1.
Рублю окно. Процесс непрост и долог.
Вразмашку, от зари и до зари
рублю окно. От потолка до пола.
Извне рублю, кромсаю изнутри.
Халат рабочий «цвета фиолета»,
сапог-кирза, беретик набекрень.
Рублю. Не потому, что мало света,
а потому, что торжествует тень.
Рублю окно. Минкульт обеспокоен.
Чиновники изъёжились в лице.
А мне плевать. Я занят. Я спокоен.
Есть мастерство, желание и цель.
Мне говорят: «Зачем окно? Не нужно!.
Нужник нужней. Займись, – нам не с руки».
А я рублю. Не потому, что душно, –
нет ветра в доме, – только сквозняки.
Удар. Рывок. И древесина стонет.
Щепа идёт натужно из бревна.
Рублю. Не потому, что зуд в ладонях,
а потому, что – серая стена.
Наветы, склоки, зависть, пересуды,
рубцов и щепок тщательный подсчёт…
Рублю окно. Пусть скалятся зануды.
Кто видел небо, – тот меня поймёт…
2.
Вполне согласен, брат Пигмалион, –
есть повод быть усталым и сердитым:
да, камень – груб. Терпи. И явит он
божественные стати Афродиты.
И я терплю. Суть замысла проста:
зубило, молоток, затем – идея,
любовь и вера, капля волшебства,
десяток лет и – здравствуй, Галатея…
А рядом – грохот, скрежет, визг и вой,
трещат станки, вращаются колёса, –
бригады удалых каменотёсов
готовят матерьял для мостовой.
Фабричный гул, промышленная вонь, –
ведь надо, чтобы дёшево и быстро.
А что порою высекают искры, –
из этих искр не вырастет огонь.
И глубже рва прочерчена черта:
им – не расчёт, мне – откровенно тошно.
Я, всё же, – худо-бедно, но художник
и фабрикантам этим не чета.
Ведь в самом чёрном каменном плену
(кому – смешно, а мне так – не до смеха)
я разглядеть пытаюсь Человека,
всю высоту его, всю глубину.
И каждый камень суть благая весть,
и если приглядеться, – я лишь просто
наросты отсекаю и уродства
с души, что изначально в камне есть…
Песок и пыль летят из-под резца.
Гранит упрям, но поддаётся стали.
А я ещё не знаю, – кем он станет,
холодным неподвижным истуканом
иль полным жизни детищем творца…