На столе, среди кучи всякого барахла лежала книга. Книга это, конечно, громко сказано. Скорее это была просто толстая тетрадь, синяя, в твердом перелете. Внутри она вся была исписана мелким почерком с кривыми буковками, скачущими туда-сюда. На некоторых страницах были нарисованы смешные рисунки, вроде человечков или кукол-вуду. Красные, синие, черные, разные, но всегда неизменно забавные, какие-то трагичные и несчастные.
Что же касается самой книги (а я буду ее так называть, ибо слишком ценна она для того чтобы быть просто тетрадью и, вдобавок, выглядит совсем как старый том), то помимо человечков там не на что было обратить внимание. На первый взгляд. На самом деле в этой книге, если ее внимательно прочитать, да и прочитать человеку, который в силу своего умственного развития способен (подчеркиваю, способен, потому что лично имела опыт общения с теми, кто не способен) принять чужую точку зрения, оценить ее, понять, ну или просто поразмыслить над ней, содержалось большое количество (не знаю, как это представить, для меня количество всегда измерялось в килограммах) необычной и интересной информации, множество метких и своевременных мыслей, она была полна философии жизни, настолько понятной и простой, что удивительно, как можно этого не замечать, как можно не понимать ее. А ведь можно не понимать. Можно и не видеть, смотря на жизнь как будто через пелену. Быть слепым, видеть только внешнюю оболочку. Глазами этого человека (для нас он останется пока просто человеком, хотя я, конечно прекрасно знаю, кто это, настолько, насколько люди вообще могут знать друг друга, и одновременно не знаю так же, как люди могут друг друга не знать, ибо верю я в то, что чужая душа – потемки, если можно эту душу назвать чужой мне) наша жизнь была так легко, непринужденно развернута к нам лицом, чтобы мы могли смотреть на нее прямо, разглядывать столько, сколько нам заблагорассудится. А потом бы мы вздыхали, думали: “ах, как просто это на бумаге” – закрывали книгу, шли на улицу и, кто-то с ужасом, а кто-то с радостью, понимали, что да, так оно и есть, как на бумаге, так и в жизни, и кто-то сверху успел просмотреть нашу жизнь, и написать ее в этой книге, потом, решив над нами посмеяться, дал нам ее прочитать, уверенный (и правильно) в том, что мы не воспримем всерьез бред, написанный в ней (а ведь и правда, казалось сначала, что бред), не поймем, что этот бред – мы сами, и мы же его создаем, воплощаем в жизнь и ценим как высшее благо (вспоминаю, из экономики - нам столько раз повторяли, что деньги – не благо). И на следующий день, как ни в чем не бывало, пойдем и сделаем так, как написано в книге, хотя мы и думать о ней забыли. И так же, как в книге, нам сначала будет очень плохо, потом очень хорошо, а потом никак. Так всегда бывает. И не надо спрашивать почему. Никто не знает.
Впрочем, не следует принимать ни эту книгу, ни какую-либо другую как руководство к действию. Да и вообще, относиться серьезно к этому не стоит. Пусть это будет маленькая вспышка в нашей жизни, теплая, приятная, своевременная, но пусть она тут же погаснет. И лишь когда-нибудь, если что напомнит нам о ней, мы подумаем и мысленно улыбнемся. Да, мы знаем, как это бывает. Мы ее видели. Мы в ней жили.
Эту книгу не в коем случае нельзя было назвать дневником. Разумеется, чем-то ее содержание было похоже на жизнь самого автора. Да и как может быть иначе? Ведь как бы то ни было, любой писатель отражает себя в своем произведении. Но, конечно, в этой книге были записи вроде тех, что обычно пишут в личных дневниках, какие-то сообщения о жизни, о событиях. Но это было как бы между делом, вроде пометок к тексту. Сам же этот текст состоял из множества несвязных (или несвязанных?) абзацев, разного содержания.
Что же в них было? Да все. Думаю, можно было бы найти ответ на любой вопрос здесь. Есть одно только примечание – тот, кому нужны были ответы на вопросы, не стал бы ее читать. Точнее, те, кто ее прочитал, не стали бы искать ответы на вопросы.
"А почему бы не написать книгу? Я ведь могу. Мне есть что сказать. Может быть, начать ее с описания какого-нибудь света или ветра, потом перейти к человеку, а там, абзац за абзацем, рассказать про его жизнь. Только будет ли это его жизнь? Вряд ли. Моя? Да. Даже если события в ней будут другими, она все равно будет моей. Я ее проживу. Не потому, что я так уж серьезно отношусь к литературе, просто захочу – и проживу. Чтобы наполнить содержание смыслом…
Что чувствует человек, когда ему хорошо?
Если тебе есть что сказать, не молчи. Если хочешь кричать – кричи. Хочешь петь – пой. Лишь не ври себе. Делай, что хочешь. Нам можно, я знаю. Нас никто не осудит."
"Безумие относительно. А мы – его подопытные мыши. Но если подумать, что может быть чище, честнее и прекраснее, чем истинное, ничем не скрытое безумие, такое, как оно есть?
Я точно знаю, что чище – ничего.
Что здесь? Что-то неизвестное. Страшно? Мне нет. Я верю в тебя. Ты ведь умрешь, да? А я буду жить. Может быть, погублю еще кого-нибудь. Случайно, ненароком сломав что-то тонкое и хрупкое, вроде стебля цветка. Не люблю цветы. Так им и надо.
Ну и в кого я превратилась?"
Я читала эту книгу много раз. Я перелистывала ее снова и снова, пытаясь выжать из нее что-либо еще, чего не уловила раньше. Я пробовала думать о ней по-разному, применять ее содержание к разным ситуациям. Я не искала ответы на вопросы. Я искала вопросы на ответы. Я знала ее наизусть. Ну практически. Насколько вообще можно знать книгу. Я прочувствовала ее полностью, прожила каждый миг, каждое слово нашло в моем сердце отголосок. Мысли из книги заструились по моим венам. Голос автора звучал в моей голове. Я точно знала, что он имел в виду, так, как будто сама ее написала. Она повсюду была со мной, я засыпала и просыпалась с мыслью о ней.
Эта книга была брошена. В смысле, последние листы, чуть меньше четверти книги, были чистые. Именно брошена, а не закончена, потому что мысли обрывались, душа, которая, как казалось, лилась со страницы на страницу, выливалась таки на пол, растворялась, испарялась, исчезала.
Я решила дописать книгу. Сначала было сложно, как бывает сложно заниматься незнакомым делом (а писательство было для меня незнакомо еще). Я творила осторожно, стараясь соответствовать уровню автора, и меня мучила совесть за то, что я порчу чужое произведение искусства. К счастью, это случалось не часто. Обычно я писала там свои незаконченные и неоформленные, но дерзкие и новые, мысли. Я никому не давала их читать.
Я ходила такая гордая. У меня ведь был собеседник. Я писала, и с каждым днем написанное становилось лучше и лучше. Еще бы. Но я уже не сравнивала свое с тем, что было в книге. И я ей не жила. Мои мысли, теперь только мои, уже никак не были с ней связаны, книга стала (как и должно быть) лишь местом их временного базирования. Но она оставалась частью меня.
"Свеча горела тускло и холодно. Она уже почти догорела, поэтому постоянно мигала, гасла и разгоралась вновь. Свет от нее исходил какой-то желтый, неприятный. Это была не та свеча, которую зажигают в Рождество в домах, где этому празднику рады. И не та, которую ставят на стол, которая создает уютную романтическую обстановку. Эта свеча была не такая. Может быть, ее свет не казался бы таким уж ужасным, если в комнате и без этого не было бы светло. Это была довольно большая комната, стены ее были серы и пусты. Пол также был серый, грязный, а местами на нем кусками лежала пыль.
Бледные маленькие руки скребли пол. Иногда они сжимались в кулаки и били по полу так сильно, что пыль, лежащая на нем, подлетала вверх. Маленькое свернувшееся лежало на полу, поджав ноги под себя. Оно было одето в странную белую ночную рубашку. Босые ноги были настолько бледны, что казалось будто это ноги трупа.
Лицо не выражало эмоции. Сухие губы были сжаты, а большие впавшие глаза казались стеклянными. Кожа была бела и лишь вокруг глаз имела сероватый оттенок. Вдруг из левого глаза выкатилась слеза.
Сердце билось почти неслышно. Оно сжималось и разжималось, не издавая звуков.
Рука нащупала осколок зеркала, лежавший возле свечи. Осторожно сжав его, поднесла к лицу. Потом к другой руке. И, замерев на мгновение, прочертила полосу на запястье. Полоса заполнилась кровью.
Лицо еле заметно исказилось от боли. Затем, взяв осколок, другая рука прочертила точно такую же полосу на другом запястье. Кровь потекла и оттуда.
Тело лежало, содрогаясь от каждой слезы. Боль, уже не такая острая, охватила его. Оно умирало. В последнюю секунду губы изобразили что-то вроде улыбки. Глаза медленно закрылись. Сердце остановилось. И только кровь, вытекая из запястий, пачкала белую рубашку и грязный пол. Она была победного красного цвета.
Когда в эту комнату вошли, было уже поздно. Кровь, приобретя коричневый оттенок, засохла на полу. И никто так и не узнал, почему бледные губы умершего тела улыбались. А может быть, никто и не заметил."
"Мне приснилось, что я умерла. Меня нашли повешенной. А я видела себя со стороны. я ходила к себе на могилу. Улыбалась. Мне было так легко, так тепло.
Я потом я воскресла. Случайно. Хорошо возвращаться. Меня здесь ждали. Но я по-прежнему хожу на свою могилу. Она пуста. Но об этом никто не знает.
Теперь я чувствую огонь. И холод. А тогда мне было хорошо.
Это всего лишь сон. Пора просыпаться."
Неприятно пересматривать свои ошибки. А это книга, как будто специально, напоминала мне о моих поступках, о которых я хотела бы забыть. Порой написанное было так похоже на мою жизнь, что на душе становилось так горько, обидно, и ярость, скопившаяся во мне, подступала неприятной желчной горечью к горлу.
Тогда я боялась. Раз моя жизнь здесь написана, то я вполне могу найти на следующей странице сцену самоубийства, тем более что автор был большой охотник описывать смерть в процессе, растягивая ее на страницы, рисуя иллюстрации.
Мне хотелось прочитать мою жизнь вперед, я быстро пролистывала книгу дальше. Но находила только субъективные мысли о разных абстрактных вещах и событиях, и нельзя было определить, что ждет меня в будущем.
Я возвращалась. Читала заново. И понимала, что нет никакой разницы между тем, что уже было и не тем, чего еще не было в моей жизни. Все было написано одинаковой манерой, стилем. Дело было лишь в моем восприятии книги. Это ведь могла быть и не моя жизнь. И она ей не была.
Чужие дневники читать нехорошо. Я это знала всегда. Но никогда не могла удержаться от соблазна залезть в чье-то сокровенное, тайное, в чью-то душу. Но факт, что я пишу здесь сама, успокаивал мою совесть. Ведь это может быть и мое.
Весь мир представился мне материалом для написания рассказов. Все вдохновляло меня. Мне не было дела до чужого мнения, до чужой оценки. У меня была тайна. Одна на двоих с человеком, которого я никогда не видела и не знала. Как приятно иметь секрет!
"Страхи материальны. Жаль. Я всю жизнь боялась боли. А теперь не знаю."
"Меня зовут Банни, и я не боюсь боли.
А его зовут У. И он боли боится.
Я встретила его, зачем не знаю, случайно. Он сам пришел и сам решил, что ему нужны со мной отношения. Я не возражала.
Это было странно. А вы когда-нибудь ходили на причал? Ему нравилось море. Меня же укачивало от запаха креветок, как я говорила про запах моря. Тем не менее, я любила смотреть на море. И он любил.
Потом я заболела. Я только-только написала книгу. Он приходил, смотрел на меня и уходил на море.
Потом приходить перестал. А я стала писать рассказ. Я придумала себе псевдоним. Я знала, где его найти. Но не хотела искать.
А он пришел снова. Я сказала, что ничего не жду и ничего не хочу. А он сказал: “отдай мне мое море”.
А потом взял кухонный нож и стал угрожать мне. Ненормальный. А я засмеялась. От шока, что ли. Он не знал, как и реагировать. Расслабился, сел на стул.
Уходи.
И он ушел.
Это случилось много лет назад. Я никогда больше его не видела. Написала еще книгу. Ее читали все. Любили не все. Уверена, он ее читал. Там на обложке было нарисовано море. Я посвятила ее ему.
Теперь я лежу в земле. Я прожила долгую и счастливую жизнь.
Меня звали Банни. Я не боялась боли."
Та книга давно закончилась. Я дописала ее до конца. Ответила на все вопросы. Но творить не перестала. Теперь я пишу много и часто. Ни на кого не равняясь.
Автор той книги – я. Так мне сказали, и я поверила. Пусть будет так.