Маленькие камни, большие камни
Альтернативное фэнтези
Часть 1. Стихия, которая любила выпить.
…Он бежал по ночной дороге, мокрой от дождя, поминутно оглядываясь назад – а нет ли погони?
Погони, по счастью, не было. И он, облегченно вздыхая – пронесло! – продолжал свое бегство по узким улочкам, кое-где освещенным тусклыми фонарями.
…Его звали Рождер Блэк, и ему было всего-навсего тринадцать с половиной лет. Бежал он от своего отца – священника Джейсона Блэка, твердо вознамерившегося «изгнать дьявола» из его щуплого долговязого тела.
...Никакого дьявола, разумеется, не было и в помине. Были только – релегиозные предрассудки отца… и нежданно проснувшаяся память Роджера. И Роджер знал, что никакое «изгнание дьявола» ему не поможет, - дело тут было просто в другом. Но Джейсону объяснять это было бесполезно, а терпеть боль и унижения Роджер был не намерен, - и поэтому он сбежал из церкви, предварительно раскидав всех священнослужителей и впечатав в стену своего отца.
…Роджер сам не знал, как это у него вышло. Просто мощный поток странной Силы, устремившийся из его хрупких ладоней с худющими, почти прозрачными пальцами в одно мгновение смел и перекорежил все, что было в церкви. Веревки, стягивающие его запястья, порвались. Несколько секунд Роджер попросту не ощущал себя – не было ничего, кроме мощной, бездумной, всепоглощающей Силы, сметающей все на своем пути – а когда Роджер очнулся, все вокруг было ужасно, страшно исковеркано, распятие со стены свалилось, трое монахов валялись на полу без сознания, а отец Роджера лежал у противоположной стены. Роджер не стал терять времени даром – с Силой он намеревался разобраться попозже, - а сразу, во все лопатки, припустился бежать из церкви, не намереваясь туда больше возвращаться.
… До двенадцати лет Роджер вообще не разговаривал. Врачи списывали все на аутизм, но все дело было вовсе не в аутизме. Роджер – просто – вспоминал. Вспоминал свою прошлую жизнь. Вспоминал себя самого.
А в двенадцать он неожиданно заговорил. До этого его языком была лишь виолончель – он играл на ней с пяти лет, и за долгие семь смычок стал словно продолжением его руки, - настолько Роджер привык к нему. Играл он удивительно – казалось, что те мелодии, которые он извлекает из виолончели, обладают неким особым, тайным, магическим смыслом, непонятным непосвященному; они почти никогда не повторялись, а люди, слышавшие их, начинали совершенно непонятным образом испытыват самые различные чувства – от радости до боли – и видеть странные образы, - жуткие и прекрасные. Слава о удивительном мальчике гремела по всему городку, но священник Джонсон никогда не проявлял особого восторга по отношению к удивительным способностям своего сына – можно сказать больше – ему откровенно не нравилось то, что его сын занимается музыкой. Впрочем, до поры он закрывал на это глаза.
Но потом Роджер неожидано начал говорить; память, до этого являвшаяся ему лишь в обрывках снов, стала мало-помалу просачиваться в его сознание. Он часто не спал ночами, ему понравилось бродить по крышам в лунном свете, таская с собой свою скрипку – параллельно с виолончелью Рождер владел еще двумя инструментами – скрипкой и гитарой, - и вспоминать, вспоминать, вспомнать… Правда, и память была непроста – она никак не желала ему поддаваться, обрастая вымышлеными картинками и образами, преимущественно из книг, телевизора, радио. Но Роджер знал, что однажды – вспомнит все.
И вот, свосем недавно, - буквально вчера – он и вспомнил это «все». А вместе с Памятью пришла и – Сила.
…Его отец ничего не понял; более того, он посчитал, что неожиданные высказывания его сына – следствие его «одержимости». Позже Роджер сообразил, что ему не следовало говорить всего того, что он чувствовал в тот момент, - и он дал себе слово – впредь никогда не говорить другим о своих чувствах. Он просто сказал что – его отец как раз говорил что-то о Свете –что ему больше нравится Тьма. Дальше-больше. Он подумал, что отец его поймет, и принялся рассказывать ему о своей прошлой жизни – той жизни, в которой он – еще не был – Смертным… Но Джейсон не понял сына, он принялся ругать его и даже попытался ударить за «ересь» - но Роджер остановил его. Он сам не понял, как это у него получилось – просто рука отца, уже занесенная над ним, вдруг начала дымиться; лампочка замигала и вскоре погасла совсем, а несколько секунд спустя темноту прорезал страшный крик – на ладони Джейсона сам собой, откуда ни возьмись, вздулся огромный кровоточащий ожог…
…Джейсон ничего не сказал сыну о том, что собирается отвести его в церковь. Просто на следующий вечер он зашел в комнату Роджера и коротко бросил ему:
- Собирайся, пошли.
…Роджер хотел было спросить, зачем и куда – но отец уже вышел из комнаты. Паренек сразу же заподозрил неладное, но решил тем не менее поехать…
Всю дорогу отец молчал, и на все вопросы Роджера «куда мы едем» не отвечал ничего, только вздыхал. Наконец, впереди замаячила темная громада храма. Роджеру стало совсем не по себе, но он продолжал молчать. А зря, наверное – надо было бежать уже тогда...
…Сзади послышался шорох колес. Роджер заметался, задергался – и тут, к своему счастью, заметил слева от себя широкую арку. Секунда – и он уже нырнул туда, спасаясь за завесой плотной темноты. Там, под аркой, было сыро и тихо. Рождер прижался к стене, переводя дух. Машина проехала. Возвращаться на дорогу Роджеру не хотелось, и он решил пройти под аркой и посмотреть, что дальше.
…Он оказался в каком-то небольшом, милом квадратном дворике, посередине которого росло большое развесистое дерево. Дворик окружали четыре смежных трехэтажных дома, в стене одного из которых и находилась та самая арка, под которой прошел Роджер. Во дворике было тихо. Дома выглядели очень старыми – Роджеру показалось, что им, наверное, лет сто, не меньше. На самом деле, разумеется, это было не так – но разум подростка склонен воспринимать все в преувеличенном свете.
…Роджер подошел к одному из домов. Одно из окон первого этажа оказалось приоткрытым; в нем виднелся слабый огонек. Роджер заглянул в окно. Его взору открылась небольшая темная комнатка с кроватью, на столике около которой стоял ночник. На кровати, спиной к окну, сидел какой-то ребенок. На вид ему было года четыре. Его плечи тихонько вздрагивали; было видно, что он плачет. Кровать стояла настолько близко от окна, что Роджер мог протянуть руку и дотронуться до плеча плачущего ребенка. Он так и сделал, - сам не понимая, почему.
…Ребенок вздрогнул, прекратил плакать и обернулся. В туклом свете ночника показалось его лицо – тонкое, с огромными заплаканными глазами, испуганно блестящими из-под густых черных ресниц. Но, к сожалению, за исключением глаз, в лице ребенка ничего красивого не было. В довершение всего, у него были еще и большие оттопыренные уши с острыми кончиками, нелепо торчащие из волос.
- Кто ты? – спросил мальчик, когда Роджер перемахнул через подоконник в его комнату. – Ты Ночной Дух?
- Наверное, - ответил Роджер, вспомнив о своей прошлой жизни. – Впрочем, я уже сам толком не знаю, кто я.
- А моя мама рассказывала мне сказки про Ночного Духа, - продолжал мальчик, глядя в лицо Роджера своими по-прежнему заплаканными, но уже не настолько испуганными глазами. – А теперь мамы нету. Папа сказал, что Бог забрал ее к себе. Ты знаешь, кто такой Бог?
Роджер задумался.
- Знаешь, что, - сказал он через некоторое время, - лучше ты верь в Ночного духа, о котором рассказывала тебе твоя мама, чем в Бога. Из-за Бога столько плохого на земле случается. Люди ссорятся, дерутся, даже убивают друг друга.
- То есть Бог – плохой? – вскинул брови мальчик. – А мой папа говорит, что наоборот – хороший, - он на секунду задумался, - и что он людям помогает… Я его видел, он в церкви над алтарем на кресте висит.
- Не думаю, что это – Бог, хотя люди и называеют его Богом, - встряхнул головой Роджер. – Это просто… ну, не знаю. Я не могу объяснить. Тот, кого люди называют Богом – на самом деле далеко не Бог. Бог – он другой, он совсем не такой, как рассказывает тебе твой папа.
- А какой? – не унимался мальчик; его глаза прямо-таки свтились от любопытства. Роджер никогда до сих пор не видел таких детей. Несмотря на то, что его маленького собеседника нельзя было назвать красивым, в его лице присутствовало какое-то незримое очарование, твердость, граничащая даже с упрямством, незримо перетекала в нежность. Мальчик был похож на маленький огонек, который, наверное, зажигают крошечные феи в своих домиках. В нем было что-то нереальное, что-то сказочное, проще говоря – не от мира сего.
- Бог он… он просто есть, - выдохнул Роджер, глядя в глаза мальчику, - он есть, и ты в нем не сомневайся. Но в того Бога, о котором рассказывают тебе старшие – не верь. Это их Бог, а у тебя – должен быть свой. Свой Бог. Ну, ты понял?
- Понял, - ответил мальчик, серьезно глядя на него. – Я буду верить в своего Бога. А по пятницам – в Ночного духа.
- Почему именно по пятницам? – Роджер недоумевающе на него посмотрел.
- Потому что Ночной Дух приходит в полночь в пятницу, - невозмутимо отозвался мальчик. – А сегодня пятница. И полночь.
- Неправда, сегодня четверг, - попытался было возразить Роджер, но мальчик покачал головой:
- А я сказал – пятница, - в его голосе было столько упрямства и власти, что Роджер невольно удивился и не стал с ним спорить.
-Ну, ладно,- сказал он,- пятница так пятница. Будь по-твоему.
Мальчик сел поближе к Роджеру.
- Расскажи мне что-нибудь, - попросил он. – Расскажи мне сказку.
- Но я не умею рассказывать сказки, - растерялся тот. Ему самому никогда не рассказывали сказок.
- Ну пожалуйста, - мальчик состроил капризную мордочку. – Расскажи, ну что тебе стоит! Расскажи мне сказку про фею… Или про кита и русалку…
- Я не знаю сказок про фей, - ответил Роджер. – И про китов не знаю, и про русалок.
- Ну… расскажи про что знаешь! – настаивал мальчик.
- Хорошо, я расскажу тебе сказку, - подумав, соглавился Роджер, - только учти, она будет не очень веселая…
- А о чем она? – вскинул брови мальчик. – Я хочу веселую сказку.
- В жизни не бывает веселых сказок, дружок, - вздохнул Роджер, сам поражаясь – откуда он это знает? - В общем, слушай. В одной стране, далеко-далеко, жил-был юноша-мастер, привыкший делать все наперекор всем. Он был очень умен и очень талантлив, но очень горд, и от этого не желал никому подчиняться, полагая себя во всем правым. Он почти ни с кем не разговаривал, разве что только с самыми близкими родственниками, - его страстью было творчество. Казалось, что когда он мастерит свои украшения, он одновременно вдыхает в них жизнь, и неодушевленный предмет становится одушевленным…
- Ух ты, - промолвил мальчик, - я тоже стану мастером, когда вырасту.
- Подожди, не перебивай, - поправил его Роджер, сам увлеченный своим рассказом, - и вот однажды этот парень встретил Ночного Духа…
- А потом они стали дружить, правда? – ребенок положил свою взлохмаченную черноволосую голову к Роджеру на колени и улыбнулся. – Знаешь, мне часто снились сны про Ночного Духа… В них он был похож на тебя, - такой же высокий, точь-в-точь с такими глазами, как твои. А на кого был похож тот мастер?
- Ну, - Роджер улыбнулся, - раз Ночной Дух похож на меня, то, я думаю, тот мастер был совсем такой, как ты. Такой же любопытный и нетерпеливый. Кстати, ты до сих пор не сказал мне, как тебя зовут.
- Меня зовут Алистер, - ответил мальчик чрезвычайно серьезным тоном; было видно, что он очень гордится своим необычным именем. – А ты Ночной Дух, я знаю.
- Хорошо, я буду Ночным Духом, - согласился Роджер, предполагая, что у такого явления, как он сам, выряд ли может быть человеческое имя.
- А ты веришь в эльфов? - неожиданно спросил Алистер.
- Которые с крылышками? – Роджер решил проверить фантазию мальчика.
- Да нет, - сердито отозвался тот, - ничего ты не понимаешь, те, которые с крылышками, - это феи, а эльфы – они высокие и без крылышек, у них длинные мечи и блестящие доспехи… - Алистер зажмурился, - и еще они поют песни…
- Ну, раз без крылышек, - то пусть будут без крылышек,- Роджер хитро прищурился.
- А ты знаешь, - продолжал Алистер, бесцеремонно валяясь по его коленям, - моя мама мне рассказывала про то, что где-то далеко-далеко, я не знаю, где, - находится город, где живут настоящие эльфы. Обычные люди не могут его увидеть, для этого нужен какой-то Дар, а какой- моя мама не сказала… Мне так жалко, что не сказала, я бы нашел этот Дар и прошел туда…
- Он у тебя и так есть, - сказал Роджер, заглядывая в глаза мальчика сверху вниз. – Иначе бы ты не верил в эльфов совсем. А этот город – он один такой?
- Да, один, - Алистер вздохнул. – Мама говорила – раньше их было больше… а теперь остался только один. И эльфов там мало живет, а остальные все ушли куда-то… - мальчик погрустнел и замолчал.
- Они ушли в такую страну, где живут эльфы и Духи, - подсказал ему Роджер.
- Да! – Алистер почти подпрыгнул от радости и впился в его лицо радостными расширенными глазами. – Да, откуда ты знаешь?
- Потому что я сам был там. Давно. ОЧЕНЬ ДАВНО. Расскажи мне, какя она, эта страна.
- Она мне часто снится, - возбужденно заговорил Алистер, сверкая глазами. – Она такая светлая, такая яркая, там много-много ТЕПЛА И СВЕТА И ВСЕГДА СВЕТИТ СОЛНЦЕ… А тут все время идет дождь… я ненавижу дождь.
- А ты хотел бы попасть в ту страну? – неожиданно для смого себя спросил Роджер.
- ДА, КОНЕЧНО! – воскликнул мальчик. Только знать бы, как туда попасть… А ты хочешь туда?
- Нет.
- Почему? – на лице Алистера отразилось такое горькое разочарование, что Роджеру невольно стало его жаль. Однако он решил быть непреклонным:
- Потому что я ее НЕНАВИЖУ.
Алистер было открыл рот, - он был вне себя от возмущения, и оно было так смешно на его неправильном детском личике, что Роджер не мог не улыбнуться, - но не успел ничего сказать, так как за дверью раздались чьи-то шаги, затем в нее постучали, и женский голос мягко произнес:
- Алистер, с кем ты разговариваешь? Зачем ты запер дверь? Тебе страшно? Хочешь молока?
- Это моя няня, - пояснил мальчик.
- Не говори ей, что я здесь, - шепотом попросил Роджер. Алистер кивнул.
- Я дверь запер, няня, а она не открывается, - жалобно протянул он, а сам между тем хитро подмигнул Роджеру.
- Хорошо, мой маленький, ничего не бойся, я сейчас схожу за ключами, - пропела няня и, шаркая домашними тапочками, удалилась.
- Ну, мне пора, - Роджер вспрыгнул на подоконник и тепло посмотрел на своего маленького знакомого. – Извини, если чем задел. Вот, возьми это от меня на память, - он снял с шеи маленький серебряный кулончик в виде трилистника и вложил его в маленькую ладошку Алистера. – Его мне подарила моя мама, и я не очень-то охотно носил его, но, думаю, тебе он будет в самый раз. Не теряй его и по возможности никому не показывай. Ну, все. Удачи тебе. Я верю, что однажды ты непременно найдешь тот Город Эльфов. Но в сказочную страну я не советовал бы тебе соваться, а то мало ли, что.
- Я и не сунусь, - покачал головой мальчик, - обещаю. Ты еще придешь?
- В ближайшее время вряд ли, но, я думаю, когда-нибудь мы еще непременно встретимся. Это я просто предчувствую.
- Ну, тогда пока, - Алистер взял его руку своей мягкой лапкой и , крепко ее пожав, с необычайной серьезностью посмотрел ему в глаза и проговоил: – До свидания, Ночной Дух.
- До свидания, эльф, - сказал Роджер, спрыгивая на землю. В этот момент в комнату вошла няня, и Роджер краем глаза успел заметить, как его маленький друг кидается к ней навстречу и что-то возбужденно говорит. Дети есть дети.
…Впоследствии Роджер часто вспоминал этот момент своей жизни как один их самых хороших, - и сам не мог понять, почему. Наверное, в ту ночь вместе с нежданно обретенной ПАМЯТЬЮ в нем ненадолго проснулась лучшая часть его Я, та часть, которую он однажды очень глубоко усыпил в себе еще в прошлой жизни. В от вечер он был самим собой – и он знал это.
…Мне стало холодно. Я открыл глаза, приподнялся на локтях и оляделся вокруг. Да, все то же самое, - все та же черно-серо-фиолетовая комната в тусклом свете ноябрьского утра, - я жил в этом доме уже четыре месяца, и всякий раз картина, которую я видел при пробуждении, была совершенно одна и та же, - в этой комнате не существовало времен года, месяцев и дней; в ней все время царил странный, сероватый сумрак, по углам стояли пустые бутылки,а на столике рядом с кроватью находилась пепельница, полдная почти до самых краев, - пеплом и окурками. Так было и на это утро, - за исключением того, что окно было настежь распахнуто, и холодный северный ветер, развевавший длинные шторы, заносил в него мелкий ноябрьский снежок.
Я встал, закрыл окно, затем стряхнул с подоконника нанесенный за ночь снег, сел на него и закурил. Все мое существо охватывало состояние того странного механического отупения, когда не хочется ни думать, ни делать, ни чувствовать, - хочется просто сидеть, курить и смотреть на серый мир за окном, на кружащийся в танце ноябрьский снег, - и ничего не чувствовать – ни радости, ни боли. Я знал, что это состояние у меня пройдет только тогда, когда стемнеет, - сначала мне резко захочется есть, затем в голове появятся какие-то сумбурные мысли, и я весь вечер буду бродить по квартире, что-то бормотать, терзать и мучать виолончель; потом, ближе к девяти, - включу музыку и пойду в ванную, в то время как сосед снизу будет отчаянно долбиться в мою дверь, прося выключить музыку, - но, не добившись ничего, уйдет в свою квартиру, напоследок наградив меня несколькими красочными эпитетами, которые я, разумеется, услышу даже из ванной – у меня очень чуткий слух, - а потом я выйду из ванной, оденусь, выключу музыку, зачехлю виолончель – и тут-то как раз и начнется самое интересное.
…Сначала раздастся звонок во входную дверь. Я пойду открывать, уже зная, - кто стоит там, за дверью. Там окажется Ади, - мой друг и, как он сам изволит выражаться, ученик, - хотя я не знаю, чему этот милый, хитрый, по-кошачьи мягкий дредастый парнишка с волчьими глазами и улыбкой может учиться у меня, старого черта. Он улыбнется мне, обнажив острые клыки, а я молча кивну ему, подхвачу свою виолончель и выйду ему навстречу, прикрыв за собой дверь. Мы отправимся через весь город на метро, не говоря друг другу ни слова, - во всяком случае, ни одного из тех слов, которые смогут услышать окружающие нас люди, - выйдем на станции ******, и пройдем переулками три квартала, - пока не окажемся прямо под неоновой вывеской, перед дверьми «Хард-Рок Кафе», - заведения, в котором мы работаем. К тому времени будет уже без двадцати полночь. В полночь мы с Ади начинаем играть.
…Внутри кафе всегда царит полумрак, освещаемый разве что только свечами в канделябрах на нарочито обшарпанных столах да неоновой подстветкой над портретами известнейших музыкантов, что висят в нишах по стенам. Само заведение выполнено в каком-то не то байкерском, не то средневековом стиле, - здесь столько всего понамешано, что и не разберешь, что где, - совсем как в музыке, которую это кафе представляет. Панк, хард-рок, сатаника, гранж, фольк, дарк-фольк, классический металл, симфо-рок, готика, и еще до кучи разных стилей, - и все они объединены в одном кафе. Поначалу вошедший сюда чувствует себя несколько неуютно, но потом свыкается с необычной обстановкой кафе, и, можно сказать, срастается с ним душой. Вообще, я никогда не видел двух одинаковых «Хард-Рок Кафе», - в каждом городе оно свое. Но это кафе мне нравилось больше всего. Наверное, именно поэтому я и остановил на нем свой выбор.
…Мы перекидываемся парочкой рукопожатий со знакомыми официантами, с людьми, сидящими у стойки бара, собственно с барменом –высоким, туповатым детиной Бобом, типичным ирландцем, - и, наконец, проходим в «гримерку», которая на самом деле не «гримерка», а место, где всегда собирается куча народу и все бухают. Выпить лишний раз никогда не помешает, и мы с Ади присоединяемся к пестрой и шумной компании рок-групп, отыгравших до нас, но не пожелавших уходить. Тут и гранж Марти со своими зелеными, вечно обдолбанными глазищами и разбитой гитаорй, вечно грязный, ноющий и просящий взаймы на выпивку, и его девушка Лин, барабанщица, образец христианского смирения, - жить вместе с таким парнем, как Марти, дело не из легких, и только толстая, добрая Лин, наверное, может вынести на своих широких плечах все это безобразие и при этом не ударить в грязь лицом. Марти давно сидит на каких-то наркотиках, причем никто не знает, на каких, но дело ясно, как божий день. Лин никогда не была наркоманкой, но теперь, похоже, тоже начала втягиваться в это дело.
Тут и Брида, высокая, рыжеволосая ирландка , худощавая, с сухой кожей, с головы до пят покрытая веснушками и причудливыми татуировками, - они чередуются на ее теле – веснушки-татушки, татушки – веснушки, - гитаристка в каком-то фольковом ансамбле; и вечно пьяный байкер Джо, непонятно каким образом затесавшийся в нашу компанию – играть он ни на чем не умеет; в уголке на диванчике расположилась какая-то симпатичная команда, якобы исполняющая блюз; в ней – две девушки и три парня., и все пятеро пьяны, но на ногах еще стоят и даже что-то соображают. Неподалеку сидят две девицы известной профессии, косящие под панкушек, - но все вокруг прекрасно знают, что никакие они не панкушки, а обыкновенные проститутки. Они часто бывают здесь, ублажая подвыпивших обитателей гримерки своими прелестями и навыками.
Мы минут двадцать тусуемся с обитателями гримерки, а затем покидаем их. Мы еще вернемся к ним, когда отыграем наши положенные три часа.
Играть мы начинаем, когда часы бьют полночь. Сначала Ади берет свою гитару делает на ней несколько вступительных аккордов, а затем к нему присоединяюсь я со своей виолончелью. Играем мы преимущественно что-нибудь из Апокалиптики, но еще чаще исполняем собственную музыку. Людей от нее вставляет круче. Период от полуночи до половины четвертого в «Хард-Рок Кафе» называется «Временем тьмы». И, странное совпадение! – в этот период я ощущаю особенный подъем. Мои руки словно существуют отдельно от тела, - они яростно танцуют смычком по струнам, рождая музыку, - в то время как мое сознание будто бы находится под воздействием некоего дурмана, - я вижу вещи, которые днем не замечаю, чувствую и слышу в несколько раз острее, а перед моим внутренним взором тем временем проносятся причудливые картины, - великолепные, оглушающие, почти материальные, - от них у меня захватывает дух. Я чувствую, что во мне просыпается что-то, что ВЫШЕ МЕНЯ самого, и вместе с тем, это «что-то» и есть – я сам. Воистину, Время Тьмы, - прекрасное время. И Ади с этим полностью согласен.
…Наконец, часы бьют половину четвертого, мы заканчиваем играть и возвращаемся обратно в гримерку. Пьянка там уже идет своим чередом. Ади бросается в самую гущу, в самый водоворот. Потаскушки, которых к тому времени становится еще больше, обступают его со всех сторон, - Ади молод, Ади красив, у Ади есть деньги, Ади великолепно занимается сексом. Я только нечленораздельно хмыкаю, глядя на все это, беру себе бутылку ликера и сажусь с нею в уголок. Но посидеть спокойно и в одиночестве мне редко удается, - ко мне мигом подсаживается куча всевозмможных знакомых и не очень знакомых, и начинается разговор, - долгий, преимущественно, бессмысленный, состоящий преимущественно из сплетен – кто, где , и когда нажрался до синих чертей , кто с кем играет, кто с кем спит; - и последних новостей вроде тех, выпустила такая-то группа новый альбом, или где состоится очередной фестиваль тяжелой музыки или очередная ролевая игра.
Иногда ко мне подсаживается какая-нибудь девушка, которой приходится по вкусу мое щуплое телосложение, и начинает говорить всякую чепуху, вроде той, что обычно говорят мужчинам, чтобы запудрить им мозги на небольшой период - от четырех часов утра до того времени, пока кафе не закроется. Неважно, кто она, - блондинка или брюнетка, тонкая или полная, деньги ей нужны или что-то еще, - важно другое, - это утро я проведу со смыслом. Обычно после минут сорока-пятидесяти непринужденного разговора я делаю девушке знак, а остальным говорю, что «мы на время их покинем», - и мы вдвоем удаляемся куда-нибудь в укромное местечко, вроде мужского туалета, - заниматься сексом. Я бы не сказал, что секс мне жизненно необходим, как Ади, - тот вообще без секса жить не может, - но иногда я применяю его как физическую и душевную разрядку. Кончив два-три раза, я возвращаюсь в гримерку вместе со своей спутницей. К тому времени за окнами, как правило, уже брезжит рассвет. Обитатели гримерки к тому времени либо вусмерть пьяны, либо просто дрыхнут кто где и как попало. Ади спит на диванчике в обнимку с двумя девушками. Я даю моей недолгой знакомой денег, если это необходимо, и опускаю ее с миром и благодарностью. Она уходит, - как и ее предшественницы, - и я снова остаюсь один. Эти девушки редко когда возвращаются, а если и возвращаются, то мы не пересекаемся с ними вновь. Они лишь дарят мне двусмысленные взгляды и подсаживаются к кому-нибудь еще, так как видят, что я не горю желанием продолжать наши недолгие отношения. Несколько раз, правда, мне попадались довольно интересные экземпляры, с которыми мне было по-настоящему хорошо, - не только в плане секса, но и в плане общения, - но они, к сожалению, мгновенно исчезали из моей жизни и больше не возвращались. Пару раз я пытался встречаться с какими-то девушками – из тех, что возвращались, - но они были так скучны, что я вскорости их бросал.
…В восемь утра кафе закрывается, чтобы затем открыться в шесть вечера. Я бужу Ади, и мы уходим вдвоем по пустынным утренним улицам. Дорогой до метро мы разговариваем, преимущественно мысленно – я давно умел это сам и обучил этому Ади, - и, надо сказать, подобные беседы никогда не были мне скучны. Мы проходим несколько кварталов, затем садимся на метро, и едем вместе до моей остановки. Потом я выхожу, а Ади едет дальше, к себе домой на ***** улицу.
…В те ночи, когда мы не играем в кафе, - а случается это в ночь с понедельника на вторник и с четверга на пятницу, - я либо брожу по крышам в гордом одиночестве, пью вино и сочиняю музыку, либо беру с собой Ади. Но С Ади просто так по крышам не побродишь, - его непременно потянет куда-нибудь в клуб, в большую компанию, где мы проведем все ночь, - и поэтому гулять я предпочитаю в одиночестве. Тогда ничто не мешает мне думать, - и с усмешкой осознавать, что кроме обычного меня, кроме того меня, которого видят окружающие меня люди, есть еще и другой я, тот я, который просыпается, только когда я один и когда меня никто не видит.
…Я медленно подхожу к краю крыши, кладу на пол виолончель и сбрасываю пальто или пиджак, - в зависимости от времени года. В такие моменты я совсем не чувствую холода. Затем я снимаю рубашку и становлюсь ногами на бетонное ограждение. Подо мной, как на ладони, лежит весь ночной город, и я невольно ощущаю себя его хозяином, - хозяином этого причудливого мира, сотканного из промозглой зимой и бархатной летом Тьмы и островков разноцветного Света в ней. Ночной город напоминает мне то, непонятное, почти забытое, и вместе с тем, - такое отчетливое и четкое, - что я видел когда-то давным-давно, кажется, еще в начале моей далекой прошлой жизни. Я несколько минут неподвижно стою на краю крыши, глядя на город, и, наверное, на моих губах в этот момент играет странная полуусмешка, - улыбаться я почти не умею. Затем я слезаю с ограждения и медленно отхожу от края на несколько шагов. Странное нечто растет внутри меня, из центров ладоней исходят потоки странной Силы, от которой мои ладони начинают ныть, пальцы рук и ног дергаются. С минуту я стою, как ледяная статуя, собирая эту Силу в один мощный, но подчиняющийся мне комок, - и вот, в какой-то момент меня «прорывает», я стремительно бегу к краю крыши, перпрыгиваю через ограждение и – лечу.
…Поначалу я лечу вниз, но затем из моей спины словно что-то вырывается, и меня с силой подбрасывает в синий ночной воздух. Я стремительно несусь над городом, а за моей спиной, словно два гигантсикх мотора, трепещут два черных, огромных, великолепно бархатных крыла, - они словно призрачны, но, тем не менее – материальны. Они – моя Жизнь, моя Память, моя Свобода, мое ВСЕ. Я счастлив. Город я пролетаю удивительно быстро, - и вот я уже несусь над безлюдной, скупо освещенной трассой, а моя крылатая тень мчится следом за мной по земле. По бокам трассы растет густой, красивый лес, - преимущественно в нем растут сосны, но есть и клены, и дубы, и березы. Пролетев несколько миль над трассой, я снижаюсь над лесом, в том месте, где среди ветвей поблескивает озеро. Я влетаю в него стремительно, и брызги воды летят к самой Луне, - если на небе в тот момент есть Луна. Немного поплавав в озере, я возвращаюсь на мою любимую крышу, дорогой заглядывая в окна и останавливаясь на карнизах.
…В моей голове живут удивительные мысли, - такие мысли, которые вряд ли кто поймет. Я могу безумно много, но никто, кроме меня самого, об этом не знает. Ади догадывается, - но я пока ничего ему не говорю. И, тем не менее, ощущая в себе эту мощь, я внутренне понимаю, что могу еще больше, но – часть моей Силы будто скована, и я не могу употребить ее в дело. О, что бы я тогда смог!!!! Но, - что-то мешает мне, останавливает меня, - а я не могу понять, что. Меня это бесит.
…Какая-то часть моей прошлой жизни, несмотря на мои усилия – вспомнить все, - остается по-прежнему сокрыта для меня, как и часть моей Силы. Я чувствую, что за этой завесой, туманом лежащей на моей памяти, скрывается что-то неприятное, возможно, даже страшное, - но я упрям, и никакие ужасы не могут остановить меня. Когда-то, ранеей молодости, я читал «Сильмариллион» Толкиена – он наиболее соответствует тому, что я ВИЖУ,- но кое-кто изображался в нем так однобоко и неестественно, что я отчаялся найти в этом образе ответ на мучившие меня вопросы. Я изучал мифологию, - но и она не давала мне толкового объяснения. Я мучительно размышлял над всем этим, но – не мог прийти ни к одному логичному ответу. В этих размышлениях я провел большую часть моей жизни, - но упрямая пелена не поддалась мне ни на шаг. Но я был не менее упрям, и настойчиво продолжал свои попытки, зная, что в конце концов у меня все-таки – ДОЛЖНО ПОЛУЧИТЬСЯ.
…Сегодня утро было какое-то не такое, как всегда. Я почувствовал это. Видимо, потому, что это утро было утром, а не днем, как обычно. Я проспал всего два часа. Часы показывали ровно одиннадцать, - а мне – мне не хотелось спать. За окном кружился мелкий белый снег; небо было густо-серым, непрозрачным, как будто бы его залили серой краской. По нему плыли низкие ватные облака. Но, - странно, - этот серый, как Пустота, пейзаж не нагонял на меня тоску. Отнюдь. Наоборот – мне мучительно хотелось что-то сделать. Я докурил сигарету, затушил ее о дно пепельницы, слез с подоконника и с хрустом потянулся. Потом еще раз бросил взгляд на окно и неожиданно для себя произнес:
- Погода нелетная.
Погода нелетная, это верно. А, значит, несмотря на то, что сегодня ночью у меня выходной, мне придется посвятить его Ади. Конечно, я люблю зиму, и снег тоже люблю, а летать над занесенным снегом городом, в бледном свете луны похожим на сказочное сокровище, для меня было ни с чем не сравнимым удовольствием, - но, тем не менее, сегодня мне почему-то не хотелось этим заниматься. Мне хотелось… а чего мне хотелось? Я и сам удивился этим мыслям. Мне хотелось –побродить по городу. Днем.
- Да, так и сделаю, - решил я, поднял с полу свои скомканные черные джинсы и пошел в ванную.
...Когда я, уже одетый, вышел из своей квартиры и стал спускаться по лестнице в вестибюль, то нечаянно наткнулся на своего соседа, того самого, который приходил ко мне всякий раз, когда я включал музыку и которому я ни разу не открыл дверь. Он был страшно зол на меня, этот сосед, и именно благодаря ему мне раньше частенько высылали штрафы, однако в последнее время он что-то резко попритих. Увидев меня, спучскающегося к нему навстречу, он внезапно остановился, как вкопанный, вопросительно на меня глядя.
- Доброе утро, мистер Джефферсон, - сказал я.
- Доброе утро, мистер Блэк, - сухо отозвался он. – У меня к Вам дело.
- Какое же? – я нарочито-удивленно вскинул брови. На самом деле я ожидал, что он снова начнет жаловаться. Но этого не произошло.
- Понимаете, Вас со вчерашнего вечера ищет какой-то человек, - нерешительно начал мой сосед, переминаясь с ноги на ногу, - и запнулся. Меня поразил его неуверенный тон, - до этого мистер Джефферсон разговаривал со мной исключительно с видом оскорбленного достоинства, а тут…
- И? – спросил я. – Продолжайте.
- ОЧЕНЬ СТРАННЫЙ ЧЕЛОВЕК, - продолжал мой сосед, - и, судя по всему, очень богатый. Он подкатил к подъезду на шикарной белой машине, я как раз выходил, чтобы купить сигарет… И тут он, выходит из своей машины, понимаете, и окликает меня. Такой вежливый, не то, что вы. Ко мне не иначе как «уважаемый», не обращался. Так вот – он спрашивал, не живет ли в этом подъезде личность по фамилии Блэк…
- И что же вы ответили? – мне стало жутко интересно, и вместе с тем – как-то не по себе.
- Я? Ответил, что живет, - невозмутимо продолжал мой сосед, - и даже адрес указал. – Я заметил в его глазах, спрятанными за толстыми стеклами очков, на миг показавшееся злорадство. Он чувствовал, этот поганец, что тому странному гостю я был нужен не просто так. Впрочем, я и сам это чувствовал. Притворившись, что ничего не заметил, я сухо улыбнулся и проговорил:
- Так, значит, и адрес дали? Интересно… А не помните ли вы, как выглядел тот мммм… незнакомец….?
- О, он был похож на вас, - возбужденно отозвался мистер Джефферсон, - я, право слово, сначала подумал, что это Ваш брат. Только вы, мистер Блэк, уж извините меня, но очень неприятный человек, резкий и грубый, а этот был просто сама обходительность. И одет он был, не то что вы, а так аккуратно, так элегантно, - так, наверное, только очень важные и богатые люди одеваются.
-Ну да, - усмехнулся я, окинув взглядом на свои изрядно потрепанные черные джинсы, камелоты и видавшее виды черное пальто.
- …так вот, он было очень похож на вас, и я, право, сначала решил, что он ваш брат. Правда волосы у него были не то, что у Вас – светлые и вьющиеся, а глаза – голубые. Но черты лица прямо-таки совпадали. Вот. Я спросил у него, как его имя, а он сразу же извинился, что не представился, и назвался мистером Уиндом. Да, именно – Майкл Уинд, - мистер Джефферсон нараспев произнес это имя, зажмурившись, как кот, которого гладят. – На нем был очень дорогой серый костюм… пиджак и брюки… а под пиджаком была голубая рубашка, на которой висел какой-то странный… амулет. Да-да, амулет, - тут мой сосед нервно сглотнул и внезапно замолчал.
- Продолжайте, - попросил я. Мне начинала не нравиться вся эта история со странным гостем. Искавшем меня? Зачем???? Мистер Уинд… Что-то подсказывало мне, что добром все это не кончится.
-Ну так вот… он очень сердечно поблагодарил меня, и стал расспрашивать, когда вы обычно бываете дома. Ну, я ему ответил, что завтра у Вас выходной, но что поздно вечером вы, скорее всего, не будете дома… но в остальное время сидите в своей норе безвылазно, как крот. Ну, так мисер Уинд еще раз поблагодарил меня и велел передать, что зайдет к вам сегодня часов в шесть…
- Часов в шесть? – взвыл я. – Какого черта?! Скажите ему, этому мистеру Уинду, если он еще раз заявится сюда, что меня нет дома… и что я вообще уехал! Зачем вы ему сказали?! Кто вам вообще давал разрешение что-либо обо мне рассказывать?!
- Мистер Блэк, но я подумал… - тон моего соседа стал обретать прежнюю истерически-возмущенную твердость. – И прекртите на меня кричать!
- Я не кричу на вас, ВОТ ТАК я кричу, - рявкнул я. У бедного мистер Джефферсона подкосились колени. – Кто вам давал право разглашать частную информацию?! Кто вам вообще давал на это право?! – мой голос, как бы независимо то моего желания, стал приобретать шипяще-мягкие, зловещие интонации. Я и сам не знал, почему, - но меня почему-то страшно взбесил тот факт, что мой сосед назвал незнакомцу мой адрес и время, когда я бываю дома. Меня взбесил и сам мистер Уинд, по словам мистера Джефферсона, такой обходительный, мягкий, вежливый, - и, вместе с тем, так похожий на меня… – В следующий раз прежде чем называть чей-то чужой адрес, который вас вовсе не просят называть, подумайте, что из этого может получиться. И еще – вот что я вам скажу, - не вздумайте больше подкатывать ко мне со своими идиотскими просьбами сделать потише музыку. Теперь я нарочно буду ставить ее на полную громкость, как и раньше. И попробуйте еще хоть раз заявить на меня в полицию. Если вы это сделаете, - я могу вам гарантировать, - с вами непременно что-нибудь случится. Я не стану принимать в этом деятельного участия, - но, клянусь вам, сукин вы сын, вы очень сильно пожалеете о том, что сделали. Я все сказал. До свидания, мистер Джефферсон. ДА, И ЕЩЕ, БУДЬТЕ ТАК ЛЮБЕЗНЫ – ЗАСУНЬТЕ СЕБЕ В ЖОПУ ВСЕ ВАШИ ИДИОТСКИЕ РАЗГОВОРЫ О ПОГОДЕ, КОТОРЫМИ ВЫ ВСТРЕЧАЕТЕ МЕНЯ КАЖДЫЙ ВЕЧЕР В ПОНЕДЕЛЬНИК С ЦЕЛЬЮ ПРОЧИТАТЬ МНЕ НОТАЦИЮ!!!!
Сказав так, я демонстративно отвернулся от мистера Джефферсона и продолжил свой спуск по лестнце. Мой сосед еще долго стоял там же, где я его оставил, вылупив глаза и потеряв дар речи. Затем я услышал, как он поднимается к себе по лестнице. Через несколько секунд наверху хлопнула дверь.
…Идя по улице в неизвестном мне направлении, я еще долго размышлял о том, кто же такой этот мистер Уинд. На самом деле, - откуда он вообще взялся? И что ему нужно от меня…? Мягкий, обходительный, с амулетом на груди? И так похож на меня… Может, какой-то дальний родственник? Но у меня в родне, насколько я помнил, не было людей по фамилии Уинд. Тем более, я убежал из дома восемнадцать лет тому назад, - кому я вообще мог понадобиться? Неужели обо мне вспомнили родные? Но мне было плевать на моих родных, - я прекрасно справлялся и без их помощи все эти годы, с чего бы они решили вдруг возникнуть? Чтобы снова читать мне морали, пытаться меня воспитывать, «помогать» мне? Нет уж, увольте. Не хочу.
Так я думал, бредя по улице в гордом одиночестве, пока ноги сами не привели меня к какому-то магазину. Кажется, это был магазин электроники. Я остановился напротив него и стал безучастно разглядывать стеклянную витрину, за которой мигали и светились экраны самых разных телевизоров, - больших и маленьких, - когда вдруг почувствовал за спиной чье-то присутствие. Чей-то взгляд. Я резко обернулся и стал вглядываться в снующих по тротуару людей, в стекла машин и автобусов, проезжающих мимо. Никого. Тоько какая-то девушка, отделившаяся от толпы, стояла на противоположной стороне улицы у самого края тротуара. Высокая, как и я, одетая в черное. Она смотрела прямо на меня, - и этот-то взгляд я почувствовал. Мне стало не по себе. Чего она хочет? Кто такая? А девушка между тем заметила, что я смотрю на нее, и поспешно отвела глаза. Женщины… Несмотря на то, что она стояла достаточно далеко от меня, я видел ее всю, - стройную, совсем юную, - наверное, ей не было еще и двадцати; с милым, по-детски мягким лицом и густыми вьющимися волосами непонятного светлого оттенка. Глаза у нее были не очень велики, но и не малы, миндалевидного разреза, темные и блестящие. Увидев, что я задумался, она снова посмотрела на меня, но на этот раз не отвела глаз. У нее был удивительный взгляд; я это почувствовал. Женщины, до этого попадавшиеся мне, никогда не смотрели на меня так, как эта незнакомка. Да, может быть, они были и умны, и милы, и красивей, чем эта девушка, - но чего-то в их взгляде явно недоставало. Чего-то того, что нравилось мне. Огонька, что ли? Да, наверное…
Девушка смотрела на меня, а я смотрел на нее, пока проезжавший автобус не скрыл ее лицо от моих глаз. Когда он проехал, я увидел, что моя незнакомка спешит прочь вместе с другими людьми, постепенно сливаясь с толпой. И вскоре ее стало не видно совсем. Она пропала, как видение. Да-да, именно как видение. В моем мозгу откуда-то всплыла эта фраза. Да хрен ее знает, откуда! Мало ли…
Подумав так, я продолжил свой путь и вскоре оказался прямо пере массивной дверью какого-то паба. Я, недолго думая, вошел внутрь. В пабе было темновато; в воздухе разносился крепкий и пьянящий аромат солода. Я немедленно прошел к стойке, уселся на стул и попросил у бармена карту напитков.
Пока бармен искал карту напитков, я успел хорошо рассмотреть помещение, в котором находился. Паб был выполнен в шотландском стиле, что лишний раз доказывали массивные дубовые столы «под старину» и такие же стулья, а так же клетчатые занавески на окнах и клетчатые же скатерти на столах; по стенам тоже что-то висело, но я не обраил на это внимания. В пабе было мало народу; изредка появлялись официантки в стилизованных шотландских килтах; у некоторых эти килты едва прикрывали их сочные, пухлые задницы. Я подумал, что бы сделалось с Ади, окажись он здесь, и невольно усмехнулся.
Тем временем бармен принес мне карту напитков, и я принялся изучать ее, попутно брося взгляды по сторонам. Ничего интересного, по сути дела, в баре не было. Ну, сидела в дальнем углу компания каких-то гуляк; ну, парочка студентов, похожих на Гарри Поттера, возилась с ноутбуками, ну, два парня играли в бильярд да еще какие-то девушки наблюдали за ними, - вот, по сути дела, и все. Я уже собрался было заказать себе стопку виски и уйти, - как вдруг входная дверь хлопнула, и в паб вошли две личности, на которых я просто не мог не обратить внимание.
…Это были парень и девушка, оба выскоие, стройные и хдощавые; у парня была гитара за спиной, а его длинные волосы свисали длиннющими коричневыми дредами вокруг худого, бледного лица. Девушка была ему под стать, ее серебристые волосы охватывал плетеный хайратник. По обилию фенек на их тонких запястьях и по всевозможным амулетам и прочим штучкам, выглядывающим из-под их расстегнутых курток экологических цветов , по тому, каким добрым и отчужденным был взгляд их совершенно одинаковых, зеленых, печальных больших глаз, я догадался, что эти двое – наверняка хиппи. К хиппи я никогда не питал особой неприязни, в отличие от Ади, - скорее, здоровый интерес, - и поэтому, когда парень с девушкой уселись рядом со мной, я стал исподтишка наблюдать за ними, прикрываясь картой напитков.
Очень скоро я понял, что сидящие рядом со мной хиппи, скорее всего, не встречающаяся пара, а брат и сестра. Во-первых, они были очень похожи, за исключением того, что волосы у девушки были серебристыми, а у ее спутника – темно-каштоновыми. Во-вторых, на мой взгляд, встречающиеся хиппи непременно сидели бы в обнимочку, как это у них водится, - а эти ни разу даже и не прикоснулись друг к другу. В-третьих, парень называл свою спутницу сестрица», а она его – «братец». Впрочем, последнее было вполне в обычае хиппи, и еще ни о чем не говорило. Они вполголоса переговаривались, и из их разговора я понял, что они едут издалека, что в городе их должен кто-то встретить, - кто-то, кого они звали «Майки»; еще они много говорили о человеке, чьего имени не называли, без конца повторяя: «Ему нужно сострадание, его можно понять, нельзя с ним так жестоко, да, он в свое время сделал много дерьма, но – вспомни, сколько дерьма приинили ему НАШИ…» Что за «наши» я понять не мог, и это почему-то сильно меня волновало. Дело в том, что я подозревал о том, что это не совсем обычные хиппи, да и имя «Майки» вызывало у меня четкую, неприятную ассоциацию с Майклом Уиндом, искавшим меня вчера вечером. Хиппи не замечали меня, - когда я хотел, чтобы меня не видели, меня невозможно было заметить, - и продолжали спокойно разговаривать о своем.
- Понимаешь, сестрица, - в очередной раз повторил «братец», - нам надо провернуть это дело так, чтобы ему не было плохо. Ему необходимо понимание и поддержка.
- Ему необходимо сострадание, - уточнила «сестрица». – Только Майки этого понимать ни в какую не хочет. Ему наплевать на то, что кому-то больно; он видит лишь свои выгоды.
- Да, и это добивает. Но, я думаю, что на этот раз он просто ОБЯЗАН нас послушать. К тому же, какой ему резон теперь так ревностно охранять свою влать, - у нас все равно нет былой Силы, - «братец» задумчиво посмотрел куда-то в потолок.
- Не забудь, братец, - мягко возразила «сестрица», впервые за все это время беря его за руку, - христианская реальность – всего лишь ОДНА ИЗ ГРАНЕЙ ЭТОГО МИРА. В нашей реальности властвуют Стихии. Так что у Майки есть причины опасаться за свою власть. И за Равновесие в этом мире. Так что дело тут не только в Майки, но и в его новоявленном брате.
- Нам необходимо убедить его, что бесполезно идти против всех нас, - подытожил «братец» Сестрица кивнула.
Тут мне, признаюсь, стало так интересно, что я даже слегка высунулся из-за карты напитков, чтобы получше разглядеть моих соседей. Да, на первый взгляд, хиппи несли полную ахинею, - такую, какую вообще способны нести хиппи, - но, если прислушаться… На самом деле, что еще за «христианская реальность», «Равновесие», и, самое главное – что за «Стихии»? Откуда? И при чем тут этот Майки – теперь я уже не сомневался, что этот Майки – тот самый мистер Уинд, искавший меня… Уинд… Какая-то говорящая фамилия. Похож на меня… Моя Память так и стояла перед моими глазами, и – не уходила, черт возьми, не уходила… Майки Уинд… Я догадывался, я почти знал, КЕМ же может быть этот Майки Уинд, но все еще не мог поверить в это. Да и эти хиппи… я мог поклясться, что их симпатичные мордашки мне не раз доводилось видеть и раньше. Эти зеленые глаза… совершенно одинаковые – что у него, что у нее… Память, ПАМЯТЬ, ПАМЯТЬ!!!!! В нужный момент она словно подернулась пеленой. Я понимал, что еще пара секунд, - и меня заметят, оглушат, схватят, как котенка, неизвестно откуда взявшиеся Силы, - и – в силах ли я буду им противиться? Вряд ли… Но почему? Что я им сделал? Этого я не мог понять…
И, словно в ответ на мои мысли, «сестрица» произнесла:
- Я сомневаюсь, что он вообще что-то помнит.
Эта фраза доканала меня окончательно. Теперь я уже не сомневался, что речь идет обо мне. Но все дело было в том, что я – помнил. Почти все. Пусть – часть меня еще оставалась скрыта от моего понимания, но – я кожей чувствовал, что ее разгадка – где-то совсем рядом, возможно, даже в этих чинно сидящих на стульчиках существах, косящих под хиппи… Но, тем не менее, - надо было уходить. Я чувствовал это. Я понимал, что Майки Уинд не может желать мне добра, и намеревался сейчас же пойти домой, собрать вещи, позвонить Ади и этим же вечером уехать с ним из этого города. Навсегда. Если уж меня нашли…
Хрясь.
НЕМЫТЫЙ СТАКАН, КОТОРЫЙ Я НЕОСТОРОЖНО ЗАДЕЛ ЛОКТЕМ, ПОЛЕТЕЛ НА ПОЛ И РАЗБИЛСЯ.
…Тут же оба хиппи непроизвольно обернулись на звук – что это было? – и увидели меня. Я понял, что попался. Я знал, кто были эти двое, и теперь мне было незачем скрываться. Они все равно бы меня обнаружили.
Несколько секунд мы ошарашенно смотрели друг на друга, а потом «братец», сохраняя все то же обалдевшее выражение лица, выдохнул:
- ТЫ ЗДЕСЬ?!
Да, я здесь. Да, я был здесь все это время. Да, я помню гораздо больше, чем вы можете себе представить. А вы надеялись, что я ничего не помню; вы мечтали запудрить мне мозги, законопатить мою голову ложными представлениями обо мне самом, о моей цели, о моем существовании… Наивные! Я помню всю свою жизнь, и только то, что было в самом конце, осталось до сих пор сокрыто от меня… Не с вашими ли стараниями?
«Братец» судорожно сглотнул. «Сестрица» инстинктивно прижалась к нему.
- Здравствуйте, -произнес я как можно непринужденней. – Мы с вами знакомы? Я вижу, вы чем-то напуганы. Ничего не бойтесь, я абсолютно адекватен, - на мои губы вползла кривая усмешка.
- Мы… ну, в общем, да, вы нас напугали, - «братец» нервно рассмеялся. – Но не подумайте, что мы испугались именно вас. Просто… это было так неожиданно… Ну, вы понимаете…
Разговор явно не клеился. Ну, в самом деле, - не мог же этот импровизированный хиппи сказать мне: «Привет, Мятежный, как поживаешь? Не хочешь ли обратно к нам, а то мы соскучились… Да, и я надеюсь – ты больше не будешь устраивать разные выкрутасы, как раньше?»
- Давайте выйдем на улицу, ребята, - предложил я, видя смущение моих новых знакомых.
- Нет, - ответил «братец», покачав головой.
- Нет, - повторила за ним «сестрица». На улице холодно, и, тем более, там нас скорее заметят.
- Пойдемте, - настойчиво повторил я. И этим двоим не осталось ничего, кроме как согласиться, - по всей видимости, они боялись. Я подавлял их нежные, добрые, беззащитные личности, не знаю, чем, но – подавлял. Мы втроем вышли на улицу. Легкий снежок к тому времени стал падать крупными хлопьями, подул северный ветер, и хиппи поплотнее запахнулись в свои легкие курточки. Они были такие хорошенькие, эти брат и сестра, оба серебристо-зеленые, легкие, почти невесомые, как прикосновение ветерка, красивые, словно пришедшие из какого-то неземного сна, - и, черт возьми, как же причудливо они смотрелись среди черно-белого великолепия заснеженного города, с его высоким бело-серым небом над домами из бетона, стекла и стали, идущие за мной и нелепо ежащиеся от холода! Но, - что поделать, - я был им очень нужен, а упустить сменя они не могли. Вот им и приходилось почти вприпрыжку бежать за мной по заснесенным снегом тротуарам, мимо витрин, подъездов, телефонных автоматов, - дальше, дальше, на МОЮ любимую крышу, с которой я не раз начинал свои ночные полеты.
…Увидев, как я открываю люк на крышу, братец-хиппи запротестовал:
- Не надо, там же холодно! Неужели ты не мог привести нас к себе домой?
- Простите, не могу, - отозвался я. – Дома я чувствую себя неуютно. А здесь -в самый раз…
…Я не хотел идти домой потому, что боялся встречи с Майки. То есть, не то, чтобы боялся –опасался. Не хотелось лишний раз попадаться ему на глаза. Хотелось выждать,обдумать, что к чему – и уже потом предпринимать какие-то меры…
- Ты чего-то боишься, - сказал братец, вылезая за мной на крышу и помогая взобраться сестрице.
Вот ведь хитрый сукин сын! Угадал! Ну, погоди…
- Не боюсь, - ответил я, когда сестрица наконец взобралась на крышу. – Просто думаю, что нам не стоило бы говорить о том, о чем вы собираетесь со мной говорить, в тех местах, где нас могут услышать.
- Понятно, - сказал братец.
- И все же, тебя что-то тревожит, - мягко произнесла сестрица, заглянув ко мне в глаза. Я невольно вздрогнул. Взгляд у нее был трагический, пронзительно-печальный – казалось, что эти зеленые глаза видят мою душу насквозь. Я сглотнул, - и - не смог соврать:
- Да. Меня тревожат несколько вещей, о которых я не мог говорить ни с кем до этого момента. Пожалуйста, выслушай меня – и…
Да что я такое несу! – пронеслось у меня в голове. Я встряхнулся, пытаясь вернуть мои мысли в привычное для меня русло – и не смог. Если над братцем я просто –посмеивался, он не представлял для меня никакой существенной опасности – да он и не хотел со мной ничего делать, - то от его сестрицы исходила какая-то странная, скрытая угроза. Я не мог сказать, что она желала мне зла. Скорее наоборот. Но она имела какую-то особенную власть надо мной, - я не мог ей отказать, не мог противиться ее просьбам, - не приказам, именно -просьбам – и сам выдавал себя, прося ее -да, САМ ПРОСЯ ЕЕ – ВЫСЛУШАТЬ МЕНЯ! Это было что-то новое. Я с трудом заставил себя замолчать и принялся судорожно закрываться, чтобы эта странная девушка, -впрочем, девушка ли? Это явно была не просто девушка, я просто знал, я чувствовал – ненароком не проникла в сокровенные тайники моей души и не выведала обо мне все, что возможно выведать.
- Я слушаю, - тем временем сказала сестрица. – И ничего не бойся. Никто не узнает ничего из того, что ты сейчас мне расскажешь. Я обещаю тебе.
…С этими словами она положила мне руку на плечо и повела куда-то к краю крыши, прочь от братца.
- Что ты хочешь? – спросил я, все еще пытаясь ей противиться. Хотя, внутренне я понимал, что это бесполезно. – Я ничего не понимаю. Почему я верю тебе? Почему я не могу просто взять и оттолкнуть тебя , а сам – убежать прочь?
- Потому что я не желаю тебе зла, - ответила она. – И ты это чувствуешь. Я знала, что однажды ты вернешься. Я чувствовала это; я ждала тебя. Никто не верил мне, все говорили – ты не сможешь вернуться. Но ты пришел.
- Это ясно, - сказал я. – Но мне интересно знать, - зачем вы пришли за мной? ЗАЧЕМ МЕНЯ ИСКАЛИ? Вот этого я не могу понять.
Услышав мой вопрос, она вздохнула:
- Я бы с радостью солгала тебе, но – не могу.
…Кажется, теперь до меня дошло, в чем заключалась опасность этой странной девушки. Она не умела лгать. И своей правдивостью она могла бы выдать меня, если бы я все рассказал ей. Конечно, можно было ничего ей не рассказывать – но я не мог. Я чувствовал, что не могу солгать перед этим невинным существом, воплощением чистоты и истины. И вот это-то и злило меня больше всего.
- Так скажи мне, - произнес я, не скрывая своего раздражения.
- Понимаешь, - заговорила она, приблизив свое лицо к моему и понизив голос до шепота, - в этом мире все неотвратимо меняется. Меняется навсегда. Люди все больше обращаются не к своему ЕДИНОМУ Богу, а к нам, Стихиям. Мы стали снова нужны им. Улавливаешь суть?
- Улавливаю.
- Так вот. Майкл, - это тот парень, который ищет тебя, он – твой брат…
- Брат? – усмехнулся я. – Ясно. – Я уже знал, чем все это пахнет. Я чувствовал – Стихии тянутся ко мне своими длинными пальцами, хотят взять меня. Использовать. В своих целях. Не потому ли от меня сокрыта большая часть моей памяти, что…
Девчонка вздрогнула. Она читала мои мысли. Видимо, мои догадки были верны.
- И он хочет, - девушка почти дрожала под моим пристальным взглядом, - он хочет… чтобы ты был с ним…
- Проще говоря, - Сила моя ему нужна, м? –я снова усмехнулся.
- нет… то есть, наверное, да, - девушка поникла головой, как цветок, прибитый дождем. – Я не знаю точно. Но я не желаю тебе зла. И поэтому скажу – лучше подчинись. Просто – подчинись. Поверь мне, вреда от этого не будет. Потом, завоевав его доверие, ты сможешь быть более свободным в своих решениях. Это говорю тебе я. Я знаю, - ты многое помнишь. Но не все. И тебе не нужно это помнить… хотя… ах, что же я говорю, - нужно… просто мой брат считает, что не нужно… Это страшная память, и он оворит, что тебе будет больно, если ты вдруг вспомнишь все… Стихия в теле смертного…
- Стихия, любящая выпить, - поправил ее я. Она слегка улыбнулась. Все-таки хорошо это было, когда она улыбалась. Ее улыбка была, как я уже понял – такой редкой, и поэтому – такой желанной.
- А теперь, скажи чего ты хочешь,- попросила она.
- Я хочу назад свою память, - сказал я.
- Не сейчас, - покачала головой моя собеседница, - не сейчас. Позже. Мало-помалу все само вспомнится.
- Вспомнится, говоришь? – я вскинул брови. – Что ж, почему тогда я пытался вспомнить все в течение стольких лет, - и у меня ничего не вышло?
- Потому что… - она запнулась, - потому что… мы с моим братом старались всеми силами не допустить этого. Пойми, тебе было бы больно. Это страшная вещь – Память, и ее лучше до поры не тревожить.
- Понятно, - буркнул я. - Что ж, я могу встретиться в этим МАЙКЛОМ... если он ничего мне не сделает…
- Я обещаю, - сказала девушка. - Клянусь.
- Клятва принимается, - я сделал попытку улыбнуться.
- А теперь… - девушка запнулась, - я бы хотела, чтобы ты пошел вместе с нами туда, куда мы тебя поведем. И не бойся ничего. Просто доверься нам, хорошо?
- И куда же вы меня поведете? – я вскинул бровь и внимательно посмотрел на нее.
Она молчала.
«Я не должен идти с ней» - сказал я сам себе.
«А придется, - в ответ промелькнуло в моем мозгу. – Придется, потому что иначе все может быть хуже. Эти воплощенные Стихии (теперь я уже не сомневался, что те, кому я нужен – воплощенные Стихии) – возможно, сильнее тебя, и их много. Очень много. А теперь подумай сам, к чему тебе лишние проблемы. Пойми, в этот раз все может быть иначе…»
«Угу, держи карман шире. Да этим новоявленным властителям мира я затем и нужен, чтобы выполнять их идиотские просьбы…»
«Подумай, может быть, они зовут тебя вовсе не за этим. Может, они хотят попросить у тебя прощения. Может быть, им без тебя плохо. Подумай об этом!»
«Интересно, почему же тогда они обходились без меня все это время? А теперь я вдруг резко им понадобился? М?»
«Потому, что им нужен кто-то, кто поможет им вернуть их былую Силу, их Власть. Они ведь тоже не вечны. Иначе, ты думаешь, она воплотились бы в телах Смертных? Пойми, упрямый ты дурак, ты нужен им не для того, чтобы быть у них на побегушках! Ты нужен им для того, чтобы замкнуть Круг, без тебя у них ничего не выйдет! Вспомни Сильмариллион…»
«Ах, да Круг Стихий… не подумал об этом.»
«Так думай живее. Ты – один из тех, кто творил этот мир, Роджер. Ты ДОЛЖЕН быть со своими братьями и сестрами. Они нуждаются в тебе.»
«Ну, хорошо, хорошо, уговорил! Только пусть потом не жалуются, если я снова учиню что-то не то!» - я внутренне злорадно усмехнулся.
Все то время, пока я вел внутренний диалог сам с собой, сестрица терпеливо молчала. Когда я повернулся к ней, она выжидающе посмотрела на меня спросила:
- Так ты пойдешь с нами?
- Пойду, - скрепя сердце, отозвался я. – Если ты скажешь, куда ты меня отведешь.
- Домой к Майки, - просто и буднично ответила она. – Тут недалеко, он живет на десятом этаже вооон в той высотке.
Вот и все. Никакого Валинора, никакого Круга Судеб. Высотка. Все просто и понятно. Я облегченно вздохнул. По крайней мере, из квартиры, если что, сбежать будет легче. Тем более с моими способностями, если уж на то пошло…
- Хорошо, - сказал я. – Если так, то я пойду с вами. Кстати, вы таки не сказали, как вас зовут.
- Меня зовут Нэнси, - сестрица протянула мне маленькую прохладную кисть. Я осторожно пожал ее.
- А меня – Джо, - сказал тем временем подошедший к нам братец. – А твое имя мы уже знаем. Тебя зовут Роджер, не так ли?
- Да, Роджер – мое имя, - ответил я. – Все-то вы знаете.
- Да нет, не все, - улыбнулся братец. –Ну что, идем?
- Идем, - отозвался я, поплотнее запахиваясь в плащ и направляясь к выходу с крыши.
…Майкл вовсе не собирался становиться Повелителем Ветра. Просто так получилось. Стихии стали воплощаться в телах Смертных. И в его загорелом красивом теле фотомодели однажды тоже проснулась Сила. Он сам не знал, как это произошло. Но воспринял это как должное. Он привык всегда и во всем быть первым, и поэтому когда рыжий и длинноволосый Дэн, - по крайней мере, при знакомстве он назвал себя Дэном – поведал ему тайну его происхождения за чашечкой кофе в уютном кафетерии и объяснил Майклу причину странных снов, посещавших его, тот ничуть не удивился. Ну что ж, Повелитель Ветра, так и Бог с ним. Майкл уже давно подозревал, что у него есть какие-то особые способности, что в этот мир он пришел не просто так, - и страшно обрадовался, когда его предположения подтвердились. Майкл ни разу в жизни не держал в руках ни одной книге по мифологии, фэнтези или эзотерике – но почему-то понимал все, о чем рассказывает ему Дэн, и не читав этих книг. Да, шутка ли - Стихия в теле Смертного. Это большая ответственность. Нужно защищать мир от ЗЛА И ВСЕ ТАКОЕ. Да, я теперь настоящий супермен – даже летать могу. Помотрите на меня. Я умеею летааать!!!! Я умееею летаааатььь!!!!!
Майкл радовался. Пока однажды не увидел сон, в котором из зеркала на него таращился какой-то крайне неприятный субъект, весь в черном, с черно-седыми длинными волосами и пронзительными зелеными буркалами, чрезвычайно похожий лицом на самого МАЙКЛА – РАЗВЕ ЧТО ТОЛЬКО ДРУГОГО ЦВЕТА… Майклу очень не понравился этот сон, который к тому же приснился ему три раза подряд, и он не переминул спросить у Дэна о том, что же этот сон означает. ДЭН ОТВЕТИЛ, ЧТО Майкл видел во сне своего брата. Брата?! Но у МАЙКЛА НИКОГДА НЕ БЫЛО НИКАКИХ БРАТЬЕВ… Тогда Дэн принялся популярно объяснять ему, что он, Майкл – воплощение Света, а его новоявленный братец и сна, следовательно – воплощение Тьмы. Когда-то давно, еще в прошлой жизни, Макл победил этого Темного брата и отправил его куда-то… в общем, черт-те куда, а теперь он вернулся. Дэн ни слова не сказал о том, что этот Темный брат – опасен, или что он жаждет мести, - Майкл сам так решил. Ему, воспитанному на американской системе черного и белого, Супергероев и Злодеев, такой порядок вещей показался вплоне естественным. Он захотел найти и обезвредить этого Темного. Тем временем Память начала мало-помалу возвращаться к Майклу, и его желание расправиться со «зловредным демоном» приобрело законное основание. Он начал покупать ниги по эзотерике, нашел и прочитал «Сильмариллион», стал развивать свои способности, и вскоре из фотомодели превратился в преуспевающего бизнемена, делающего деньги на белой магии.
И из Майкла действительно получился очнь сильный маг. Он мог заниматься целительством, мог снимать порчи, проклятия, привороты; мог распознавать вампиров и оборотней, делал заговоры на удачу, привлечение денег, ставил защиту от сглаза… Чем он только ни занимался! Но самое замечательно умение, которое появилось у Майкла, было то, что он стал понимать язык птиц. Птицы просто обожали его. К тому времени, как Майклу исполнилось двадцать пять, у него дома уже жило двое соколов и один орел. Птицы служили ему самозабвенно, и Майкл тоже любил их, ухаживал за ними, кормил их зимой. Птицы сопровождали его повсду. Потом Майкл встретил Барбару, которая тоже оказалась Воплощенной Стихией, прекрасную черноволосую Барбару, понимавшую его в полуслова – и вскоре в доме Майкла кроме соколов появилось еще одно небесное созданье. Потом подтянулись еще Стихии – молчаливый, задумчивый телепат Джо, поклонник Кастанеды, и его добрая, самоотверженная сестренка Нэнси со схожими способностями; добродушный атлет Крис, который был не особенно силен в плане магии, но зато великолепно дрался, его брат Артур, стройный парень с желтыми, как янтарь, глазами, понмавший язык зверей; Ульрих по прозвищу Ихтиандр, Фред по прозвищу Призрак – он увлекался некромантией, и, ко всему прочему, был еще и отичным медиумом, Алан-Гном, старый байкер, имевший власть над металлом и камнем и к тому же бывший отличным мастером, и еще девушки – Джоан, Повелительница Цветов, ее сестры - Алекс, ставшая подругой Криса, и Валентина, полюбившая Артура; Фред привел с собой свою жену, ясновидящую Маргарет, у Джо тоже была подружка, целительница Эшли, - и вот – команда Стихий собралась в полном составе. Почти полном.
Майкл был очень рад такому стечению обстоятельств и был бы счастлив, если бы Дэн внезапно не пропал неведомо куда. «Как в прошлой жизни», - невольно думалось Майклу, когда он вспоминал о своем наставнике. Но, впрочем, ему и осталным и без Джо было не так уж и плохо. Они были предоставлены сами себе, и могли делать все, что пожелают, могли развиваться, творить, познавать. Чем они и занимались в последующие три года.
А Потом Майклу приснился сон. В этом сне ему привиделась Роза, - прекрасная Роза, Роза Мира, которую он должен был зачем-то добыть. Майкл не знал, зачем. Знал только, что эта Роза нужна ему, что она нужна всем, кто рядом с ним, и что если эта Роза будет у Воинов Света, у них, Светлых Стихий, то они смогут сделать мир счастливее, лучше, совершеннее. Вела к этой Розе некая Дверь, которая открывалась строго в определенное время и в определенном месте, - но для того, чтобы открыть эту Дверь и ступить на Дорогу, нужна была Сила всех Стихий… и что-то еще, Майкл понял, что ему нужно во что бы то ни стало связаться со своим «братом», - потому что без него Круг Стихий бы не замкнулся, а, следовательно, не открылась бы и сама Дверь. Но Майкл пребывал в нерешительности. Он не знал, стоит ли ему ПРОСИТЬ Темного о чем-нибудь, - а в том, что придется именно ПРОСИТЬ, он был уверен. Он боялся, что ничего не выйдет, что ТЕМНЫЙ В ЛУЧШЕМ СЛУЧАЕ ПОШЛЕТ ЕГО КУДА ПОДАЛЬШЕ, А В ХУДШЕМ – СОГЛАСИТСЯ ПОМОЧЬ ЕМУ И ЕГО ДРУЗЬЯМ, НО ТОЛЬКО ПРИ УСЛОВИИ, ЧТО РОЗА ДОСТАНЕТСЯ ЕМУ.
Но дело требовало действий, а Роза не давала Майклу покоя, и он принялся искать Темного. Птицы были отличными помощниками в его поисках, и поэтому вскорости он узнал точно местоположение своего новоявленного братца. Но знакомиться с ним он не спешил. Может быть, причиной тому была осторожность, а может быть – войственная ему нерешительность, но где-то около года Майкл колебался, никак не решаясь наконец-то собраться и поехать к Темному за океан, чтобы завербовать его в свою команду. Однако в один прекрасный момент он все-таки решился, и – поехал.
…Он был уверен, что Темный ничего не помнит о своей прошлой жизни – во всяком случае Джо, который почти сразу же взял Память Темного под свой контроль, говорил, что все вроде бы так. Майкл ему верил. Поэтому он решил прийти к нему сам. Но на всякий случай, для подстраховки, Майкл позвал с собой всех остальных. А то мало ли что, вдруг Темный надумает рыпаться…
В это утро Майкл проснулся немного позже обычного. Его жена лежала рядом горячим, молодым телом, вся нежная, смуглая, бархатистая; длинные черные ресницы спали на ее золотистой щеке. Майкл нагнулся к ней и осторожно поцеловал ее в лоб. Барбара пошевелилась; потянулась, грациозно зевнула и открыла глаза, - глубокие, черные, блестящие, как звездная ночь.
- Доброе утро, - улыбнулся ей Майкл.
- Доброе утро, - сказала Барбара. – Иди ко мне.
Майкл упал в ее объятия и принялся покрывать поцелуями ее шею, грудь и плечи. Барбара прерывисто дышала, и, крепко обняв его, водила тонкими теплыми ладонями по его спине. Майкл все больше возбуждался. В какой-то момент он, подмяв жену под себя, деликатно помогая Барбаре пальцами левой руки, сошелся с ней. Барбара застонала, ее худое тело прогнулось в его руках, и Майкл, продолжая помогать ей рукой , быстро задвигал узкими бедрами, позволяя наслаждению брать над собой верх. Оргазм был единственной Силой, которой Майкл не мог противостоять.
…Когда они с Барбарой получили то, что хотели, Майкл еще немного понежился в постели в ее объятиях, а затем быстро встал и отправился на кухню. Готовить и делать покупки было его обязанностью; Барбара же убирала дом и украшала его.
Продолжение следует