Тонет зал в многошёпотном шуме.
Скалит зубы на сцене рояль,
предвкушая, – как дерзкий безумец
станет в пасть ему руки ронять,
извлекая замёрзшие звуки,
согревать их раскатом игры
и швырять в зал ноктюрны и фуги
чёрным взмахом изломанных крыл…
Тонет зал в многошёпотном шуме.
Тонкой ножкой дрожит микрофон.
И другой неуёмный безумец
жаждет мир образумить строфой.
По лекалу проводит он строго
острой кромкой отточенных слов,
он роняет калёные строки
на партерный булыжник голов.
В зале шумно и душно, и тошно,
и в буфет многолюдна тропа.
В зале сгинул известный художник.
Неизвестный в нём скульптор пропал.
И мелькнув еле тёплой искрою,
как от ветки оторванный лист,
здесь пытался взлететь над толпою,
но развеялся в прах журналист.
Тонет зал в многошёпотном шуме:
шорох ног, стрекотание жвал, –
он ещё не таких образумил,
он ещё не таких прожевал.
Не к суме тяготея, но – к сумме,
он спешит к золотому руну…
Только снова на сцене безумец, –
посмотри! – к рампе вышел безумец,
натянув
на гитаре
струну…