Огромный город провожает день-
Тот норовит подольше удержаться:
То шпиль соборный зацепить лучом,
То тенью меж прохожих затеряться.
На кладбище старинном тишина.
В урочный час закрыли все ворота,
Лишь у одних волнуется толпа-
По всем приметам, ждёт она чего-то.
Ну как её характер описать?
Скажу одно- кого тут только нету!
Здесь языки смешались меж собой
В желании представить всю планету.
И всё же турок явный перевес,
Их всё уверенней сжимается кольцо.
Со временем в портрете европейца
Проклюнется турецкое лицо.
Но вот и ожидаемый фургон:
О правилах напоминать излишне,
Приучены, видать, уже давно-
Ни давки, и не ругани не слышно.
Течёт из горькой доли ручеёк,
За милостыней вскидывает руки.
Три чёрных им пакеты раздают-
И никаких эмоций, кроме скуки.
И вдруг я слышу мой родной язык:
Их четверо сидят на тротуаре,
Нетерпеливо свой батон жуют,
Видать, с утра раздачи этой ждали.
Обрывки речи краешком ловлю:
Всё что-то о правах и адвокатах.
На них посмотришь, хочется спросить:
Вы это о каких правах, ребята?
А дома мать с известием спешит
К своей соседке этажом пониже.
В руках открытка с видом на Монмартр:-
“Вы знаете, мой сын живёт в Париже!“
Уличная картинка подсмотрена мной у ворот кладбища Пер-Лашез.