~^~^~^~^~^~^~^~поэма^~^~^~^~^~^~^~^~
I
Как-то раз ехал в поезде с нами
паренёк трое суток подряд,
он насвистывал вальс «Над волнами» -
то был бравый балтийский моряк.
День-деньской всё строчил прибаутки,
в анекдотах он был просто ас.
А потом, помолчав с полминутки,
нам поведал печальный рассказ:
«Это было однажды в Париже,
далеко от родных берегов.
Осмотреть шумный город поближе
группа наших пошла моряков.
До полудня повсюду бродили –
отдыхать не привычен матрос –
где жил Ленин, тот дом посетили –
дом 4, что на Мари-Роз.
Посидели в прохладе бульвара,
но задор не прошёл, не исчез –
побывать у «Стены коммунаров»
на кладбИще пошли Пер-Лашез.
У ворот Пер-Лашеза, за аркой,
вижу: нищий стоит старичок.
Мне его как-то стало вдруг жалко,
я достал ему наш пятачок.
Спохватившись, подал три сантима.
Он сказал по-французски: «Merci»,
а когда проходить стали мимо,
я у друга курить попросил.
Старый нищий вдруг весь встрепенулся,
быстрым взглядом окинул меня,
он поспешно вокруг обернулся
и по-русски спросил, семеня:
«Вы давно ль из России, ребята?
Я в России когда-то бывал,
был у Врангеля верным солдатом,
там в двадцатом, в Крыму воевал»
«Нет, недавно», ответил ему я,
«вышли мы от причала Невы».
В нём осанку приметил родную
и воскликнул: «Кто ж будете вы?»
«Я родился и вырос в Самаре,
не в самой, правда, а за рекой.
Жили дружно, но вот при пожаре
дед Микола ушёл на покой.
И пошла к нам беда за бедою:
помер батя, отпели и мать –
трудно стало с братишкой, не скрою,
дни сиротские нам коротать.
Вскоре в армию взяли нас с братом –
царский трон от врага защищать.
Немец пёр, но и нашим солдатам
было недруга чем угощать!
Больше года сидели в окопах,
вшей кормили, лежали в снегу.
День за днём строй редел в наших ротах,
был сражён пулей я на бегу.
Пять недель в лазарете валялся –
видно, так было надо судьбе.
Брата след уж совсем затерялся,
так его не нашёл я нигде…
В революцию с красными дрался
на Кубани, Дону, на Днепре,
а в двадцатом дол Крыма добрался –
это было, кажись, в октябре.
Командиром у нас был поручик –
мой земляк, из родного села.
В жаркой битве под Керчью, у кручи,
смерть навеки его унесла.
Он мне как-то сказал: «Комиссары
расстреляли Петра твоего.
Пусть накажет их суд божьей кары!
Мсти, как можешь, мой друг, за него!»
Я виновен пред вами, ребята –
воевал против ваших отцов,
но поверьте же, мстил я за брата
в группе «верных» российских борцов.
Мы Россию покинули вскоре
(был тогда я ещё молодым),
как проехали Чёрное море –
миф о счастье развеяло в дым!
И теперь я, как перст, на чужбине,
здесь полжизни провёл в нищете,
стосковался по спелой рябине,
всё болею, и годы не те.
Много крови пролили в России,
а за что? Всё пошло кувырком!
«Наши» горы сулили златые,
а я, видишь, хожу босиком…»
Говорил он потом, как скитался,
сколько горя хлебнул от «своих»,
всё сказать торопливо старался –
даже то, как прикончил двоих.
Повествуя, он пристальным взглядом
как-то странно смотрел на меня –
словно жили когда-то мы рядом,
и всё что-то пытался понять:
«Те же брови, глаза, тот же голос,
та улыбка, похож и лицом,
и такой даже вьющийся волос!
Уж не Петя ль ему был отцом?»
«Ты Петрович?», сказал он в тревоге,
«и фамилия Карпов твоя!
Где же раньше вы были, о боги!
Ну ответь, не ошибся ли я?!»
Я расстроился сам до предела –
был старик так похож на отца,
только маковка чуть поредела,
да зиял шрам наискось лица.
Я ответил в волненье и с жаром:
«Обманул тот поручик тебя –
мой отец был лихим комиссаром
и рубал беляков, не щадя!
Карпов Пётр был смелым, отважным,
в Красной Армии честно служил,
он был ранен смертельно однажды
и ещё трижды смерть пережил!»
Нищий вдруг сразу сник от страданий –
жалко было глядеть на него,
плечи старца тряслись от рыданий.
Я поделать не мог ничего…
На виду его горе сломило
и не мил стал ему белый свет.
Сердце сжалось и больно заныло,
когда он простонал мне в ответ:
«Как хочу я в Россию вернуться,
пусть сошлют хоть в Сибирь, на Урал!
Лишь бы русской землицы коснуться!
Ох, за что ж меня бог покарал!
Я уж стар, жить осталось недолго –
как не хочется здесь умирать!
Где ж ты, милая русская Волга?
Где ж ты, славная Родина-мать?
Тяжело с вами, братцы, прощаться.
Мой племянник открыл мне глаза.
Что же делать? Куда мне податься?
Тяжкий грех не искупит слеза!
Как вернётесь домой, передайте
от заблудшего сына поклон,
а России родной обещайте
не катиться, как я, под уклон»
Я спросил: «Дай мне адрес свой, дядя.
Где живёшь, как тебя разыскать?»
Грустно молвил он, под ноги глядя:
«Мне ведь некуда письма писать.
Адрес мой – словно ветер на воле.
Летом чаще хожу на привал
иль в лесок, или просто на поле,
а зимой – в кочегарку, в подвал.
Негде мне по-людски пообедать –
я живу, как затравленный пёс.
Никому не желаю изведать
то, что я за свой век перенёс…»
Попрощались мы с ним уж под вечер,
он стоял и молитву шептал.
Было душно, и лишь слабый ветер
кудри старца седые трепал…
II
Поезд встал. Суета на перроне.
Парень глянул в оконный проём.
Тишина воцарилась в вагоне –
каждый думал о чём-то своём.
Но вот кто-то спросил его тихо:
«Слушай, друг, что же было потом?»
Бескозырку поправил он лихо,
молча вытер ладони платком.
«А потом мы вернулись обратно.
Я посланье отправил своим,
описал нашу встречу, понятно,
там, во Франции, с дядей родным.
Эдак дней через двадцать примерно
получил я из дома привет –
запечалился батя, наверно,
и в письме вот что пишет в ответ:
«Помню, степь закурилась от шашек –
мы в атаку пошли на врага
за царя, за отечество наше,
словно в знойной степи ураган.
На глазах моих брата сразило –
он, как свечка, на землю упал.
Рассуждать только некогда было:
жив ли он иль убит наповал?
Немцев вышибли мы из окопов,
а потом начался артобстрел.
Много падало наших холопов,
снег от них и от немцев пестрел.
Павших воинов в ночь схоронили,
залп трёхкратный в их честь прогремел.
Кто покоится в братской могиле,
я в ту пору узнать не сумел…
Смерть повсюду кружилася рядом,
я бежал, немца матом кляня.
Вдруг осколком шального снаряда
сильно ранило в ногу меня.
Рану быстро мою залечили,
и я вновь возвратился в свой полк.
Наконец Брестский мир заключили –
гул орудий в России умолк.
Революция вскоре свершилась –
строй монархи пал навсегда,
власть Советов на деле добилась,
чтобы он не воскрес никогда!
Но недолгой была передышка –
враг Россию окутал кольцом.
«Комиссарам теперь будет крышка!» -
злобно контра шипела тайком.
На Россию обрушились беды,
вся Россия на бой поднялась.
В жарких схватках добились победы –
нелегко нам победа далась…
Вот и кануло грозное время.
Каждый думал уже о другом:
сбросить начисто тяжкое бремя,
скопом заняться мирным трудом.
Да, сынок, всё сейчас изменилось,
а ведь сколь пережить довелось!
Горе радостью, счастьем сменилось –
так уж в жизни теперь повелось.
Я не знал, что мой брат жив остался,
думал, он был убит в том бою.
А, как видишь, он к белым подался,
грязью честь запоганил свою.
И за это его справедливо
покарала сурово судьба –
не дала ему жизни счастливой,
не пошла ему в пользу борьба.
Много честных людей обманули –
рай солдатам сулили земной,
а на деле заблудших пихнули
в грязный омут дорогой прямой.
Не суди уж, сынок, его строго,
не во всём виноват же он сам –
тяжка выпала брату дорога,
в рай поверил земной подлецам.
Свято помни отцовы заветы:
честью нужно всегда дорожить!
Стойко драться с врагом за Советы,
верно Родине нашей служить!»
~^~^~^~^~^~^~^~^~^~^~^~^~^~^~^~
Написано в ноябре 1981 года