***

«Поначалу - радость встречи,
Вздохи тяжкие - потом.
Все любовники беспечны
На рассвете молодом.
Весны в поцелуях спешных
Растранжирим в пух и прах,
Только в сумерках кромешных -
Сожаленье, стыд и страх.
Долгой ночкою постылой
В одиночку пьем вино.
Лишь во сне теперь, мой милый,
Нам свиданье суждено.»

Цзинь, Пин, Мэй, т.3 ("Цветы сливы в золотой вазе", Ланлиньский Насмешник.)

______________________________________

Лишь теперь, во сне, родная,
Молча понимаю я –
Жизнь моя и жизнь блатная –
Как монеты сторона,

Решка – значит, примут жёстко,
Нет – тогда «джигит», «орёл» -
На имперских на подмостках
В «Книгу Сумерек» своё

Напиши. Оставь скрижали.
Нарисуй иероглиф тот,
Что бомжы во рту зажали
У пекинского метро.

Нам дадут ещё свиданья,
«Вздохи тяжкие – потом!».
Свет бомжы во рту зажали
У пекинского метро.

***

Насмешник из Ланьлиня, ты один
и - золотой, и просто - очень гордый,
изгибом губ, движеньем тёплых зим,
потоком слёз, бамбука рост упорный
сквозь ветер, голод и стило судьбы
в вине, как отражение, заметил,
и вышел из загадочной судьбы,
прервав круги рождения и смерти.

У дзэна девять есть сердец и ты
все срисовал в сознании упорном.
"Цветы из сливы - в вазе, господин!"
Уезд Ланьлинь. Два ночи. Воздух горный.
И синий свет. Читая "Ом, А, Хум",
перевернём своей судьбы страницу -
Над "Цзинь, Пин, Мэем" радостно уснул
Бедняк-поэт. А с ним - лиса-девица.

Ведь дзэн - на самом деле просто чань,
он чай, который старый мудрый Будда
по чашкам разливает невзначай
поэтам. И всему простому люду.
И если мы попробуем едва
ту сливу с чаем в вазе золотою,
то единица сразу станет два.
И в капле утром мы увидим -

море.