писала выше.
Напротив, после доклада мы с ним очень мило побеседовали, он справился о здоровье Владимира Вячеславовича, о том, над чем он сейчас работает, чем занимается. Он не воспринял данный доклад как «разгромный» и противоречащий его исследованиям. Наоборот, в статье упоминался как раз Радзиевский, как основоположник того направления в науке, которое позволяет учитывать силу светового давления при движении тел Солнечной системы. Поэтому они именно ему послали полгода назад статью на рецензию, поскольку считают его корифеем в этой области.
Всё это я и выложила в ответном письме Радзиевскому.
Через несколько дней пришло ещё одно письмо от него.
«Дорогая Наташа!
В заметке много неточностей, но меньше, чем ты думаешь. Ю.В.Батраков писал мне прекрасный отзыв о докладе и приглашал тебя в аспирантуру после его прослушивания. Вместе с письмом ко мне он прислал статью для тебя о новой гравитационной сфере. Она и вынудила меня вскрыть письмо к тебе – возвращу при нашей встрече.
Посылаю газету – апофеоз. Просили меня твою фотографию, но по твоей вине её у меня не было, пришлось дать похожую на Люду.
Я сейчас в больнице (в невралгическом отделении).
Думаю выйти к первому сентября. Но, в крайнем случае, будем проводить семинары здесь. Тут много уютных «помещений» (под сенью деревьев). Поясняю схемой.
С приветом В.Радзиевский.
Кроме этого, из моего письма был аккуратно вырезан кусочек с такими словами:
«Владимир Вячеславович – каникулы ведь; а об обещании своём я не забыла, просто я думала, что оно автоматически снимается. С уважением Наташа Матвеева.» После первого предложения была поставлена сноска со словами: «Так и знал, что опять выкрутишься».
Это Радзиевский безуспешно уже третий год просил у меня фотографию в «купальном костюме». Он был так настойчив, что, если бы она у меня была, то я уже давно её подарила. Но такой фотки у меня не было. А написала я, что оно автоматически снимается вот по какой причине. На один из последних семинаров Лёша Киселёв принёс фотоаппарат и мы все вдоволь нафотографировались с Владимиром Вячеславовичем. Эти фотографии – одни из самых дорогих для меня. Радзиевский на них счастливый, весёлый, радостный, смеющийся. На этих фотографиях и я была. правда, не в купальном костюме…
Глава 7. Дух.
Если хочешь быть счастливым, будь им!
Козьма Прутков.
Если сложилось впечатление, что мы с Владимиром Вячеславовичем никогда не ссорились – то это правда. Мы с ним жили душа в душу, в наших отношениях была гармония, доверие, уважение, искренность.
В один прекрасный момент я чуть всё это не разрушила из-за своих амбиций и гордости.
Когда начался новый учебный год (пятый курс), меня попросили выступить на очередном собрании НКЛФА с отчётным докладом по юбилейной конференции, в которой я принимала участие.
Я рассказала всё как было – начиная с того, как я испугалась и чуть не уехала обратно в Нижний, и кончая тем, как мне объясняли суть доклада Сазонова. Кроме рассказа о конференции, о моём выступлении и о выступлении Сазонова, я рассказала о том впечатлении, которое на меня произвёл сам город в период белых ночей (конференция как раз пришлась именно на белые ночи).
Теперь-то я понимаю, что я сделала не так. На самом деле я просто поступила нечестно по отношению к Владимиру Вячеславовичу. Сама того не понимая, я предала его, его борьбу с околонаучными разработками и проектами. Он полностью мне доверился – ведь будь он помоложе, он бы сам помчался на эту конференцию со своим докладом, сам бы непримиримо отстаивал свою точку зрения, и Сазонову точно бы не поздоровилось… И его доклад был бы снят, как несостоятельный. А я всё повернула так, как будто прав и тот, и другой. И вот это его и насторожило. Получалось, что он не мог охватить своим умом всю широту и глубину проблемы, и что теперь стоят его две формулы, понятные даже школьникам против компьютерного интегрирования и оптимизации орбит астероидов… Получается, я не до конца ему верила, не доверялась бесконечно его знаниям, его идее, послушала других. И это сделала я! Его лучшая ученица. Его надежда и гордость… Которая должна была ему верить безоговорочно! И этого он не мог перенести.
Только теперь понимаю, как было обидно, горько и больно Владимиру Вячеславовичу после такого моего видения той конференции и всей его работы. И правильно он сделал, что не взглянул на меня, и, не сказав мне ни слова, пошел чуть покачивающейся нетвёрдой походкой к себе в кабинет.
Я почувствовала, что он мною не доволен, почувствовала, что это было именно из-за доклада, но не понимала, что именно… (или просто не хотела понять?)
На следующий день я, как ни в чём не бывало (хотя на душе был неприятный осадок после вчерашнего не-общения) пришла к нему на кафедру.
Владимир Вячеславович, ничего не объясняя, сказал мне:
-Наташа, ты мне очень нравишься как человек, и как способная студентка, но чего-то ты в этой жизни не понимаешь до конца. Это показал твой вчерашний доклад. Я вынужден предъявить тебе ультиматум: либо ты просишь у меня прощение, либо я с тобой прерываю всяческие отношения.
Мало сказать, что я была удивлена этими словами. Я была огорошена ими. И оставалась в совершенном неведении, за что же мне просить прощения.
Мне было и обидно, и горько, и непонятно-тревожно… Со слезами на глазах я ушла с кафедры, думая, что же мне теперь делать. На самом деле ситуация была аховая – пятый курс, диплом – сразу же надо менять руководителя, за такую тему никто не возьмётся, начинать новую тему – у кого? Получалось, что непонятно почему я вдруг оказалась хуже всех, хуже самых заядлых двоечников, которые это что-то понимают в жизни – а я - нет.
После такого мне надо было придти в себя. Ни на какие свои занятия я не пошла (да у меня с третьего курса был составлен индивидуальный план обучения, по которому я могла спокойно не ходить на занятия, посещать их по своему усмотрению, лишь вовремя сдавать зачёты и экзамены), а побрела в читальный зал – мне необходимо было собраться с мыслями.
Я отдавала себе отчёт, что это было связано со вчерашним моим выступлением, но не могла понять, что конкретно я сделала и сказала не так. Просидев и подумав так с полчаса, я решила пойти к Владимиру Вячеславовичу с просьбой объяснить мне мою ошибку. Если бы вы знали, как мне было страшно туда идти!!! Как меня встретит Радзиевский? Что скажет? А вдруг скажет «нет», и что тогда мне (снова мне, снова лишь я о себе!!!) делать?
Подойдя к кафедре астрономии, я не посмела сразу войти, а по примеру малых детей посмотрела в замочную скважину – что там делает мой любимый дедушка. Увиденное поразило меня - Владимир Вячеславович сидел за столом, устало положив голову на руки. Во всём его облике чувствовалась такая боль и тоска, что моё сердце не выдержало. Его одиночество, разочарование во мне и обида пронзили меня и потрясли до глубины души. Мне теперь было всё равно мои гордости, амбиции, непонимание. Я резко перестала думать о том, что мне делать и что теперь будет со мной. Я знала, что мне делать.
Я рванула дверь, почти вбежала в кабинет, села напротив Владимира Вячеславовича, взяла его за руку и пообещала ему (как маленький ребёнок), что больше никогда-никогда не буду так делать. Как спросите вы меня, делать? Не буду делать так, чтобы это впоследствии причиняло ему страдания и боль, чего бы это мне ни стоило - ответила бы я. И я больше никогда ему их не доставляла.
После этого случая я многое поняла. Может, Радзиевский хотел, чтобы я поняла что-то другое, но без того, что я поняла в тот момент, у его двери, согнувшись в три погибели и подглядывая в замочную скважину, - я бы тоже не могла жить по совести. Я поняла, что все принципы, установки , законы, правила поведения летят к чёрту только в одном случае – когда это надо другому человеку. Когда ему плохо, а ты можешь сделать так, чтобы он снова был счастлив. Но это, конечно, делаешь только ради того, кого любишь. И ни для кого более.
Кто-то может сказать, что я его пожалела. Нет. Жалость – это другое чувство. Жалостью ты унижаешь человека (даже корни слов жалить и жалеть – одинаковые), а любовь она поднимает тебя до таких высот человеческой души. что от восторга дух захватывает.
Видели бы вы, как он просиял, как обрадовался моему поступку. Странно, но именно после этого случая отношения у нас стали ещё теплее и сердечнее. Мы никогда не вспоминали об этом печальном, но, наверное, необходимом для меня событии. Хотя я его никогда не забуду.
Не обошлась я и тут без высоких слов. Но без них всё сказанное обращается в ложь неминуемо. На первый взгляд кажется, что от них ничего не зависит, но именно от высоких слов на самом деле зависит всё.
Именно поэтому так часто в моих воспоминаниях появляются такие слова, как совесть, правда, честь, добро, справедливость, свобода, счастье, радость, красота, добро, вера, надежда, долг, дух, душа.
Без этих понятий нет человека, он распадается на множество разных мелких ролей, которые ничего не говорят о нём. В любом человеке – главное - дух. Именно дух указывает человеку, куда идти за счастьем, в каком направлении. Именно дух делает человека прекрасным и счастливым. И Владимир Вячеславович был из тех, кто был силён духом. Он знал, куда идёт, зачем и для чего, цель у него всегда была большая и прекрасная. И из этой прекрасной цели вытекали не менее прекрасные средства её достижения – ум, честность, достоинство, доброта, сердечность…
Зачем я всё это вспомнила.
Мир состоит из звёзд и из людей
Эмиль Верхарн
Говорят, что наиболее счастливые люди живут долго. Владимир Вячеславович был счастливым человеком и прожил долгую жизнь. Он был счастлив в работе, в творчестве, был счастлив как талантливый учитель, педагог, к которому тянулись души творческих людей. Счастлив был в жизни.
Вся целостность его натуры подчинялась лишь этому желанию – быть счастливым. Радзиевский был в высшей степени социален – его жизненные принципы и творческая работа были направлены, нацелены, детерминированы его желанием сделать этот мир, в котором мы все живём, лучше, чище, прекраснее, жизнь каждого – интереснее, увлекательнее и счастливее. Он ощущал свою нужность этому миру и необходимость. Он знал, что ему надо спешить – ведь он может не успеть разработать и довести до ума многие из своих гипотез и поэтому щедро дарил их своим ученикам и коллегам.
Я встретилась с Владимиром Вячеславовичем, когда он по обывательским меркам был уже глубоким стариком – далеко за 80. Но душа его была молода, и своей молодостью и задором, страстной любовью к жизни, энергией и желанием жить он мог заразить даже нас - тех, кто был моложе его в 4 раза.
В нём не было стариковской жадности до всяких мелких земных радостей, не было беспомощного старческого состояния, когда человек вдруг отчётливо понимает – будущего у него уже нет, только прошлое и настоящее – этот ускользающий миг-мираж, который может быть последним… А почему жадность до мелких радостей – да потому что понимает, что этот миг – один из последних. И надо успеть вместить в него всё то, чего не добрал в прошлом, чего уже нельзя будет получить потом, там, за чертой жизни.
Владимир Вячеславович был совсем другим человеком. Он вместил в своё прошлое всё, что мог, сделал всё, что мог и продолжал делать всё, что мог, и поэтому он просто жил и наслаждался трудом и жизнью. Он был убеждён, он твёрдо верил, что будущее у него есть, что оно не исчезнет даже тогда, когда настанет последний момент жизни. Сколько минут впереди – и это будущее. А если ещё предстоит жить дни, месяцы, годы – значит впереди ещё целая жизнь, за которую можно выдвинуть ещё не одну гипотезу, прочитать ещё не одну лекцию, провести ещё не один семинар. И не просто прочитать в сотый раз одну и ту же лекцию и провести в десятый раз один и тот же кометный семинар. Нет. Это была совершенно новая лекция, совершенно новый, непохожий на другие, кометный семинар. Он не повторял старое и не развивал уже достигнутое, он делал всегда что-то новое, творил, создавал, и это творчество помогало ему и оставаться молодым, и оставаться счастливым человеком всю жизнь несмотря ни на что . Именно в последние годы и именно благодаря своей неуёмной любви к жизни он сделал наиболее значительные открытия, выдвинул наиболее интересные и увлекательные гипотезы.
Очарование астрономии, по его мнению состоит, во-первых в том, что эта первая из наук, появившаяся на заре человечества.(он часто цитировал Энгельса по этому поводу «Сперва астрономия…»), а во-вторых в том, что каждое открытие не является пределом науки, не является истиной в последней инстанции, а является ещё одной ступенькой на пути в страну неисследованную, непознанную и , сколько бы ни существовала наука, так будет всегда – всегда будет изобилие нерешённых проблем, гипотез и фактов, которые не умещаются в рамки общепризнанных теорий, и астрономам всегда будет что открывать и над чем работать, впрочем – эти слова можно отнести к любой другой науке, если она таковой является.
Да, тело с возрастом слабело всё больше, но дух его - дух был свеж и молод и все свои мысли, мечты, идеи он стремился завещать своим ученикам. Как я уже писала, он не уставал повторять, что основной путь к развитию и, в конечном счёте, к счастью человека заключается только в труде. Только труд помогает человеку показать, на что он способен, раскрыть его истинные наклонности и таланты. Конечно, при условии, что труд осмыслен и осознан, а не бездумен и механичен.
Труд в понимании Владимира Вячеславовича – это не через силу делание чего-то, а напротив - спокойное размеренное делание того дела, которое надо довести до конца и для себя, и для других людей, потому что кроме тебя его никто так хорошо не выполнит. Именно в труде, в работе и проявляются все личностные качества человека – так считал Радзиевский. И не терпел неаккуратности, небрежности, сделанных наспех работ. В своих учениках он воспитывал серьёзное отношение к труду и считал, что в этом деле не должно быть мелочей. Любая работа должна быть выполнена с любовью, красиво и не только на все сто процентов, а на все двести. Даже самая пустяковая.
Таким отношением воспитывались воля и терпение, аккуратность и чёткость, точность. И ещё. Удовольствие – оно для себя, оно пролетит – и нет его, оно – мимолётно. Труд же оставляет след долгой, спокойной и тихой радости – счастья – потому что он не для себя – он для других. И только в этом смысл труда, учения, науки, жизни человеческой вообще. Даже если вышла осечка (как любил говорить об ошибках Владимир Вячеславович) – ничего, не беда. Надо пробовать ещё и ещё, сохраняя спокойствие и волю в достижении цели, и тогда всё получится, и труд принесёт незабываемую радость и большое человеческое счастье.
А справлять юбилей, подводить итоги, сидеть на сцене в роли живой мумии, слушать пышные льстивые комплименты от незнакомых людей – это не для него – это всё лишнее, всё отнимает минуты, которые можно посвятить работе и любимым людям – и это – главное. Даже своё девяностолетие Владимир Вячеславович справлял на «вышке» - на крыше пединститута, где сейчас располагается обсерватория. В маленькой комнатушке были только самые-самые любимые – ученики, коллеги, родственники.
Среди приглашенных была и одна из его бывших студенток, которая вспомнила интересный случай из своей студенческой жизни.
Дело было так. Лет эдак 40 назад, астрономия была в чести и студенты физфака ездили на практику в Пулковскую обсерваторию. Владимир Вячеславович был у них руководителем практики. Наблюдения и практические занятия прошли хорошо, двухнедельная практика в Ленинграде пролетела как один миг, пора возвращаться домой. Тут-то и произошло недоразумение. То ли по незнанию своему, то ли по неопытности, практиканты решили возвращаться в Горький самолётом, но не учли того, что на самолёт не действовали студенческие льготы. Естественно все деньги были растрачены, каждый оставил ровно столько, чтобы хватило на обратный путь… В кассе и начались неприятности. Там как раз и оказалось, что льготы не действуют, и вернуться в Горький может только половина студентов. Радзиевский был не в курсе этого происшествия, но, когда подошел к своим приунывшим и погрустневшим студентам, сразу всё понял.
Взяв у них деньги, недолго думая пошёл к начальнику аэропорта и через некоторое время вышел оттуда с пачкой билетов. На всех.
Долго студенты вспоминали эту историю и только совсем недавно они поняли, что Владимир Вячеславович просто купил им билеты, добавив свои деньги. А ему было приятно оттого, что студенты верят, что преподаватель имеет такой авторитет, что может «выбить» билеты на самолёт по льготной цене. Радзиевский их не разуверил, а они и не догадались.
Наверное, я и затеяла все эти воспоминания о своём учителе и дорогом для меня человеке с целью, чтобы в наш прагматичный век, век экономистов и финансистов-юристов, люди вспомнили, что было такое время, когда каждый мальчик хотел стать космонавтом, а студенты всерьёз могли поверить, что преподаватель силой своего авторитета может достать любые билеты. И ещё. Чтобы люди в правительстве посчитали, какая должна быть зарплата у преподавателя, чтобы, уехав с 40 студентами в Питер на две недели, жить там, покупать подарки родным и близким, ходить по музеям и театрам, а в последний день на свои деньги купить билеты половине студентов от Питера до Нижнего на самолёт. И сравнить её с реальной зарплатой преподавателя педагогического университета сегодня.
Из всех перечней его занятий я бы сказала, что самое основное, заниматься которым он не прекращал до последнего вздоха – это Учитель. Этой должности нет ни в одном штатном расписании, она нетипична ни для прошлого, двадцатого века, ни для сегодняшнего – двадцать первого. Она скорее свойственна древним временам, когда наряду с простыми людьми, занимающимися повседневными работами – пекарями, ткачами, гончарами, были ещё мудрецы и учителя. Вот и Радзиевский для многих людей и для меня в том числе – в первую очередь – Учитель. Дело даже не в том, что он давал советы (он их вообще не давал), дело не в том, что он спокойно, тактично, со свойственной только ему долей юмора и иронии мог и утешить, и смягчить горе и показать, какова на самом деле ситуация, и что не стоит из-за неё расстраиваться долго – ведь жизнь так прекрасна и удивительна, жизнь быстротечна, и надо успеть сделать именно то, ради чего ты пришёл на эту землю, а огорчаться, отчаиваться и унывать – это всё пустая трата времени. Надо идти вперёд и дальше.
Дело не только в этом. Он генерировал вокруг себя поле доброты, всепонимания, мудрости, юмора и сердечности. И всем становилось лучше жить. Побыть в этом поле, ощутить его на себе стало потребностью не только для меня – но и для многих его учеников и последователей.
Излучение, которое шло от Владимира Вячеславовича обладало поразительным свойством – оно высвечивало в каждом человеке черты, качества, способности, которых этот человек сам в себе не замечал, оно заряжало верой в свои силы, энергией. И всё получалось. Легко писались курсовые и дипломы, решались труднейшие задачки, да и в жизни всё воспринималось по-другому – сквозь призму счастья и любви к жизни.
Владимир Вячеславович не верил в бога. Нет ада и рая, говорил он, а душа человека после смерти остаётся на земле, с теми, кого любила, если она есть, конечно. Осталась на земле не только его душа, но и память о нём, остались его труды, остался в учебниках «эффект Радзиевского», а где-то там, в межпланетных космических далях, летит его маленькая планетка под номером 3923, подаренная им школьникам…