Осень девятого года.
О повседневности в неврастении.
В моих глазах одна лишь повседневность,
И в серых буднях подруга мне есть Вечность.
Кто-нибудь, угостите меня леденцом. Мне нужно перебить привкус табачного дыма и безысходности во рту. Хотя, я ведь больше не курю.
Где-то в скважинках моего одиночества пряталось счастье, я даже вижу его цвет: на фоне черного белые точки.
Я видела, как в темноте на стену падало пятно света из замочной скважины напротив. Какая-то странная осень, нет, Осень. Это женщина – безумие, девушка – сумасшествие, девочка – в желтеньком платьице. Я видела восхитительный листопад, за всю жизнь я не видела листопада красивее, чем в девятом году. У каждого дерева – свой наряд, у каждого листа – свой наряд, и кружатся, кружатся в вальсе, а ветер им маэстро.
А вы знаете? Знаете, когда самое подходящее время суток для романтических встреч? Осенью. Когда уже заметно на дорогах, что включен дальний свет фар. В сентябре у нас это где-то шесть часов вечера. В воздухе веет сладким ароматом чувственности и обаяния.
В милом пальто она стояла на остановке в ожидании маршрутки. В наушниках то джаз, то Каста. Листья вскружили ей голову. Вскружили своим круговоротом танца. Глаза забегали, глаза занервничали, заблестели. Намокли. Не от ее слез – от слез неба. Ну да, мадам Осень не оставила без влаги, куда там…
- Кружи с нами, с нами! Капли подыграют ветру в мелодии,- так нежно шепнули на ушко листья. Славно.
Очередное кафе. За чашечкой кофе почему-то думалось, что если соединить все родинки на теле, получится ли слово или геометрический образ, определяющий судьбу. Нужно обязательно попробовать.
- О чем думаешь?
- О родинках.
- Заметила? Кофе остыл, пока ты думала о своих родинках.
- Почему же о своих? Эх.… А давай соединим твои веснушки на лице?
- С ума сошла?
- Да нет. Просто... просто это Осень заставляет думать об этом.
- Завязывай с таблетками.
- Не в них дело. Антидепрессанты я больше не принимаю. Уже с начала сентября.
Она стояла перед зеркалом голая. Смотрела на себя, изучала. Совершенна снаружи и далеко не совершенна внутри. Но эти шрамы… Они ярко выделяются на теле, но их почему-то никто не замечает. Уродство не во внешности, уродство в голове, у нее – в памяти. Каждый день плачет, но по утрам.
- Весной и осенью обостряется чувствительность, гормональная работа. Но ведь и летом, и зимой я плачу. Не плачу лишь, когда в газете интересные статьи или забавный эфир на радио.
Вырезая статьи про очередную ошибку нашей милиции, думала о наркомании. Выбор лишь. Одно дело – не употреблять и не осуждать за это, другое - не употреблять, да еще и пытаться залезть в сознание наркоманов, и гнобить, гнобить, гнобить за выбор, за ошибку. А ведь были мечты, как у всех нас. Господи, дай гарантии того, что я никогда не встану на этот путь. Что? Нет гарантий? Ну да, извините, не подумала, что все от меня и зависит.
Очередное утро сентября. Холодает.
Как же любит она вглядываться в баннеры. С них глаза смотрят такие неживые, а улыбки то, улыбки.…Все же человек интересен. Какую захотел маску, такую и слепил, словно из глины или папье-маше. Первая – прочнее, вторая – проще, для новичков.
Какой восторг при виде набережной. Просто смотреть в бесконечность. Хоть и видно другой берег реки, знает, что за тем берегом еще река и еще берег, и еще река и еще берег, и еще океан.
Встретив на набережной своего преподавателя, она спросила:
- В чем простота?
- В мимике.
- Ну а как же физиогномика?
- Люди сами все усложняют. Провокация.
Река посылала ей воздушные поцелуи туманом. Туман, в свою очередь, кутал ее словно в одеяло. И было так комфортно, как не бывает зимой на кресле под пледом с чашечкой какао перед камином. Там, наверное, слишком просто, что напряженно становится от простоты то. Атмосфера навевает состояние одиночества.
А вы находились когда-нибудь под сильным впечатлением от какого либо недавно просмотренного кинофильма? В особенности, смыслового. Вот такой была ее жизнь, ее состояние, вечное. Близкие давно смирились и привыкли и к утренним слезам, и разлитому в порыве пустого гнева супу, и к безудержному искреннему детскому смеху над любой ерундой, а вот новые знакомства давались ей с трудом. Она располагает к себе на первые полчаса, и то, благодаря своей природной красоте черт лица. Она называет это, кажется, обаянием.
Слепая ночь пленит шорохом листвы. Я вышла на балкончик. Сигарета, и плевать, что я больше не курю. Не курю и все, и плевать, что стою сейчас, замотанная в одеяло, в тапочках и пытаюсь овладеть искусством совершенного подкуривания этой гадости в настолько очаровательный момент под самыми звездами. Звезда подмигнула мне в ответ на мои мысли, а месяц улыбнулся. В конце сентября замечательные ночи: еще не слишком холодные для выхода на балкон, но уже с легким ароматом мороза. Наверное, с приходом зимы пройдет хандра. Ну что же вы все мигаете, звезды?
Поиграть бы в игру, на количество причин для смеха в день. Не обязательно смеяться, но посчитать сколько раз можно было бы это сделать. На спор.
Бездомная душа плыла по ночному городу в поисках утопии. В соотношении тела к телу, а души к душе можно наблюдать расщепление по генотипу 1:2:1. Когда-то Мендель был прав. Для того чтобы привести в равновесие состояние внутреннее и внешнее, пришлось опять бежать в аптеку за победителями депрессивного расстройства. Не прошло и полгода! В инструкции сказано, не повторять курс лечения чаще, чем четыре раза в год. Ну и плевать.
Утренний кофе под звуки проезжающих автомобилей за окном и белые кухонные стены вдохновляют, особенно после приема антидепрессантов, не правда ли? Перебирала пальцами чайную ложку, нервно стучала ею по столу, делала глотки с шумом захлебывания. Маму это всегда раздражало.
- Мам, задвинь шторы. Глаза режет свет.
- Уже двадцать минут сидишь, могла бы и привыкнуть.
- Не могла бы. Как погода сегодня?
- Солнце.
- Значит, никуда не пойду.
Молчим минут пять.
- Иди, одевайся, а то отчислят.
- Плевала я.
- К врачу записаться не желаешь? Нервная ты моя.
- С самого рождения желаю.
Она любила запах метрополитена. Что-то между запахом мазута и наваждения. К тому же зимами там тепло. В сумочке всегда лежал небольшой томик Набокова или Куприна, который она определенно перечитывала не по разу в электричках. Закладки – вырезки из тех же злосчастных газет. Еще она любила бегать по крышам. Задыхаться ветром. И чем выше она была, тем проблемы становились крохотнее. В доме, где она жила часто был открыт чердак: с учебы – в лифт – через чердак на крышу, постоит там часа пол, подышит самолетами, дымом, и домой. Оттуда люди незначительными кажутся, будь то нищий или сам президент, не важно: с высоты ничто не имеет роли.
Утром плакала, ночью летала.
Она страдала хроническим недосыпанием и бессонницей, одно порождало другое. Замкнутый круг, но, если уже не хватает сил бороться с этим, можно и привыкнуть.
Я – материальна. Вот мои руки, вот – туловище, а мое тело имеет вес. И я такая же, как все, только в чем-то лучше, и во многом хуже. Я различаю запахи погоды, постоянно, не принимая психотропных препаратов. Депрессанты не в счет.
В нашей жизни все решают секунды. Позже открыл глаза, на секунду позже кончил завтракать, позже вышел из дома, а автобус, тот, который был нужен, уехал. Позже, вечером из передачи новостей узнаешь о том, что тот самый автобус попал в аварию, пострадали восемь человек, трое из них скончались на месте. Нелепость.
Глаза привыкли к свету фар, но не к свету солнца. Хорошо, что вечер, иначе пришлось бы прятаться в шарф. Хорошо, что друзья оставили на время, иначе пришлось бы прятаться в радость.
Вспоминаю свой школьный выпускной:
Вальс.
Праздничный стол.
Вальс.
Платья.
Канапе.
Слезы одноклассниц.
Поддержка одноклассников.
Я бы вернулась в то время, ради одной безмятежности, хотя, и тогда своих проблем хватало. В преддверии праздника всегда такая нездоровая суета, такая паническая тревога, что размажется лак на ногтях, таких великолепных сегодня. Или локоны разовьются. Или духи выветрятся. Все это определенно того стоит.
Вспоминаю свой школьный выпускной и рыдаю. С утра за чашечкой кофе. Или не рыдаю. Я сама выберу.
Что бы мне хотелось видеть сегодня? Ну, разумеется, это что-то обыденное, не праздничное настроение. Пока не совсем похолодало, надену свою маленькую спортивную курточку поверх майки и джинсы. Да, именно так и пойду. Волосы заплету в высокий хвост. Скромненько: не хочется сегодня как-то выделяться. Не забыть бы дорисовать родинку, с ней я выгляжу милее.
Еще нужно как-то отвязаться от одной моей знакомой, которая порядком мне надоела. Меланхолия, сегодня ты со мной последний день дружишь!
Утреннее солнышко ласкало её волосы своими лучами.
Зачем Чарльз Дарвин описал естественный отбор? Теперь приходится приспосабливаться к условиям среды, а это значит жить не для себя, а ради чего-то. Меня напрягает эта мысль.
Аллея. Такая, как в фильмах: осенняя, по ее бокам стоят закрученные скамейки, посередине дорожка выложена брусчаткой, и, по-видимому, дворник сегодня не убирал в парке, так как дорожку живописно засыпало листвой. Щеки, алея, источали тепло.
- Не подскажите, который час, леди?
- Не ношу часов, извините.
- Счастливая?
- С чего вы решили?
- Счастливые часов не замечают.
- Нет, это чтобы день быстрее пролетел.
Внутренние диалоги все больше заполняли пространство мыслей. Реальные диалоги сокращались.
Я ведь потону в море своей беспринципности. Так хочется моральных устоев, коих нет. Да и черт с ними.
Я прячу свои мысли в блокнотах, ну или на вырванных листах тетрадей с лекциями. Как ни странно, бумага лечит лучше времени. Почему не существует поэзии- или прозо-терапии. Может, что-то такое уже придумано, только называется по-другому, есть ведь арт-терапия, например. С этими мыслями я в очередной раз поднималась на крышу дома. Говорят, ее скоро закроют, нужно не упускать момент.
В кармане пачка гадости, но меня это не останавливает. Словно кадры из фильма, щелчок, затем глубокий вдох-затяжка, кончик сигареты горит ярче, когда я так делаю, и вот, в моих легких весь мир. На это время жизнь останавливается, камера – кругом вокруг меня, с замиранием, не так, как в Матрице, конечно, что что-то вроде того. Затем, выдох. И заново.
Хочу носить на голове картонную коробку, чтобы можно было нарисовать любую гримасу, ну или, хотя бы, с одной стороны улыбающийся рот, а с другой – печальный. Этого хватит мне на всю жизнь, а то зачем что-то усложнять, просто либо хорошо, либо плохо: ничего лишнего. Но будет ли интересно жить? Подумаю об этом, когда найду коробку размером с мою голову.
Каково актерам?
Следующее утро было занято отчаянием.
Какая же Осень все-таки проститутка. Раздает свое уныние направо и налево.
Начало октября радовало свежестью воздуха и мыслей. Холодает, а значит, и голове пора остудиться. Уже и листья сирени пожелтели, а значит, лето точно кончилось, даже если кто-то этого не заметил. В помещении запотели глаза.
Стоя на крыльце, хлопала бархатом по щекам и умилялась тому, как ресницы еще их не стерли. Мягкие…
День начался с маминой просьбы посетить церковный храм. Наверное, она права.
Лицом к ветру, она понимала, что вот-вот начнется дождь, но зонта с собой не было. Бегом она побежала к церкви, чтобы успеть на службу и избежать плохой погоды.
Она успела как раз к началу. Причастилась. Исповедовалась. Стало легче.
Снег выпал рано. Сквозь фиолетовое настроение все-таки мелькала заинтересованность. Первый снег, как-никак. Сперва, словно пепел, мелкий и почти не чувствовалось, как он таял на лице, затем - хлопьями, как в феврале. Еще листья то не все пожелтели, а землю уже накрывает белым одеялом.
Зачем стволы деревьев красят белой краской? Чтоб не сгорали на солнышке, когда вокруг них ближе к весне образуются ледяные ямы, сквозь которые свет проникает сильнее. Почему я всегда думала, что это от насекомых?
Город зачем-то делал вид, будто не замечает меня. Никто, почему-то не мог сказать, как пройти на нужную мне улицу. Я где-то слышала, что после восьми, когда включаются фонари, там по-особенному красиво. Никогда там не была. Улочка маленькая, состоящая всего лишь из десяти домов, пленит своим домашним уютом. Там у подъездов стоят горшки с цветами.
Спасибо Владимиру Викторовичу Евсикову. Он всегда принимал меня, когда мне было плохо. Принимал и помогал, но не телесно. Будучи мужчиной средних лет, он оставался в здравом рассудке. Раз в две недели я обязательно приходила к нему в гости попить чаю. Рассказывала ему о колледже, как с однокашниками, с мамой. Он в свою очередь рассказывал мне о нововведениях в сфере медицины и образования. Иногда говорили о политике, иногда - о сериалах. Мы оба очень любили слушать старые виниловые пластинки на его уже изношенном от старости патефоне.
Было дело, что мама как-то выгнала меня из дома, и куда я, разумеется, пошла – к Владимиру Викторовичу. Мне было совсем не страшно. Я знаю его уже два года и доверяю ему, как самой себе.
На прошлой неделе я решила навестить его с упаковкой его любимого овсяного с шоколадом печенья и коробкой молока. Подходя к двери, услышала музыку. Подумала, странно, один он не слушает музыку, а друзей у него не было. Мне все сразу стало ясно. Я оставила печенье и молоко под дверью и с искренней радостью за него, пошла домой. Больше решила его не навещать.
Её организм от природы вырабатывал недостаточное количество серотонина, только она об этом не знала. Мать догадывалась, но боялась обращаться к врачу, вдруг светит лечебница. Потому просто пичкала дочь различными таблетками, что отпускаются без рецепта.
За чашечкой кофе приходит кофейное настроение.
Одна за столиком. Зеркальные глаза молчали. Проходящие мимо молодые люди, сначала изъявляли свое желание подсесть рядом, но после холодного взгляда желание как-то отпадало само собой. Не от счастливой жизни возникает холод в глазах.
Может, Тирамису поднимет настроение.
Я вспоминаю папу. Вспоминаю и плачу. Мама старается не заводить разговоров о нем, но иногда их не избежать. Папа был у меня музыкантом. Играл на пианино и сам сочинял музыку. Меня когда-то отдавали в музыкальную школу на то же отделение, но дольше года я там не протянула.
Именно папа спас мне жизнь, когда мы с ним попали в страшную аварию пять лет назад. Оттуда эти шрамы на теле. Моя мама уже купила место на кладбище рядом с его могилой. После моего отца у нее никого не было. Иногда я проклинаю его за то, что он ушел так рано. Она несчастна одна, и ни с кем другим быть просто не может. Мне жаль ее и себя.
Папа любил музыку как нас с мамой и бутерброды по утрам. Мама любила папу и меня, как свою швейную машинку, и гулять в парке по вечерам. Я любила папу и маму, как, наверное, в том возрасте, все девочки любят нравиться мальчикам.
Я уже полчаса ем одно пирожное. Плевать. Буду есть его еще полчаса.
Не замечая хода часов, она плавилась в своих слезах. Сплин все больше подкатывал к горлу и изливался солью. Это все Осень.
Стимул к счастью есть любовь. В последний раз мне нравился мальчик три месяца назад. Я ему тоже нравилась. Мы нравились друг другу недели две, пока он не понял мой отвратительный характер. Наверное, я никогда не выйду замуж.
Скарлет склонился над вечерним городом. Притаившаяся романтика, наконец, выползла из темных углов. Мамзель Ностальгия пыталась вытеснить ее из людских сердец, но, увы, не вышло, и, в конце концов, она бросила это гиблое дело.
С первым снегом она стала легче спать.
Почему небо так скупо на звезды? За всю свою жизнь я всего лишь дважды видела, как падает звезда. Когда была еще совсем маленькой, была уверена, что в будущем, когда вырасту, буду работать ловителем звездочек. О том, что они невероятно горячие и, не долетая до земли, сгорают в атмосфере, я и подумать не могла. Вот отчего с возрастом исчезают мечты, а вслед за ними и эта детская наивность и непосредственность – от знаний.
А вы верили в Деда Мороза? Ну, разумеется. Я до сих пор злюсь на маму за то, что в семь лет разочаровалась в сказке, когда увидела, как она тайком кладет подарок под елочку. Все дети смеялись надо мной за то, что к ним Дед Мороз приходил настоящий, как они думали, а ко мне даже не настоящий не приходил.
- А к тебе Дед Мороз не приходил, бе-бе-бе.
- Просто у моего папы нет костюма Деда Мороза.
Обелиски отражали историю в гранях. Сверху кажутся точкой.
Так странно. Кому-то для счастья не хватает денег, кому-то – здоровья, друзей, общения, близких и т.д. А мне сейчас для счастья нужна просто сигарета. Ее нет, и я несчастна.
Осень-девочка выросла в Осень-женщину. Взращена из соли и неосуществленных надежд человеческих. Ее улицы пахли ладаном. Пахли человеческими ладонями и карамелью. Серые цвета мазали картину. Количество теней превышало количество бликов. У нее невероятная память на ощущения, она могла забыть дни рождения близких, но несколько лет помнить, что она испытывала, когда ела ананасовый десерт в кафе с подругой.
Теперь по утрам ее встречает союз изморози и гололеда. Минусовая температура греет свои руки в столбиках с ртутью в термометрах за окнами квартир. Куда-то пропала логическая последовательность мыслей. Может, и к лучшему.
Настало время заклеивать окна. Ожидается суровая зима.
Когда-нибудь нежность войдет и в твой дом.
Решила выйти на набережную в последний раз полюбоваться течением. Река почти замерзла. Цветастый шарфик, намотанный на горлышко свитера, привлекал внимание прохожих.
Шапку не буду одевать до последнего! Пока уши совсем не отвалятся.
Джинсовая куртка, высокие кеды, джинсы Levi’s и милая кепочка подошли ко мне почти вплотную.
- У вас замечательная улыбка.
- Но ведь я не улыбалась, - сказала я и улыбнулась.
- Ну, вот сейчас ведь улыбнулись, я был прав.
Либо я такая красивая, либо такая наивная. Одно из двух.
Ей не везло всю жизнь. Или ей хотелось, чтобы не везло. По крайней мере, книги по аутотренингу чем-то помогли.
- Скажи свое имя.
- Имя мне Неврастения.