Кто первым шёл,
Не думал о себе.
А если думал, то не как о главном...
На дереве,
На угловой избе,
На палке,
На столбе на телеграфном,
На чём придется, подавал он весть
Идущим следом —
Укреплял дощечку,
Которая подсказывала: здесь
Сворачивать к такому-то местечку.
Которая звала:
«Даёшь Ростов!»,
Предупреждала:
«Осторожно — мины!»,
Вселяла радость:
«До Берлина — сто!»,
Снимала каски:
«Здесь погибла Нина...»
Их было много, надписей таких,
Простых, коротких,
Для живых и павших,
На всех путях-дорогах фронтовых,
Бойцам идти к победе помогавших.
Был долог путь.
А смерть была близка.
И каждый день играя с нею в прятки,
Безусые бойцы
Седые прядки
Всё чаще замечали на висках.
Грубели руки, лица и сердца,
И жалость отступала перед местью,
Когда встречались целые предместья,
В которых было тесно мертвецам,
Когда встречалось поле,
на котором
Перемешались трупы и металл,
Когда за свежим,
неизбывным горем
Другое,
горше,
кралось по пятам.
Не верилось бойцам, что их руками
Не только можно фрицев убивать,
Но —
строить дом,
косить,
держать лекало,
Растить цветы
и женщину ласкать.
Был долог путь...
И всем на удивленье
Однажды обнаружили бойцы
Дощечку
с необычным объявленьем:
«Осторожно — птенцы!».
Сначала не поверили. Но кто-то,
Рукой раздвинув ветки бузины,
Восторженно,
по-детски крикнул:
«Вота!
И впрямь — гнездо!
И птенчики видны!»
Четыре беззащитные пичуги
Пищали, несмотря на артобстрел...
И каждый подходил
И, как на чудо,
На них,
Неопушившихся,
Смотрел.
Кто первым шёл и увидал птенцов?
Скорей всего — минёр или разведчик.
Вернется ль он домой в конце концов,
В такие дни настолько человечный?
Быть может, нет.
Ещё гремят бои,
И смерть ещё с людьми играет в прятки.
Но выживут,
спасутся соловьи,
Чтоб петь бойцам на их привалах кратких.
И где-нибудь в лесу восточно-прусском
Замрёт боец, вовсю разинув рот:
«Как здорово —
ну как у нас под Курском —
В Германии соловушка поёт!»