Вырви глаз душе и крикни,
Целуя руки любимой,
Воспринимая себя как мима,
Который вышел под дождь!
Сломай хребет памяти и, вскочив на ноги
Лови губами пыль над ее головой
И пусть ты душей слепой
И пьяный ветреным словом
Есть мысли о том, что свой
В этом безумном мире
И пьян от нежности и любви!
Из-за туч вставало солнце
Пьяный ветер нес покой
Запотевшее оконце
Растворялось пред тобой
И ты вышел на карнизы
Мертвой памяти своей
Проверяя кровью визы
Словно сальный слой свиней
Бился в памяти уродец -
Тот, который был вчера
На губах растет дыра
Открывая в реве зубы
Перепачканные губы
Клык кровавый и кривой
Черный нимб над головой
Память предков, жертв и крови,
Снов, проклятия, любови,
Мрака, вечности, зари,
Бреда, водки. Корабли
Увозили нас в несчастья,
Души резали на части
И с ослепшею душой
Приходили за душой
И в грязи любили душу,
Выставив у ней наружу
Все сомнения на вид
Зная, что душа болит
Зная что в пустую душу
Вносит ледяную стужу
И ломает и кричит
Острозубая Лилит!
Месть!
Кровавым непокоем!
Голос!
Сумрачный покой!
Я живу, кричу. не скрою,
Что готов и в сон и в бой
Только мир на перекрестке
Бьется в тине паутин
И в душе уныло-хлестки
прутья выросших осин
И клыки серебром покрыты
Отражают солнца свет
И гробы давно зарыты
И вампиров больше нет!
Солярис пьян! Я вырвал от испуга,
Пал на колени и ловил губами стон.
И торопливо мерзлый снег хватала вьюга
И закружила с возгласом «спасен»!
Прости – «Свободен!»
Горные обвалы
Тревожа слух его как воды Ганга
Сгоревший пепел уносили вправо
А влево взгляд – и там лишь верный Банга!
И мертвый голос о свободе воли!
И крик души: «Простите, обманули!»
И триста слов – проклятие любови!
И слова три – и ты опять под пули
И ВСЁ РАВНО! И, всяко, ты не вечен
И падал вверх и опускался к раю
Покой – не вечность. Быстро умираю
В ее словах под солнце и под свечи
Под бред любви, невымученность сна
И трупы кошек, что родит весна!
И ласково и горько и неважно!
И злость, и ярость, и цветы зари
Дрова дают тепло и даже сажу
И ветер жмется к косяку двери!
Лакала ночь разливы рек и дали
Скрывала тьма и шпоры и коней
А мы о них во тьме веков мечтали
И вспоминали реками людей!
В гробы положат всех героев в мире
Изложат миф на седину зрачка
И будет пьяный их играть на лире
А тот, кто слеп им продавать дьячка:
Прости-помилуй, господи безумный!
К чему ты прав, когда не занят храм
И ты ли есть тот первый или умный,
Кто жизнь и смерть катает на руках?
Но мир не сломлен и весна горит
И кит не спал и трилобит не спит!
А сон не правда и весна не ложь
Но что ты – пьяный – с той весны возьмешь?
Встаю сквозь сотни тысяч лет в огнях, в безумии кошмаров,
Теряю веру, память, сны и бред полночного виденья,
И сердце много раз умрет в те миги между двух ударов
И вновь воскреснет, словно нерв весны чудесного спасенья.
И свежий ветер, мир обняв, свернется в легких, словно кошка,
Под голоса слепых людей мир будет видеть только сны
И ровный параллелограмм прилег на пол через окошко
И ранней осенью в ночи я вижу утро той весны.
Увы, нет суток и времен, нет прав на вырезанный вечер,
Всем чем гордишься из вчера уходит в завтра – ты лишь срез
На том пространстве, где зажгли этапы жизни, души, свечи,
Смотрели как они горят, и пепел мерили на вес.
Попутный ветер не ушел. Весна не выцвела в соблазнах.
Я видел шум и слышал блеск конечных искренних людей
И замирала в жилах кровь от снов неведомых и разных
И парус мысли распускал из вновь придуманных идей.
Поймали вечность в паруса. Жизнь мирового сна не тонет
Глаза увидели любовь, а мир свернулся и затих
Среди икон стоит одна, где мир живет и совесть стонет:
Сомненье, мысль и мечта – все тот же выцветший триптих.
23 сентября